Виктор Мартинович - один из самых известных молодых белорусских авторов. В Германии вышли две его книги - "Паранойя" и "Мова" (в марте ее представили на Лейпцигской ярмарке), к публикации готовятся еще две. Последние полгода Виктор Мартинович провел по программе Writer in Residence в Западной Европе. Корреспондент DW поговорила с ним перед встречей с читателями в Кельне.

DW: Понимает ли вас немецкий читатель? Или ваши книги для него - экзотика?

Виктор Мартинович: Я стараюсь писать о том, что не имеет национальной или географической специфики. Читатель - это вообще загадка для любого писателя. Как он тебя воспринимает, даже внутри страны, не всегда предскажешь. Но когда фрагменты моих книг зачитывают по-немецки, я стараюсь следить за лицами слушателей. И то, что я вижу, - это глубокая эмпатия.

- Вы пишете и для немецких СМИ. Ваша цель - объяснить, что такое Беларусь?

- Можно сказать, что я пытаюсь объяснить Беларусь. Можно сказать, что я пытаюсь проговорить какие-то вещи про Беларусь для того, что понять ее самому. Потому что единственный способ понять твою культуру - это взглянуть на нее извне.

- Над чем вы сейчас работаете?

- Основной задачей было закончить "долгострой", который называется "Революция". Это детективная история, действие в которой разворачивается в ностальгической Москве "золотого века". Я решил написать своего рода сказку про власть как таковую. Отношения власти пронизывают все слои общества, а мы почему-то сужаем понятие власти до Путина или Лукашенко. Роман будет издан в Германии в 2018 году, и я ожидаю большого резонанса.

- Есть ли в этом романе отсылки к нынешним российским и белорусским реалиям?

- Конечно же, то, что там написано, написано человеком, который всю эту ситуацию переживает. Я старался как можно дальше отойти от реального мира, нарисовать параллельную картинку, которая, тем не менее, объясняет то, что в России и Беларуси происходит последние десять лет. Я пытался нащупать корни того рабства, того поведения, которое допускает феномен Путина. Но никакой политики при этом в романе нет.

- А если сравнить то, что сейчас происходит в России и Беларуси, есть разница?

- Вы не представляете, сколько раз я себе задавал этот вопрос. Вот взять и попытаться сопоставить Путина и Лукашенко. С одной стороны, в Беларуси никто не плескает в лицо зеленкой оппозиционным лидерам. С другой стороны, в Беларуси художника после граффити с чиновниками избивают в подъезде (инцидент с Олегом Ларичевым произошел после того, как стрит-арт сообщество, им возглавляемое, призвало общественность поддержать авторов остросоциальных граффити - Ред.).

Путин ведет себя "благородно", не помещая своего главного врага Навального в тюрьму надолго, он имеет какой-то кодекс чекистской чести. В Беларуси же в 2011 году четыре экс-кандидата в президенты оказались в тюрьме, и один из них (Николай Статкевич - Ред.) - на четыре с половиной года. Можно составить длинную таблицу, где будут отличия и сходства, но сказать, кто из них мягче, невозможно.

- В чем основная проблема белорусских властей?

- Я не политик и не экономист. На что я бы хотел обратить их внимание, так это на то, что сейчас десятки людей страдают в тюрьмах. Этим людям реально плохо, и они помещены туда ни за что. По крайней мере, в случае с сотрудником моего издательства Мирославом Лозовским и еще несколькими людьми, которых я знаю. В их невиновности я полностью уверен.

Нельзя ограничивать базовые свободы человека просто для того, чтобы запугать других. Нельзя увлекаться игрой в 37-й год. Эта игра эффектная и ты выглядишь круто, когда в нее играешь, но что-то очень глобально изменяется в этом мире. Зла, ненависти и желания отомстить благодаря таким "закидонам" становится больше. Я хотел бы обратиться к людям, от которых это зависит: "Ребята, давайте вспомним о том, что мы люди, а не функции! Давайте мы как-то удержание стабильности в стране будем реализовывать гуманными способами, хотя бы исходя из презумпции невиновности".

- После мартовских протестов и массовых задержаний в разных городах Беларуси вы написали статью для немецкой газеты Die Zeit. В ней говорится, что вы "с трудом вспоминаете нечто подобное по размаху и степени абсурда", что вы почувствовали себя героем вашего романа "Паранойя"...

- У нас стало нормой осуждать людей на 5-10-15 суток с приговорами "размахивал руками, ругался матом", по которым основными свидетелями являются милиционеры. Раньше в преследованиях если не было гуманизма, то была какая-то логика. Главное - я перестал понимать, какое поведение гарантирует тебе отсутствие претензий со стороны правоохранителей. Раньше было понятно: если ты получаешь 500 баксов зарплаты и не лезешь в политику, к тебе не придут с придуманными обвинениями. Теперь, особенно после так называемого"дела патриотов", - это совершенная копия ситуации с Эрдоганом. Это лишает уверенности в будущем и приводит к ситуации, когда единственным спокойным местом в стране остается улица, на которой собрались тысячи.

Европа должна обратить внимание на то, что происходит сейчас в тюрьмах. Без этого внимания откат к 37 году в Беларуси будет ускоряться. Раньше тормозом была возможность охлаждения отношений с Западом, теперь тормозов не стало.

- Страшно ли вам за себя?

- В России и Беларуси писателя делают диссидентом не его книги, а интервью. Имеет значение то, что я говорю публично. Означает ли это, что я выбираю слова сейчас, когда говорю с вами? Нет. Иначе в чем тогда моя роль как писателя, если я не буду добиваться того, чтобы уровень насилия и страха в стране стал меньше? Авторитаризм проявляется не в излишнем контроле. В первую очередь, это страх. Он заставляет включать людей самоцензуру и не делать чего-то, чего бы им хотелось. Моя роль в том, чтобы лечить больное общество, а не заражаться его болячками.

- Как именно вы хотите лечить?

- Через свои книги я показываю грустные вещи, несправедливые и жестокие, которые вижу вокруг. И стараюсь сделать так, чтобы люди, которые могли бы сделать такие вещи в будущем, их не делали, понимая, что всякий раз, когда ты заставляешь другого страдать, ты приумножаешь зло.

Мне кажется вообще, что литература - один из долгосрочных инструментов воздействия на ситуацию. Когда я читаю, что Америка собирается быстренько бомбануть Северную Корею, я понимаю, как сложно европейцам и американцам осознать, что это такое - поколениями жить при такой системе. Ну, хорошо, снимут они нынешнего правителя, северокорейский народ в том виде, в каком он сформировался пропагандой, парадами, голодом, тотальным контролем, породит ровно такого же. То же самое с Беларусью и всем постсоветским миром. И задача литературы - путем разговора о жизни, не о политике, заставить людей измениться в лучшую сторону.

- На "Паранойю" в Беларуси существует негласный запрет. Другие ваши книги можно свободно купить, хотя они не менее критичны. Почему их не запрещают?

- Через месяц после запрета "Паранойи" появилась статья в New York Times про эту книгу, и власти поняли, что прекратить распространение текста путем запрета в XXI веке просто невозможно. Чем больше запрещаешь, тем популярнее и влиятельнее становится книга.

- Ваш роман "Мова", недавно вышедший в Германии, - антиутопия, в которой белорусский язык - наркотик, за него грозит смертная казнь. Но мы сейчас наблюдаем в Беларуси другую ситуацию: там "белорусскость" в моде. Даже на "Евровидении-2017" впервые будет исполнена песня на белорусском. Как c этим соотнести ваш пессимистический прогноз?

- Эта антиутопия была написана для того, чтобы описать будущее. Я не хотел бы, чтобы оно когда-либо наступило в таком виде. И было бы очень приятно думать о том, что издание этого "лингвистического боевика" что-то предотвратило. Потому что параллельно с этим у нас началась волна внимания молодежи к языку. Помимо "Евровидения", есть и другие хорошие приметы. Например, моя белорусскоязычная пьеса, посвященная белорусскому первопечатнику Франциску Скорине, успешно идет сейчас в государственном театре.

Но я бы не был настолько оптимистичен. Белорусская социальная реальность расслоилась на много течений. В последнее время я вижу, что "Мова" становится черновиком подступающего к нам будущего. Люди, которые издавали и торговали белорусской литературой, сейчас находятся под уголовным делом. Если эти издательства закроются, а новые не появятся, то довольно печальная история убийства языка, рассказанная в моем романе, может воплотиться в жизнь.

- С каким чувством вы возвращаетесь в Беларусь?

- Я возвращаюсь с неспокойным сердцем. Я услышал много предложений остаться в Европе. Но из-за страха нельзя менять свою жизнь. От страха защищает не география, а настройка внутри себя. В конце концов, как писатель я очень сильно завязан на свою страну. Она меня питает.

Смотрите также: