Глеб Павловский считается одним из архитекторов режима Владимира Путина, соавтором концепций суверенной демократии и путинского большинства. Политтехнолог работал на Кремль с президентских выборов 1996 года и до 2011 года, когда внезапно его пропуск в администрацию президента оказался заблокирован. В беседе с Жанной Немцовой Павловский рассуждает о Путине, государстве, морали и праведном суде.

Жанна Немцова: В 2008 году Владимир Путин подписал указ о награждении вас медалью ордена "За заслуги перед отечеством" второй степени. О каких заслугах идет речь?

Глеб Павловский: Невысокая степень заслуг. Я не знаю, что он имел в виду. Мы хорошо работали с 1999 года. Я ведь не ожидал, что преемником (президента Бориса Ельцина. - Ред.) будет Путин. Но мне это было и неважно. Я готовил кампанию (президентские выборы 2000 года. - Ред.) для любого преемника. А потом пришел Путин. Он оказался сильным и в игре, и в политике. И мне он очень понравился. Вообще приятно выигрывать кампании, а не проигрывать. А потом я, можно сказать, политически влюбился. Я стал человеком, который хочет все больше усиливать своего обожаемого президента.

- То есть медаль за любовь к президенту?

- Ну, видимо, за работу все-таки. Это была технически хорошая работа.

- Вы реально верили в такую странную концепцию как суверенная демократия?

- Суверенная демократия - это идеология, или даже дискурс. Это был путинизм. Я был ультрапутинистом. В 2008 году, например, я был против того, чтобы Путин уходил. Только когда это произошло, я понял, что это возможно, и понял, что я ошибался, что нет проблемы лично Путина, который якобы держит всю власть в стране. Для Путина это до сих пор травма, что пришло голосовать за его уход больше (явка на президентских выборах 2008 года. - Ред.), чем голосовало на прежних выборах.

- Вы как-то сказали, что заслуги Путина перед страной колоссальны. Могли бы вы конкретизировать?

- Есть такие заслуги, которые он с тех пор отнял или потерял. Основная заслуга осталась - Путин приучил людей к тому, что они живут в России. До 2000 года, что подтверждается многими социологическими опросами, люди жили в каком-то промежуточном образовании и ждали, что завтра это закончится и начнется, как в 1991 году, какая-то еще одна новая государственность, еще одна новая жизнь.

Вторая заслуга - это то, что он восстановил армию. Путин может разделить ее, я думаю, с Сердюковым (Анатолий Сердюков, министр обороны в 2007-2012 годах. - Ред.). Теперь у страны есть армия, которой, возможно, неправильно управляют и неправильно используют, но она есть.

А третье - это попустительство. Путин - великий попуститель. Он отпустил людей в частную жизнь. Даже Борис Николаевич Ельцин не мог этого сделать. Он все пытался выковать "дорогих россиян".

- Какой алгоритм выкидывания людей из системы? И есть ли такой алгоритм или это некие спорадические решения?

- Тандем был шизофренической системой власти. Представляете, два центра власти, каждый из которых считает себя неделимым и монопольным. Один в Белом доме - премьер Путин, другой в Кремле - президент Медведев. В Кремле маленький двор. Основной двор в Белом доме. Но при этом они следят не за страной и миром, а друг за другом. И пишут доносы друг на друга.

Я с самого начала своей работы в администрации президента завоевал себе право говорить то, что я думаю, и разделял свое мнение публичного человека, политолога и работу в Кремле, которую я не обсуждал в прессе. Это стало невозможно с 2008 года. Когда я произносил, с моей точки зрения, очевидную вещь, что президент, пошедший на первый срок, может пойти и на второй, каждый раз каждый раз это фиксировались как нелояльность лично Путину.

- Когда вы были путинистом, в России произошло много трагических событий. 2000-й год - затонул подлодка "Курск". Владимир Путин не приехал сразу же.

- Это был мой совет. Я считал, что ему там нечего делать, считал, что появление президента в этой ситуации будет только помехой реальной работе по спасению людей. Я считал, что нужен более деловой стиль.

