17 сентября исполнилось 70 лет со дня ввода советских войск в восточную Польшу. Советский Союз выполнил свою часть секретного протокола к пакту Молотова-Риббентропа, заключенного в августе 1941 года. Этот документ создал предпосылки для развязывания Гитлером Второй мировой войны и определил границы сфер влияния в Восточной Европе не только нацистской Германии, но и Советского Союза.

Deutsche Welle: Виктор Борисович, можно ли говорить, что после заявлений Владимира Путина в Польше 1 сентября Москва сделала шаг навстречу Варшаве по такому острому вопросу как осмысление последствий пакта Молотова-Риббентропа?

Виктор Кувалдин: Что касается самого пакта Молотова-Риббентропа, то мне кажется, что Владимир Путин сделал большой шаг вперед. Если прочитать его выступление, то осуждение документа прозвучало, когда он говорил о том, что есть люди и политические силы, с которыми нельзя договариваться. С кем нельзя договариваться? Понятно, что речь идет о Гитлере.

Но мне кажется, что сейчас вопрос о начале войны, может быть, не самый сложный в наших отношениях с поляками. Все-таки, на первом плане находится вопрос о Катыни, о судьбе польских офицеров, расстрелянных НКВД. Этот вопрос не простой. Мы считаем, что расстрел в Катыни связан с судьбой погибших советских военнопленных в период польско-советской войны, которая последовала после Первой мировой войны. Но здесь тоже надо искать решения. Польша продвигается в этом направлении, с нашей стороны я тоже вижу большую открытость, чем раньше.

- То есть, процесс пошел, наконец-то?

- Да, и есть готовность идти достаточно далеко. Сейчас, конечно, должны основательно поработать историки, юристы, переговорщики для того, чтобы найти какую-то формулу окончательного урегулирования. Но делаются и ошибочные шаги. Скажем, попытка, так или иначе, поставить знак равенства между коммунизмом и фашизмом.

- Почему этого нельзя делать, с вашей точки зрения?

- Потому что это очень разные феномены. И не случайно в итоге гитлеровский режим уничтожил Польшу, а советский - а я напоминаю, это был сталинский режим - ее восстановил. Более того - он ее передвинул в центр Европы со всеми ее границами.

Безусловно, сталинский режим – это режим жестокий, диктаторский. У граждан России есть свои большие счеты к нему. Но мне кажется в том, что касается судеб Европы и судеб мира, то любая попытка уровнять эти режимы идет против исторической правды. Такое сравнения только увеличивает напряжение. Мы боимся того, что в итоге можем оказаться перед лавиной исков со стороны не только Польши или польских граждан. Поэтому здесь требуется какое-то очень выверенное - и политическое, и юридическое - решение этих коллизий.

- В Польше есть политики, которые считают, что расстрел польских офицеров в Катыни имел признаки геноцида. Насколько правомерно такое утверждение?

- Катынь - это ужасное преступление. Но все-таки четыре тысячи офицеров расстреливались не по национальному признаку, тогда преобладала классовая логика. Они расстреливались как классовые враги. И о каком геноциде может идти речь, когда у нас в армии были поляки, у нас создавался польский корпус. Рокоссовский был одним из самых популярных командующих фронтами, маршалом Советского Союза.

Просто есть разные вещи: есть такое ужасное преступление, которое омрачает нашу историю и сейчас отравляет наши отношения, но геноцид, извините, - это другое. Не надо играть такими словами, потому что это очень страшное слово, это сознательное, целенаправленное уничтожение целого народа. Ничего в советской истории, включая сталинский ее период, с моей точки зрения, не подтверждает эту версию.

- Возможны ли отношения между Россией и Польшей такие же уважительные, как сейчас между Россией и Германией?

- В принципе, все возможно. В реальности это, конечно, безумно трудно. Но я хочу напомнить, что для того, чтобы между Россией и Германией установились такие отношения как сейчас, решающую роль сыграла позиция горбачевского руководства в момент воссоединения Германии. Причем, у Горбачева была последовательная позиция, а у многих союзников Германии, ее партнеров по НАТО, по ЕС была гораздо более жесткая антигерманская позиция.

- …связанная с нежеланием видеть сильную Германию на европейском континенте?

- Конечно, их мотивы были понятны - нежелание, страх иметь сильную воссоединенную Германию. Но Горбачев почувствовал, что ГДР разваливается, что немецкий народ не хочет никакого первого государства социализма на немецкой земле, что в этот момент он хочет объединения, и мы не можем противостоять этому порыву немцев, тем более выводя для этого танки из казарм. Горбачев это понял, и в своей позиции был последователен.

У нас в отношениях с Польшей вот такого момента истины, очищения и примирения не произошло. Это - первое. Во-вторых, мне кажется, что наши отношения с Польшей более сложные. Как не крути, мы близкие родственники, и это очень осложняет дело. У нас большой пласт исторических отношений, которые уходят корнями не только в 20 век. Думаю, что свою роль здесь играет религиозный фактор, раскол христианства на православие и католичество, поэтому это более сложная и фундаментальная задача. Но из этого не следует, что она неразрешима, и, конечно, не следует, что мы не должны двигаться в этом направлении. Мы соседи, нам некуда деваться, нам надо создавать Европу 21 века, Европу, где себя комфортно чувствует и Польша, и страны Балтии, и Россия, и все остальные.

Беседовал Владимир Сергеев, Москва
Редактор: Андрей Бреннер