Своими мыслями об исторической памяти, о влиянии истории на политику в России директор музея и Общественного центра имени Андрея Сахарова Сергей Лукашевский поделился в интервью Deutsche Welle.

DW: Как вы оцениваете переоценку исторического прошлого в России и вообще обращение к нему в большой политике?

Сергей Лукашевский: Одна из проблем современной России в том, что за последние 25 лет в российском обществе не был сформирован адекватный собственный образ будущего. Идея России как современной демократической страны быстро столкнулась с неспособностью общества реализовать эту идею на практике. В итоге формально объявленная демократия выродилась в подтасовку выборов, коррупцию, в бесконечные конфликты в экономическом секторе, которые разрешались неправовыми методами. Это породило имморалистическое, то есть безнравственное, отрицающее общеобязательность норм морали использование истории. Когда у тебя нет образа будущего, но тебе надо легитимировать свою власть, обращаешься к прошлому. Но какие у российского общества в прошлом устойчивые демократические традиции, на которые можно было бы опереться? Позади у нас - только опыт империи и "славные военные победы", и в отсутствии другой исторической памяти современное российское государство занимается возвеличиванием именно самого государства.

Любой нелинейный подход к историческому событию всегда ставит вопрос о ценностях. И понятно, что в каждой реально простроенной системе ценностей идея, что государство хорошо априори, просто потому, что оно есть, выглядит довольно шатко. Поэтому мы видим в России такое нервное, болезненное отношение к описанию исторических событий. Например, при описании Второй мировой войны, особенно той его части, которая была до 22 июня 1941 года.

- Можно ли сказать, что логическим проявлением такого отношения к собственной истории является попытка возможного закрытия российского общества "Мемориал"? Что это - проявление государственной политики в отношении людей, занимающихся историей?

- Не совсем так. История иском Минюста о ликвидации российского "Мемориала" - это скорее проявление политики российских властей по отношению к независимым общественным организациям. Эта политика основана на том, что государство не столько взаимодействует с НКО, сколько пытается их "построить". И вообще выстраивает гражданское общество исключительно в угоду каким-то своим целям и интересам. Что-то нельзя не приветствовать - например, когда речь идет о помощи малоимущим, где финансовая поддержка государства просто необходима. В других же случаях все это напоминает попытку контролировать общественные организации и диктовать им условия работы, взаимодействия и существования. История с "Мемориалом" явно относится ко второму варианту.

Другое дело - закрытие музея "Пермь-36", которое в моем понимании связано именно с темой отношения власти к исторической памяти. Лагерь, в котором сидели многие диссиденты, известные правозащитники, - это не просто памятное место, напоминающие нам о том, что такие люди были, что само по себе очень важно. Это напоминание потомкам о том, что в течение 70 лет представлял из себя Советский Союз, что это вообще такое - тоталитарный режим. Он бывал и хуже, и несколько либеральней, но в целом сущность советской власти как тоталитарной власти должна быть осуждена. Но этого-то как раз российская государственная власть сегодня допустить не хочет, поскольку государство как таковое является для него идолом.

- С началом украинского кризиса в России стали часто обращаться к историкам для объяснения и оправдания своих действий. Как вы оцениваете ситуацию на Украине?

- То, что делала Россия применительно к Крыму и так называемым Донецкой и Луганской народным республикам , - это с точки зрения международного права преступление. Но то, что делает Европа - это, как говорил Наполеон, хуже чем преступление, это - ошибка. Чтобы избежать конфликтов после деления Восточной Европы по тем условным границам, которые сложились на момент распада СССР, у Запада должно было бы выработаться единообразие в отношениях со странами бывшего Советского Союза. Но, скажем, отношения ЕС с Россией в последние десять лет развивались только на уровне экономического сотрудничества, тогда как диалог на тему инкорпорирования европейских ценностей или прав человека буксует. С той же Украиной ситуация противоположная.

- Какие вообще есть болевые точки на стыке восприятия истории в разных странах и как строится диалог историков?

- Что касается истории, то сегодня диалог между разными странами распадается на две составляющие: диалог на государственном уровне и диалог на уровне гражданского общества. Я могу с уверенностью сказать, что диалог на уровне гражданского общества возможен со всеми странами, хотя последний опыт показывает, что с Украиной вести его россиянам будет крайне трудно. Дошло до того, что украинцы не верят в дистанцированность российских либерально настроенных интеллектуалов от политических реалий, но это, хочется верить, временное явление. Ведь даже отсутствие хороших отношений между странами не мешает наладить диалог на уровне историков. Например, у нас с послевоенной Германией были не самые лучшие отношения, но теперь мы ведем об этом открытый диалог - в том числе с подачи немецких коллег. В отношениях с поляками в одно время произошел прорыв. Я говорю о том времени, когда премьеры России и Польши возлагали венки в Катыни. Но теперь произошел откат.

- Как вы оцениваете идею создания единого учебника истории в России, о которой сейчас снова заговорили?

- На плюрализме и альтернативе в процессе исторического образования в России давно поставлен крест: учебники, которые основаны на альтернативных подходах. в школах реально уже не допускаются. На уровне конкретных школ учителя пока могут рассказывать историю так, как они это видят, используя разные педагогические методики. Это позволяет тот единый историко-культурный стандарт, который появился недавно. Но вот идея создания единого учебника истории, в то время, как даже в Советском Союзе, строго говоря, не было такого единого учебника, доводит до абсурда идею нынешней российской власти все унифицировать, подчинить и контролировать. Тем самым убивается не только глубинный фундаментальный плюрализм в историческом образовании, но и закрываются возможности для развития педагогики.