Режиссер Борис Хлебников сначала завоевал признание критиков и экспертов, а после выхода фильма "Аритмия" о кризисе в отношениях семейной пары врачей в декорациях российской провинции - и народную любовь. Сегодня он - специальный гость немецкого кинофестиваля goEast. Тут показывают его ретроспективу. Корреспондент DW встретился с Борисом Хлебниковым в Висбадене и поговорил об успехе "Аритмии", Серебренникове, госденьгах и отношении к своим старым фильмам.

DW: Я смотрел "Аритмию" поздно вечером в кинотеатре одного из московских торговых центров. Зал был забит битком, причем публика была не похожа на обычных зрителей артхауса. Успех у массового зрителя стал неожиданностью?

Борис Хлебников: Мы совершенно на это не рассчитывали. Мне кажется, здесь совпала очень понятная тема развода с желанием людей ходить на какое-то иное кино. Но это общая тенденция последнего времени. "Нелюбовь" Звягинцева собрала очень хорошие деньги в прокате. Фильм "Довлатов" собрал прекрасные деньги. Мне кажется, что-то меняется. По крайней мере, в Москве, Питере, Новосибирске и Екатеринбурге становится модно ходить на другое кино.

- Раз уж вы упомянули Звягинцева… Оба фильма вышли почти одновременно, и модно было рассматривать ваш фильм как ответ Звягинцеву, говорить, что "Нелюбовь" - нелюбовь, а "Аритмия" - любовь. Как вам такое сравнение?

- Я никак к этому не отношусь. В этом ничего нет - ни плохого, ни хорошего, просто люди видят два фильма, которые можно сделать игровой площадкой для дискуссии. Якобы фильм Звягинцева - про нелюбовь, а мой фильм - про любовь. И в первом и во втором случае это является абсолютной глупостью. Фильм Звягинцева совершенно не про нелюбовь, это философская притча, большой разговор о его отношении к тому, что происходит в России. У меня - частная история. Но людям не очень интересно говорить про фильмы, им интересно говорить про общество, а фильмы являются площадкой для сражения.

- В котором вы принимать участие не хотите?

- Как и Звягинцев.

- Когда-то вы показывали фильм "Коктебель" во Франкфурте - для эмигрантской публики. На обсуждении одна бесхитростная женщина встала и так же бесхитростно начала фильм ругать. Мне было очень интересно, как вы отреагируете, а вы неожиданно ее поддержали и присоединились к критике. Как вы относитесь к своим старым фильмам?

- Совершенно согласен с критикой "Коктебеля". Я его, конечно, давно не пересматривал, но, насколько я помню, мы тогда слишком любили кино и слишком любили искусство. Слишком много занимались формой. И это не пошло на пользу фильму. Да и в случае со "Свободным плаваньем" - то же: там очень много киноведчески-манерных вещей, красивостей, которые мне не нравятся. Нет, теоретически я хорошо отношусь к обоим фильмам. Просто я их не видел с тех пор, как мы их сделали. Я - киновед по образованию, и я долго снимал как киновед.

- Вчера перед сном читал ваше интервью. Вы говорили, что в российском обществе размыты нравственные ориентиры. Из-за чего, например, возникают сложности с жанровым кино: непонятно, где добро, где зло, слишком много неожиданностей и случайных факторов. Но вот в истории с Серебренниковым... там ведь куда более чем четкие нравственные ориентиры?

- Там четкие ориентиры, но что дальше… Совершенно понятно, что Серебренников сидит, потому что он заложник каких-то интересов и желания власти чего-то. А вот чего она желает, зачем, как и почему? То, что он сидит беззаконно и бессмысленно, то, что его посадили преступным образом, ясно. А вот почему, зачем, кто дал распоряжение? В этом невозможно разобраться. Прозрачности тут я не вижу.

Вот этот враг, это туловище злое, опасное и страшное, которое посадило Кирилла, - я не могу понять, кто оно. С чьего указания это пошло? Что они хотят от Кирилла? Невозможно разобраться, сколько бы я ни пытался это сделать. Когда приближаешься к власти, приближаешься к госденьгам, а ведь и я на госденьги снимаю, то ты становишься заложником. Ты не знаешь, что произойдет в следующий раз. Точно так же как подойти в России к милиционеру: либо он тебе покажет дорогу и проведет куда нужно, либо он найдет у тебя наркотики - и ты присядешь лет на десять. При том, что наркотиков ты никогда в жизни не употреблял.

- Злое туловище - это госденьги?

- В российской системе господдержки кино пока нет тотального зла, государство действительно понимает, что кино - это часть культуры, что его надо развивать. Но тем не менее все чаще и чаще мы слышим, что мы что-то должны... "Если вы берете деньги, то вы должны говорить о том, что в стране все хорошо", - эти разговоры ведутся бесконечно.

- Когда-то вы сказали, что немецкий зритель - вам родной. Изменилась ли ситуация после Крыма? Как российский режиссер чувствует себя на Западе сейчас?

- Вот прямо сейчас мне нужно будет идти и представлять фильм "Коктебель", который снят в 2003 году. А там, на секундочку, герои, мальчик и папа, идут пешком в Крым. Сейчас просто невозможно было бы снять эту историю - объяснить, как они прошли через границы. Огромное количество контекстов появилось. И это жалко, потому что без присутствия за столом Крыма, Путина и Сирии мы уже не можем разговаривать, все равно они сидят с нами. И даже показывая какую-нибудь "Аритмию", я не свободен от этого. Когда я приезжаю за границу, Путин сидит с нами за столом и заставляет про него говорить. А сегодня вот, например, в зал присядет Крым, который мы сперли несколько лет назад. А он не должен был бы сидеть, потому что разговор идет про мальчика и отца, но Крым присядет в зале и будет участником этого разговора...

Смотрите также: