Михаил Федотов возглавляет Совет при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) уже девять лет. Этот орган то и дело критикует задержания активистов, давление на журналистов, принятие репрессивных законов. Но своей работой Михаил Федотов недоволен. В интервью DW он рассказал, почему.

DW: Вы возглавляете президентский Совет по правам человека с 2010 года и все это время наблюдаете за развитием гражданского общества в России. Как вы охарактеризовали бы его сегодня?

Михаил Федотов: Главная задача Совета - не наблюдать, а содействовать развитию гражданского общества. И те девять лет, что я возглавляю Совет, такая работа идет. К сожалению, проблем очень много. Я все время ощущаю себя игроком в "Тетрис" на самой высокой скорости: ты должен решить одну проблему, а в это время наваливается пять других. Эта борьба за решение отдельных вопросов отнимает много сил, и на системные задачи времени практически не остается. И это самое страшное для меня, потому что главное - это системные решения.

- О каких именно системных задачах вы говорите?

- Например, воспрепятствование принятию опасных законов. Подготовка законов, которые будут содействовать развитию гражданского общества. Этим надо заниматься, а тут разгоняют демонстрацию в Санкт-Петербурге, и нужно бросаться туда. В это же время в нескольких городах России идут суды над гражданскими активистами, проходят протесты, связанные с мусорными свалками, и так далее. И все это одновременно сваливается. При этом члены Совета работают на общественных началах. Да, нас 50 человек - казалось бы, огромная сила. Но все заняты.

- Что касается системных вопросов: вы разработали предложения по реформированию закона о митингах, призывали президента отправить на доработку и не принимать законы об оскорблении власти и фейковых новостях. Но ведь к вам не прислушались.

- Но это не значит, что мы должны молчать. Что-то из наших предложений было учтено, что-то нет, что-то мы не успели. Вот закон о так называемом суверенном интернете. Поскольку те члены Совета, которые им занимались, все время заняты, то они подготовили экспертное заключение по проекту первого чтения к тому моменту, когда прошло второе. Ну и что с ним делать? Только одно - выбросить в корзину. Я сказал: "Хорошо, давайте быстро подготовим заключение на основании текста, принятого во втором чтении". Еще же будет третье чтение, Совет Федерации, потом он пойдет на подпись президенту. Опять не успели.

- Звучит удручающе...

- Конечно. Я очень недоволен, для меня это тяжелый удар. Но я же не могу заставлять членов Совета. У нас демократия: каждый делает то, что может и хочет. Но в других случаях, слава богу, успеваем. И по целому ряду законопроектов наши предложения были учтены, и были внесены поправки.

- Куда, например?

- В тот же самый закон об иностранных агентах. Мы с самого начала говорили, что закон плохой, никуда не годный. Если делать закон об иноагентах, то он должен быть частью гражданского кодекса. Вполне возможна ситуация, когда иностранное правительство заключает договор агентирования с какой-то организацией. Если это делает правительственная структура, и этот заказ имеет политическое значение - хорошо, назовите это иностранным агентом. Например, правительство Японии заключает договор с господином Н. о том, что тот будет проводить кампанию за передачу Курильских островов Японии. Кто он? Иностранный агент, он представляет интересы иностранного государства.

Но при чем здесь правозащитные, экологические, женские, СПИД-сервисные организации? Они-то чей заказ выполняют, какого правительства? И мы объясняли, что в данном случае президент имел в виду одно, а законодатель сделал все по-другому. Президент говорил: "Мы не должны допустить, чтобы некоммерческие организации использовались иностранными государствами в политических целях". Все понятно: мы не хотим, чтобы иностранные деньги вмешивались в нашу избирательную систему. Я постоянно подчеркиваю, что по тем формальным критериям, которые прописаны в действующем законодательстве, под категорию иностранных агентов можно подвести любую организацию. Любую.

- А в чем именно к вам прислушались?

- Уточнили понятие политической деятельности, это была наша инициатива. Но уточнили плохо, и после этого практика стала еще хуже. То есть опять - мы хотели одного, а получили совершенно другое. Тогда мы пошли иным путем: добились, чтобы министерство юстиции стало внимательно разбираться с каждой организацией. В итоге список резко сократился и, самое главное, уменьшилось число организаций, которые попадали в этот реестр ежегодно. Записывали по 50 организаций, а в прошлом году - то ли 10, то ли еще меньше (в 2015 году иноагентами были признаны 35 организаций. В данный момент в реестре НКО, выполняющих функции иноагента, шесть организаций, внесенных в 2018 году, и восемь - в 2019-м. НКО, самоликвидировавшиеся после внесения в реестр либо удаленные из него, не учтены. - Ред.).

Но насчет иноагентов тоже не надо заблуждаться: организации, которые признаны иностранными агентами, получают в России государственные гранты - правительственные, президентские. Не все, но грантовая система так и построена.

- Но некоторым все же пришлось самоликвидироваться. Например, Комитет против пыток был вынужден регистрироваться под другим названием (за последовавшим за этим внесением в реестр иноагентов самоликвидировался и Комитет по предотвращению пыток. Сегодня организация работает без образования юрлица. - Ред.).

- Да, но сейчас Комитет против пыток продолжает работу. А его глава (Игорь Каляпин. - Ред.) - не просто член президентского Совета по правам человека. Он был одним из основных докладчиков на прошлой встрече с президентом, является председателем нашей постоянной комиссии по гражданскому контролю за правоохранительными органами. Так что нельзя сказать, что бедный Игорь Каляпин сидит в углу, и все боятся иметь с ним дело. Ничего подобного: Игорь Александрович замечательно и очень активно работает. И все, что мы делаем по теме искоренения пыток, прежде всего связано с ним.

- Тем не менее, те факты, которые на слуху о гражданском обществе в России, деятельности активистов, правозащитников, отбивают у людей желание "высовываться". Тут кого-то задержали, тут - обвинили, обыскали и так далее.

- Да ну. Нет, абсолютно. Преследование гражданских активистов только увеличивает их число и радикализирует их протест. А вот это - опасная вещь. Потому что общество объективно заинтересовано в том, чтобы проблемы решались за круглым столом, а не под полицейскими дубинками.

- Почему же власть этого не понимает и действует контрпродуктивно?

- Я не могу сказать, что власть этого не понимает. Во-первых, власть - это не нечто единое. Это люди, работающие в разных государственных структурах. И обвинять полицию в том, что она разгоняет несанкционированную демонстрацию, бессмысленно. Она выполняет приказ. Приказ идет от кого? От исполнительной власти, которая отдает такой приказ, когда отказывается согласовать демонстрацию.

А вот когда она отказывается согласовать, она права или неправа? Я думаю, неправа. Мы постоянно подчеркиваем, что лучшее средство противодействия несогласованному митингу - его согласование. Люди имеют право высказать свою точку зрения. Они ее высказывают, их слышат. Ну, умные руководители слышат. Глупые - плохо слышат, у них плохо со слухом. Они не понимают, чего люди хотят, и не обращают на это внимания.

- Есть выражение - рыба гниет с головы. И если сверху нет сигнала…

- Да есть сверху сигналы! И по поводу чистоты выборов тоже есть сигналы. Но на местах так работать не привыкли. То же самое в судебной практике. Сверху есть сигналы: меньше арестовывать, использовать альтернативные меры пресечения - домашний арест, залог и так далее. Но нет, суды по-прежнему арестовывают примерно 100 тысяч человек в год. Зачем? Я присутствую на всех совещаниях председателя Верховного суда с руководителями судов субъектов Российской Федерации. Он обязательно об этом говорит. Они что, не слышат? Наверное, слышат. Но продолжают действовать по старинке. Потому что судье, чтобы отказать следователю в ходатайстве об аресте, нужно иметь большую силу воли. Он понимает, что завтра у него самого будут проблемы, когда его будут назначать на более высокую должность, на новый срок.

Поэтому наш Совет выступает за то, чтобы следователь не мог напрямую выходить в суд с ходатайством о взятии под стражу, а должен был сначала получить согласие прокурора. Потому что пока действовала старая система, санкция прокурора давалась примерно в двух третях случаев. Санкция же суда дается в 95 процентах.

- Вы говорите правильные вещи о том, как должно быть, но оно не так. Что вами движет, когда вы столько лет пытаетесь достучаться до разума, а результата нет?

- Что движет? Стыд движет. Стыдно за страну, которая не может решить эти проблемы. Стыдно, что мы до сих пор не можем разобраться с пытками, ну что это такое? Но при этом, конечно, и радость, которую испытываешь от того, что смог помочь людям. Ведь помимо системных проблем и крупных конфликтов есть еще огромное количество мелких вопросов. То из общежитий людей выселяют, то, наоборот, в эти общежития не могут въехать студенты. Этих жалоб - море. По положению о Совете мы не должны этим заниматься. Ну а как мы не будем этим заниматься? Все, что мы можем, мы делаем.

Поэтому мне стыдно, я подчеркиваю, мне стыдно, за то, что мы не сделали, чего не добились, не довели до конца. Но все, что мы делали, мы делали правильно. Хотя, может быть, недостаточно активно, недостаточно организованно.

* Интервью было записано на 9-м общем собрании Форума гражданского общества ЕС - Россия в Братиславе в мае 2019 года.

______________

Подписывайтесь на наши каналы о России, Германии и Европе в | Twitter | Facebook | Youtube | Telegram | WhatsApp

Смотрите также: