Deutsche Welle: Перед вылетом в Германию на выступления вы написали в своем аккаунте в Facebook: "Лечу завтра подальше от фашистов, в Берлин". Что вы имели в виду?

Виктор Шендерович: Незадолго до поездки я дважды стал предметом атаки на федеральном телеканале. Один раз - в связи с текстом о телеканале "Дождь" и блокаде Ленинграда, второй раз - в связи с моим текстом о некоторых аналогиях между берлинской Олимпиадой 1936 года и Играми в Сочи. Это была не дискуссия, а именно погром: с оскорблениями, вторжением в личную жизнь и провокациями. А закончилось все - в телесюжете на государственном канале - раскрытием еврейских псевдонимов. Это в чистом виде фашизм. Бацилла ксенофобии, межнациональной розни, фобий, связанных с другой сексуальной ориентацией, тяга к большому стилю, - есть очень много признаков фашизма.

- Чем вы объясняете столь бурную реакцию на вашу заметку "Путин и девочка на коньках"?

- Это было поводом для того, чтобы спустить собак на радио "Эхо Москвы". Так же, как опрос о блокаде Ленинграда стал поводом для атаки на телеканал "Дождь". Я, конечно, не сравнивал юную фигуристку с офицером вермахта. Это мне потом, что называется, пришили. Речь в моем тексте шла о том, что не может быть просто праздника спорта. Олимпиада - это, конечно, большой пиаровский ресурс, который используется государством. Я писал о том, какая тонкая грань отделяет чистую радость по поводу спортивной победы твоего соотечественника от административного использования этой энергии. Конечно, приятно, что человек с флагом твоей страны прибежал первым. Но это не должно подменять правосудие, медицину, закон, образование.

- Если Олимпиада была, как вы говорите, пиар-акцией, то, по-вашему, она удалась или провалилась?

- К сожалению, общественная деградация достигла больших масштабов, население зомбировано пятнадцатилетием Путина, оно отравлено телевидением. С этой точки зрения Путин может праздновать победу. С другой стороны, это пиррова победа, если говорить об исторических последствиях. Олимпиада состоялась. Все, что можно было своровать, они своровали. Всю пенку пафосную, которую можно было снять, они сняли. В этом смысле все удачно.

Что касается Запада, у меня есть ощущение, что портрет Путина уточнился. Но у западных политиков есть свои обязательства перед своими электоратами. Им нужен газ, среднеазиатские базы для контроля над Ираном. В обмен на это они простят и Ходорковского, и "болотное дело", и государственный фашизм.

- В действительности это выглядит все же несколько иначе: достаточно посмотреть, например, на политическую активность и общественную реакцию в странах ЕС в связи с событиями на Украине. А как эти события последних дней могут отразиться на России?

- Это уже отражается ужесточением репрессий. Реальные приговоры по "болотному делу" - это ответ Путина на Майдан. Он очень боится того, что народ может сам начать решать свою судьбу. Это его страшный сон. Потому что в этой ситуации не работают пропаганда и полиция. Он был страшно напуган Болотной площадью. Он делает все, что можно, чтобы в зародыше подавить и демонстративно наказать тех, кто не смирился.

- Насколько вероятно, что в России могут начаться протесты, подобные украинским?

- Я очень скептически смотрю на это. Разница между Украиной и Россией огромная. Украина не отравлена имперским духом, как Россия. Россия отравлена идеей противостояния Западу, своей особой роли. Путин классово близок очень большой части населения. Его традиционная риторика чрезвычайно действенна. Та часть населения, для которой либеральные ценности являются осознанным выбором, - это маргиналы в России.

Эмиграция за путинское время приближается к цифрам гражданской войны: уехали около трех миллионов человек - молодые, энергичные, образованные люди с либеральными ценностями.

- Но вы сами, часто бывая в других странах, все же всегда возвращаетесь в Россию. Почему?

- Есть люди, которые привыкли, что я комментирую российские события. Они меня читают. Мне важно быть с этими людьми. Кроме того, не хочу доставлять тем, кто стоит сейчас у власти, такой радости. Я вредный.