- Следующее трагическое событие - Норд-Ост в 2002 году. Во время спасательной операции погибло огромное число людей, они задохнулись. Была явная халатность. Но Путин никого не наказал.

- Но здесь наказывать надо было, прежде всего, московскую команду. А это было политически очень затруднительно. Надо было воевать с Лужковым, потому что основная беда была в том, что совершенно по-свински вывозили людей. Частью проблемы было, конечно, и то, что силовики и ФСБ категорически отказывались сообщать формулу газа, что просто глупо.

Стиль Путина с самого начала, и я это очень поддерживал, был в том, чтобы уменьшить репрессивность. Репрессивность и ответственность, что в русском понимании почти одно и то же.

- Репрессивности в отношении государственного аппарата, а не в отношении общества. А если говорить о цене человеческой жизни для Путина? Она ноль?

- Я думаю не ноль, но она не столь уж высока.

- Вы говорили о том, что вы раскаиваетесь, что вы были одним из строителей путинизма. Вы раскаиваетесь в целом или в каких-то конкретных действиях?

- Нет, я не раскаиваюсь в целом. Я ведь считаю, что наша система практически неуязвима. В отличие от Советского Союза, она переживет и Путина, и еще не одну перестройку. Мы создали такую удивительную сетевую государственность, которая сегодня захвачена группой корыстных мерзавцев.

У меня был ряд очень плохих действий, но в остальном в целом я доволен. Конечно, я должен был уйти в 2003 году из администрации после ареста Миши (Михаил Ходорковский. - Ред.). Мой близкий друг Александр Волошин ушел. В данном случае я поступил политически. И вот весь период с Медведевым - это ошибка. При том, что я считаю, что с Медведевым Путин обошелся подло - и как человек, и как политик. Он сломал в будущем, возможно, хорошего президента.

Некоторые политтехнологические вещи, которые я себе позволял, - то, что мы выделывали с коммунистами в 1996-м году, было некрасиво. Черный пиар - это болезнь дилетантов. Хороший пример - недавние выборы в Приморье и в Хакасии. В Хакасии эти ребята потратили миллионы на черный пиар против Коновалова. Вот и повысили явку. Люди пришли специально, чтобы проголосовать за человека, которого никто не знает.

- Галерист Марат Гельман, который долго сотрудничал с администрацией президента, опубликовал пост о том, что после Путина всех будут наказывать, а надо наказать только 200 человек и еще 15 тысяч по всей стране. А всех не надо. Почему такой страх в отношении того, что будет после Путина?

- Я не думаю, что у него страх. Там есть рациональное зерно. Есть двор путинский, это несколько десятков человек, которые парализуют весь конституционный строй Российской Федерации. Это не диктатура. Это телефон. Мы не замечаем, что не Путин управляет страной. Путин делегирует маленькой группе людей президентские полномочия. Это, между прочим, должностное преступление, может быть, оно и уголовное, я не знаю. В том числе и полномочия верховного главнокомандующего, а это уже, извините меня, военное преступление.

Когда мы говорим "Путин сделал то-то", мы говорим о Сечине, Ковальчуках (Юрий Ковальчук, совладелец и председатель совета директоров банка "Россия", Михаил Ковальчук, директор научного центра "Курчатовский институт". - Ред.), Ротенберге (Аркадий Ротенберг, бизнесмен - Ред.), поваре Пригожине (Евгений Пригожин, бизнесмен. - Ред.). Конечно же, и о руководителях президентской администрации Вайно и Кириенко.

Они разрушают мое государство. То, что оно еще выдерживает их политику, говорит о качестве нашей работы в прошлом, но оно выдерживает с трудом. Я не исключаю, что его разрушит не народное восстание под руководством Навального, а кремлевский двор. Причем, они не могут этого изменить. Чтобы изменить, им надо просто уйти, отодвинуться и рискнуть пойти на сравнительно честный суд. Я готов пойти на суд. В конце концов, эти люди сегодня клянутся бесконечно православием. Но Библия - это книга о суде. А Россия сегодня - это страна неправедного суда.

Полная версия интервью:

 

 

Смотрите также: