В этот вечер (12 сентября) было ну очень много воды. Сухим из нее не вышел, кажется, ни один из участников постановки: в простершихся у подножия трибуны бассейнах, походящих на рейнские отмели, плескались не только русалки - дочери Рейна, но и проживающие "этажом ниже" землекопы-нибелунги, и обитатели заоблачной Валгаллы, досталось и зрителям первых рядов.

Мало того: примерно посередине спектакля изменчивому божеству погоды Рурской области было угодно низвергнуть на плоскую крышу бохумского "Зала столетия" (Jahrhunderthalle) ливень сезона. Грохот дождя некоторое время почти заглушал и оркестр MusicAeterna с его жильными струнами, и певцов, несмотря на подзвучку. Кое-где крыша начала слегка протекать, несколько дам предпочли пересесть в проход.

Золото Рура

Голландец Йохан Симонс, новый художественный руководитель "Рурской триеннале" (Ruhrtriennale), одного из самых богатых и раскрученных фестивалей Германии, вдохновлялся грандиозным пространством Jahrhunderthalle. Павильон из стальных конструкций был построен в 1902 году для выставки достижений сталелитейного хозяйства, позже использовался в промышленных целях, а последние десять лет служит основной площадкой фестиваля. Почти девять тысяч квадратных метров (при высоте потолков с семиэтажный дом) и современная театральная техника позволяют конфигурировать "игровые пространства" любых размеров и пропорций.

Для "Золота Рейна", первой из четырех опер вагнеровской саги о нибелунговом перстне, роковом проклятии мира, Симонс построил иерархическую вертикальную конструкцию, где, как и предписано Вагнером (Richard Wagner), есть и подземный мир, и грешная земля, и Валгалла. Замок богов возносится над сценой и до боли напоминает расположенную неподалеку обитель семейства рурских промышленников Крупп (Krupp) - виллу Хюгель. На дне сценического Рейна просматривается лепной потолок уже рухнувшего здания.

На этом "правильности" не заканчиваются: Вотан и его капризная родня напоминают дюссельдорфских "старых богатых" (каковых немало и в публике) и их деток-мажоров, Фрея предстает в виде секс-богини со специализацией в области садомазохизма (знаем мы ваши "золотые яблоки"), Альберих и Миме, равно как и великаны Фазольт и Фафнер - в разной степени измученные пролетарии, шахтеры или рабочие-металлисты.

Следуя за исходным импульсом Вагнера, начинавшего работу над "Кольцом нибелунга" под влиянием дружбы с Михаилом Бакуниным и обиды на музыкальную буржуазию, Симонс решает обновить критику капитализма: перед сценой в подземном Нибельхайме актер, до этого прислуживавший богам в качестве лакея, оглашает зал долгим монологом о порочности власти денег. В тексте упоминается, в частности, "навязывание долгов как новой формы оккупации". Тут, кажется, не обошлось без Курентзиса, грека с российским паспортом. И на этом разрешите совершить элегантный переход к рассказу о музыкальной составляющей спектакля.

Жильные струны против микрофонов

Главной сенсацией проекта должно было стать участие в постановке финского минималиста Мики Вайнио, в прошлом - участника небезызвестного электронного дуэта PanSonic. К музыке Вагнера Вайнио отнесся крайне корректно, его участие было почти незаметно и свелось к гудению в условном ми-бемоль-мажоре. Это гудение встречало публику уже в фойе, предшествуя знаменитым 136 тактам увертюры "Золота Рейна". И еще что-то погромыхало в сцене проклятия кольца.

Теодор Курентзис и его ныне пермский чудо-оркестр MusicAeterna до некоторой степени известны немецкой публике и критике. Но ни тем, ни другим невдомек, что Курентзис - "наше все" российской музыки и ее же надежда. Критик Süddeutsche Zeitung Михаэль Шталькнехт (Michael Stallknecht) убежден, что фирменный стиль Курентзиса - "радикально экспрессивное музицирование", а маститый обозреватель Frankfurter Allgemeine Элеонора Бюнинг (Eleonore Büning) полагает, что Теодор Иоаннович "вообще не дирижер-капельмейстер, а актер от музыки". Убрав иносказание, в данном случае это означает: Курентзис - не вагнеровский дирижер.

Приплясывающий на месте, шаманствующий и дервишествующий маэстро зачастую "воровал шоу" у певцов - благо оркестр сидел на сцене, занимая почти все ее пространство (раз уж привезли звезд - надо их показывать, ясное дело).

Беседуя с DW перед началом спектакля, Йохан Симонс сказал, что намеревался создать "анти-Байройт". В плане акустики это действительно получилось: вместо байройтского чуда, когда волна звука невидимого оркестра поднимается из мистической глубины и несет на себе голоса певцов в зал, экспонированный перед залом пермский ансамбль играл сам по себе, а певцы, по воле режиссера интенсивно перемещавшиеся в пространстве, усиливались микрофонами.

Учитывая неидеальную акустику и гигантский размер помещения, это иначе и не было возможно, но автор этих строк вынуждена в очередной раз констатировать: даже качественная подзвучка убивает оперу и превращает ее в некий недоделанный мюзикл без шоу как составляющего элемента. Небайройтским был и ансамбль, заслуживающий определения "крепкие середняки", за исключением более ярких вокально и актерски Ли Мелроуза (Альберих) и Мики Кареса (Вотан).

Еще один неоригинальный вывод: Вагнер самодостаточен и обладает очень высокой степенью иммунитета к любым привнесенным смыслам. Навязываться ему в соавторы - дело безнадежное.