"Практика подрывной деятельности применялась в тех случаях, когда речь шла о диссидентских группах. Целью нашей, как вы говорите, подрывной деятельности было тормозить их деятельность, по возможности вносить в их ряды раскол, занимать их проблемами, которые удерживали бы их от публичной и пропагандистской деятельности. Это была в основном профилактическая, превентивная деятельность, направленная, если не на вытеснение диссидентов с идеологического поля, то, по крайней мере, на их ограничение и заглушение".

"Итак, получается, что фактически подрывной деятельности МГБ не было. Проводившиеся министерством мероприятия имели целью лишь предотвращение преступных действий со стороны оппозиции. Если призывы к свержению существующего строя и в ФРГ считаются преступным деянием, то вряд ли можно назвать преступлением распространение листовок и, уж тем более, встречи с западными корреспондентами. А за это можно было угодить в тюрьму. Так называемая деструктивная работа с диссидентами, т.е. работа, направленная на разрушение их рядов, широко практиковалась в МГБ в 70-е и, особенно, в 80-е годы. Жёсткие репрессии в стиле чисток 50-60х годов были уже невозможны (прежде всего из-за того, что между диссидентами ГДР и правозащитниками в ФРГ существовали достаточно прочные связи, а потому любая жёсткость властей по отношению к диссидентам моментально становилась достоянием западной прессы, об этом начинали говорить политики, эти проблемы становились темой парламентских прений, и в ходе переговоров Хонеккера с кем-то из его западных коллег-глав государств ему вполне могли задать мало приятный вопрос о судьбе того или иного диссидента, или даже связать его судьбу с предоставлением кредита - в общем в 70-80е годы у штази были все основания действовать тихо и незаметно. МГБ стало чаще прибегать к мероприятиям, вроде психического террора с целью воздействовать на людей так, чтобы те сами прекращали свою оппозиционную деятельность".

"Появилась некая готовность к самокритике и к развитию. Появилось желание реформировать и усовершенствовать деятельность министерства. Однако те, кто сейчас борется за улучшение имиджа МГБ, ничего об этих колебаниях и сомнениях своих коллег не говорят. Читаешь подобранные ими документы и возникает чувство, будто попал в далёкий 1989-й год, когда левые ещё дискутировали на тему сталинизма и ГДР".

"Нельзя забывать ни о специфических отношениях, существовавших между ГДР и ФРГ, ни о конфронтации двух систем, ни об идеологических битвах холодной войны. Не стоит забывать и о том, что Западная Германия всегда - с первой минуты существования ГДР - стремилась к тому, чтобы как можно скорее избавиться от альтернативной общественной системы".

"Власти видели то, что хотели видеть, а потому пропасть между действительностью и планами партийного руководства, продолжала углубляться. Наше министерство постоянно указывало на эти проблемы, но как потом выяснилось, составление этих докладных записок Хонеккеру, было бессмысленным делом. Хонеккер даже как-то сказал, что сведения, которые предоставляет ему МГБ, ничем не отличаются от заголовков западной прессы. Конечно, если руководство так относится к материалам разведки, она уже ничего изменить не может", -

"Негласное сотрудничество с органами было истинным проявлением нашего понимания демократических норм, и в подавляющем большинстве наши бывшие сотрудники уверены, что не должны стыдиться того, что тогда делали, поскольку эта работа была направлена на защиту и сохранение ГДР. Эта работа была законной и служила сохранению социалистической альтернативы в Германии", -

"Не может быть правильным и законным режим, при котором шестнадцатью миллионами граждан управляют 84 тысячи штатных гэбэшников и несметное число внештатных доносчисков".