В мире – и особенно в театре – всегда есть место чуду. И оно случилось в первом акте оперы "Зигфрид": фигуры, которые до сих пор два вечера подряд присутствовали на сцене как несколько окарикатуренные типажи, ожили и превратились в реальных людей, переживающих весьма драматические события.

Чудо прекратилось ко второму акту, но дало представление о том, какой могла бы быть эта постановка, если бы у певцов была возможность импровизировать, исходя из музыки, как это случилось в первом акте "Зигфрида".

Герой на фоне диктаторов

После "Золота Рейна", в котором мы встретились с кланом Вотана на техасской бензоколонке, и "Валькирии", проведенной нами на нефтеперерабатывающей фабрике в Баку, в "Зигфриде" мы попадаем в некое удаленное от реальности пространство. Большую часть сцены занимает гигантский барельеф, явно "цитирующий" гору Рашмор в Южной Дакоте, в гранитной породе которой высечены скульптурные портреты президентов США. Только на сцене в Байройте вместо гигантских голов Вашингтона, Джефферсона, Рузвельта и Линкольна мы видим Маркса, Ленина, Сталина и Мао.

Действие разворачивается у подножия барельефа. Здесь, в обитом листовым железом фургончике, проживает кузнец Миме со своим воспитанником Зигфридом. Перед фургончиком – два шезлонга и куча книг, в которых обладатели билетов в первые ряды могут разглядеть труды классиков марксизма. Зигфрид появляется на сцене в черном костюме, с золотыми цепями на шее и золотом же жилете. Он похож на провинциального рокера и одновременно – на своего деда Вотана в молодости. За собой он приводит на веревке ассистента режиссера, который в "Золоте Рейна" служил барменом, а теперь выступил в роли медведя (у Вагнера в партитуре прописано, что Зигфрид выходит на сцену именно с обитателем леса).

"Искусство как форма терроризма"

В своем интервью DW режиссер Франк Касторф сообщил, что его, "как и Вагнера, интересует искусство как форма терроризма". В "Зигфриде" он наглядно показал, что имеет в виду.

Так, в сцене ковки меча Зигфрид вытаскивает на авансцену два деревянных ящика с автоматами Калашникова. Видимо, Ленса Райена, исполнителя партии Зигфрида, не посвященного в юности в азы начальной военной подготовки, не удалось обучить собирать автомат, клацая его частями в такт музыке (на репетициях он пытался это делать, но довольно неудачно). Поэтому в итоге он все-таки берется за старомодный меч. При этом Фафнера он расстреливает очередью из автомата. А со своим воспитателем Миме Зигфрид жестоко расправляется, трижды всадив ему нож в живот.

Сознательно принижая пафос, высмеивая и превращая в шоковые эпизоды ключевые сцены центральной из драм Вагнера, Касторф снижает болевой порог публики до такого предела, что появление на сцене во время финального любовного дуэта Зигфрида и Брунгильды двух объемных крокодилов, один из которых пожирает Лесную птичку, вызывало лишь нервный смех.

Лучшее в театре

Сценограф Касторфа Александар Денич продолжает творить чудеса. Во второй из сцен спектакля он построил невероятное пространство, элементами которого являются знаменитые часы на Александерплац, запыленные витрины универмага Centrum или вход в метро. Каждый узнает центр восточной части Берлина, каждый понимает, что на дворе примерно 1990 год. Эта реальность гиперреальна и одновременно фантасмагорична. Денич собирает из элементов реальности собственный, исполненный мистики мир, рассказывающий о крушении иллюзий, утрате наивной веры в светлые идеалы.

Именно на фоне этих руин социализма разворачивается сцена, возмутившая в Байройте многих и тронувшая автора этих строк: за один из столиков, накрытый клеенкой в красно-белую клеточку, усаживается совершенно опустившийся Вотан. Его фрак помят, под глазом – фингал, белая рубашка залита красным вином, которое он допивает прямо из бутылки. У Вотана свидание со старой подружкой, проституткой Эрдой. Она выходит на сцену в черном миниплатье, ажурных чулках и меховом полушубке. Вотану и Эрде есть о чем поговорить. Ведь у них общий ребенок – дочь Брунгильда, у которой не все хорошо в личной жизни. Установив, что священный мировой порядок разрушен "мужскими делами", Эрда выплескивает Вотану в лицо стакан красного вина. В конце напившийся Вотан убегает, не расплатившись по счету...

В этой сцене было больше Вагнера, чем в иной постановке "Кольца". А это значит, что стоит сохранить веру в лучшее. Если не в лучший мир, то хотя бы в лучший театр…

.