В прошедшие выходные дни впервые в истории Байройтского фестиваля состоялся показ оперы в режиме public viewing. Прямо на лугу установили огромные экраны, на них и шла прямая трансляция оперы "Мейстерзингеры".

Показывали эту оперу и в интернете, в режиме live-stream. "Билет" на виртуальное посещение стоил 49 евро. Однако основные события для прессы прошли в пятницу, 25 июля, которые открылись "шествием знаменитостей". Как сострил репортер одной из газет, явились "телеведущий Томас Готшальк с супругой Теодорой в зеленом, Франц Бекенбауэр с женой Барбарой в голубом, Йоахим Зауэр с супругой Ангелой в бирюзовом". Йоахим Зауэр - это муж Ангелы Меркель.

Но камеры провожали знаменитостей лишь до порога байройтского фестивального дворца, после чего избранные скрывались в святая святых вагнерианства – зале, где ровно в четыре часа поднялся занавес, и публика увидела новую постановку "Парсифаля". Сам композитор, кстати, отказывался называть свое последнее детище оперой, и именовал его Bühnenweihfestspiel, что можно перевести как "сценическая мистерия".
Рик Фулькер, музыкальный комментатор Deutsche Welle наблюдает уже двадцатый фестиваль.

Deutsche Welle: Вы были на премьере спектакля, о котором все сегодняшние газеты пишут в хвалебных, а то и в восторженных тонах. "Безусловной удачей" называет новую постановку газета Frankfurter Allgemeine. Разделяете ли вы эту оценку?

Рик Фулькер: Во всяком случае, это была первая байройтская инсценировка на моей памяти, когда постановщиков не только не освистали, но им аплодировали больше, чем членам музыкального ансамбля. В этом спектакле есть своя магия, перед которой сложно устоять. Но важнее, может быть, другое. Уже много десятилетий в Байройте требуют осмысления прошлого - как фестиваля, так и всей страны. Все есть в спектакле. Он рассказывает параллельно три истории: историю вагнеровской музыкальной "религии" (и вместе с ней историю самого фестиваля), историю Германии и собственно историю, заложенную в либретто. Все эти аспекты очень гармонично сочетаются и переплетаются. Плюс множество удачных сценических эффектов.

- Не стали все эти эффекты, так сказать, самоцелью?

- Весь Байройт – одна сплошная "самоцель". И его история достойна того, чтобы быть рассказанной. Перед нами проходят образы из различных эпох: первая, вторая мировые войны. Пышная усадьба Вагнера – и она в руинах. В одной из сцен мы видим спущенный флаг со свастикой (демонстрация этой символики, кстати, на самом деле в Германии запрещена законом, постановщики тут поступили довольно рискованно). И в конце мы видим современную Германию, заседание бундестага, и, наконец, на сцене появляется зеркальная сфера, в которой каждый из зрителей может увидеть собственное отражение.

Нам как будто говорят: "Посмотрите на себя, во что вы, ныне живущие, можете превратить искусство Вагнера". Почти китч, можно сказать, но это идеально соответствует музыкальному замыслу "Парсифаля": ведь конец этой "сценической мистерии" тоже открыт.

Когда Вагнера спрашивали, что он хотел сказать своим "Парсифалем", он отвечал "слушайте музыку, там все есть". Вообще все сценическое прочтение было очень сильно вдохновлено музыкой.

- Постановщик Штефан Херхайм - норвежец, работающий по всей Европе, но чаще всего в Германии, молод – ему еще нет сорока. Но у этого спектакля, как у каждой музыкальной постановки, два автора. Второй из них - дирижер Даниэле Гатти, уроженец Милана, он чуть старше режиссера. Не было ли ощущения, что столь мощный визуальный ряд, созданный Херхаймом, мешает музыке, исполняемой Гатти?

- Действительно, в современных постановках смотреть порою приходится столь интенсивно, что звук уходит на второй план. На этот раз такого эффекта не возникало. В первую очередь потому, что этот спектакль был продуман до мельчайших деталей. Режиссер и дирижер позаботились о каждой минуте, буквально о каждой секунде из четырех с половиной часов этой музыки. Ведь Вагнер хотел добиться эффекта "ставшей зримой музыки". Гатти и Херхайму удалось этого добиться. Каждый поворот, каждый оттенок музыки находил отражение в сценическом прочтении – и наоборот. Это был тот случай, когда сумма оказалась больше, чем сочетание отдельных слагаемых.

- Радиотрансляция воздала впечатление, что темпы Гатти очень замедлены, и в целом он играет очень пафосно, почти благоговейно. Эта стилистика напоминает Тосканини или Фуртвенглера, но никак не Пьера Булеза, который четыре года назад создал, как мне кажется, эталонную трактовку на немецком холме. Не кажется ли вам, что прочтение Даниэле Гатти – это шаг назад?

- В случае "Парсифаля" особенно сложно сказать, что есть "назад", а что – "вперед", где тут прогресс, а где регресс. Сама эта опера ставит под вопрос классические понятия времени и пространства. Я не думаю, что в случае интерпретации этой оперы следует вообще искать следы "прогрессивности". Тут возможны только индивидуальные прочтения. И прочтение Даниэле Гатти, безусловно, имеет право на существование.

Да, он вернулся к "большому стилю", к пафосу. И действительно, были пассажи, когда все настолько замедлялось, что "заикаться" начинали не только певцы. Но я не считаю, что по этой причине следует назвать это прочтение плохим.

- В качестве Байройтского оркестра и хора сомневаться не приходится – это ансамбли не только мастеров, но и фанатов своего дела. А вот ансамбль солистов складывается не всегда удачно. Как это было на сей раз?

- Вы сказали "ансамбль солистов": должен сказать, что на этот раз я действительно слышал "ансамбль", а это в Байройте редкость. Как правило, есть пара очень хороших солистов, и пара похуже. Сейчас же действительно было чувство ансамбля – и это тоже заслуга дирижера и режиссера. Кристофер Вентрис – лучший Парсифаль, какого я слышал в Байройте. Михоко Фуджимура доказала уже в роли Вальтрауте, что ей подвластны большие вагнеровские партии. В этом году она доказала это. Ей еще есть над чем работать, но еще пара лет, и все будут у ее ног, поверьте. Что касается Кванчун Юнга, исполнителя роли Титуреля, то немецким певцам стоило бы поучиться у этого корейца, как следует артикулировать немецкий текст.

-Парсифаль Кристофера Вентриса, если судить по радиотрансляции, показался несколько прозрачным, хрупким – почти в традиции итальянского бельканто, что не вполне соответствует характеру этой партии.

- Ваше замечание верно на все сто процентов, но я добавлю лишь одно: Парсифаль – характер двойственный. Он не только "Герой" с большой буквы, в нем очень много беззащитного и действительно хрупкого. В исполнении Вентриса мы слышим "чистое дитя" с первой до последней ноты – и во время сцены соблазнения Парсифаля, и в сияющем победителе в финале.

- В этом году над Байройтским фестивалем взошла звезда обновления и демократизации. Опера "Мейстерзингеры" транслировалась в интернете, а в самом Байройте оперу показывали прямо на лугу, где проходят народные гуляния, на гигантском экране. Что скажете об этом "ветре перемен"?

- Такое ощущение, будто фестивалю действительно удалось избавиться от бремени прошлого. Символ этого обновления – Катарина Вагнер. Тут решающие факторы – ее молодость ее личное обаяние. Я знаю, что насчет последнего существуют разные мнения. Но я вам скажу такую вещь: она говорит краткими и точными фразами, у нее отличное чувство юмора, и она человек очень практического склада. Это три черты, которые категорически не были свойственны никому из вагнеровского клана, начиная с самого Рихарда.

Может быть, она не самый талантливый режиссер, но в качестве руководителя фестиваля она, безусловно, заслуживает уважения. Удача "Парсифаля" - это и ее удача. Это она, в конце концов, принимала важные решения по выбору режиссера и дирижера. Ведь ее отец уже давно тяжело болен, а мать умерла в ноябре прошлого года. Так что - снимаю шляпу. Что до public viewing, то слушать музыку на жаре и в таком скверном качестве было невозможно. Тем не менее, я полагаю, что в Байройте начинается новая эра. Посмотрим, что там произойдет в ближайшие пару лет!

Беседовала Анастасия Рахманова