Первый полнометражный фильм Дарьи Жук под названием "Хрусталь" был включен в лонг-лист претендентов на премию "Оскар" от Беларуси. Режиссер уверена, что решение официальных властей выдвинуть фильм в общем случайно. Фильм о 1990-х годах, о желании уехать из страны, об американской мечте. Сама Дарья последние 20 лет живет в США, но свое творчество связывает с Беларусью. В беседе с Жанной Немцовой Дарья Жук размышляла о взглядах своего и нового поколения белорусов.

Жанна Немцова: Вы говорили о том, что на Западе другая драматургия жизни по сравнению с Восточной Европой. Могли бы объяснить, в чем разница?

Дарья Жук: Мне кажется, что время идет по-другому. Особенно в Беларуси вообще другое ощущение времени. Оно более текучее. Мы любим говорить, что мы живем на болоте, что у нас низина, и поэтому медленнее двигаемся. Драматургия это и какие-то поворотные точки: родить ребенка, выйти замуж - такие точки жизненного нарратива. Мы по-другому воспринимаем гендерные роли. Я никогда не слышала от 30-летней женщины здесь (в США. – Ред.) жалобы, что она еще не вышла замуж. А в Беларуси я сталкиваюсь со своими подругами, которые говорят, что вот мне 30 и надо сидеть дома. Это какие-то стереотипы, которые над нами довлеют, которые мне показались удивительными, потому что я в своей жизни вижу больше вариантов.

- Когда вы приехали в Америку в 1997 году и говорили, что вы из Беларуси, ваши собеседники понимали разницу между Беларусью и Россией?

- Нет, конечно. Я даже сейчас не ожидаю, что поймут. Для них там всегда было постсоветское пространство. Они все называют Россия, Russia. Поэтому я просто перестала на это обижаться.

- Связываете ли вы отсутствие понимания, что Беларусь и Россия - это разные страны, не только с тем, что это было единое государство, но и с тем, что у Беларуси нет какой-то своей идентичности?

- Да. Вы знаете, когда я была в седьмом классе, это начало 90-х, нам переписали все учебники за ночь. Вот такая драматургия жизни. Ты просыпаешься в новой стране с новой историей, которую тебе нужно сдавать на экзамене через пару месяцев. Было желание ввести белорусскую мову, как единственный государственный язык. Но этого не произошло, на референдуме люди проголосовали по-другому. Этот поиск национальной идеи, идентичности продолжается.

- Есть сейчас какой-то прогресс в этом смысле? В последнем исследовании "Левада-центра" только половина опрошенных молодых белорусов сказали, что владеют белорусским языком, и только 21% говорит на белорусском языке дома.

- Я уверена, что в 1990-х это было 3-4%. Это были исключительно выпускники какого-нибудь художественного лицея, которые говорили, потому что это было круто. Это огромный прогресс. Я прочувствовала это на себе, потому что многие хотели видеть фильм из Беларуси на белорусском языке, несмотря на то, что люди в 1990-х на нем не говорили. И была огромная критика и даже раздражение со стороны зрителей.

- В этом году летом ровно 25 лет правления Александра Лукашенко. Вы помните, что он из себя представлял? Какой у него был образ?

- Я помню, что моя семья голосовала не за него. Мы как-то удивились, что он победил. Мы не верили, но он был очень всем симпатичен, несмотря ни на что.

- В какой момент вы поняли, что Лукашенко - ну если не навсегда, то надолго? Четверть века - это довольно большой срок.

- Это произошло, как и с Путиным, не сразу. Это произошло через два года после выборов, в 1996 году был захват власти, разогнали Конституционный суд и закрутили гайки, перекроили эту систему. И как раз в тот момент я почувствовала, уехав в 1997-м, что я как-то не понимаю, что там происходит.

- Я понимаю, что вы не политолог, но как гражданин Беларуси: если посмотреть на этот гигантский срок, как-то изменился стиль правления Александра Лукашенко?

- За последние 2-3 года я видела изменения, потому что я там провела очень много времени и как-то все это прочувствовала. Какие-то чудесные изменения произошли в публичной сфере. То, как молодежь себя ведет. С одной стороны, они выросли при Лукашенко, а с другой стороны, они наполовину европейские. Они путешествуют и возвращаются. У них кругозор, личная свобода. Они мне интересны, люди 20-22 лет, они меня удивляют своей внутренней свободой.

- Вы знаете, что в конце прошлого года Владимир Путин дважды встречался с Александром Лукашенко и обсуждал большую интеграцию двух стран. Нет ли у вас опасения, что Беларусь может потерять свой суверенитет?

- У меня внутренний оптимизм какой-то есть. Мне кажется, что наше новое поколение будет очень против этой интеграции, что они гораздо более европейские по складу ума. И идея суверенитета уже прижилась. Мы со временем пришли к этому пониманию, что мы все-таки другие. Какие другие - мы, может быть, не до конца разобрались. Но мы есть. Есть какие-то описания, что белорусы терпеливы, вальяжны и спокойны.

- Вы считаете, что молодое поколение будет готово бороться за суверенитет страны?

- Я уверена, что будет. Это будет существовать как движение, даже если произойдет интеграция.

Мне кажется, что особенно в политике в последнее время люди очень боятся - боятся лидировать, выходить, быть, участвовать в оппозиционных движениях. Это, конечно, результат 25-летнего правления - в нас во многих сидит такой уверенный страх, что чего-то делать нельзя, о чем-то говорить тоже нельзя. И мы все знаем, что есть линия и ее переходить нельзя.

- Вы сами ее чувствуете? Несмотря на то, что вы довольно долго живете за пределами Беларуси? А что вызывает у вас страх?

- Наверное, это ответственность за людей, с которыми я работала. То есть это может быть не только обо мне. У меня огромная команда, которая снимала фильм. Ответственность за семью, которая у меня там живет.

- То есть вы готовы выходить против Трампа, но не готовы быть против Лукашенко?

- Да, против Трампа я выходила. А против Лукашенко - я подумаю. Я думаю, что у меня другой путь, путь художника, а не активиста.

- Собираетесь ли вы еще делать какие-то фильмы, которые так или иначе будут связаны с историей вашей страны?

- Да. Мне это очень интересно и это меня не отпускает. Это гораздо более сложный путь. Гораздо легче сделать развлекательное кино в США или в Европе, на это есть деньги. Я задумала сейчас проект, который будет украинско-французским, и который также затрагивает историю Беларуси. И это проект о Femen. Мне не страшно о нем сейчас рассказать. Это потрясающе интересно. Это как раз о том, почему я никогда не могла выйти на улицу, а девушки из Хмельницкого могли стать рядом со зданием КГБ и протестовать против Лукашенко. Меня этот вопрос не отпускает.

Полная видеоверсия интервью:

 

 

 

 

 

 

 

 

Смотрите также: