Итак, свершилось: пошёл отсчёт ста дней, которые должны потрясти художественным мир - в городке Кассель, что на севере федеральной земли Гессен, в субботу в присутствии президента Германии открылась выставка «Документа», считающаяся крупнейшим и значительнейшим в мире шоу современного искусства. Первые впечатления, первые споры, первые разочарования – в сегодняшнем выпуске радиожурнала «Культура».

Немецкая футбольная команда нескоро добьётся чемпионского титула. Немецкая кухня никогда не потеснит французскую или итальянскую, а пляжи острова Рюген даже в самую жаркую погоду не превратятся в пляжи карибских островов. Но всё же есть несколько сфер, в которых Германии – безусловный чемпион мира. И одна из этих сфер – современное искусство.

На последней Биеннале современного искусства в Венеции немецкий павильон, созданный Грегором Шнайдеров, был признан лучшим. Выставка немецкого фотографа Андреаса Гурски в нью-йоркском Музее современного искусства собрала рекордное количество посетителей, другой фотограф, Вольфганг Тильманс, недавно получил престижнейшую из наград в области современного искусства – Тёрнеровскую премию (Turner prize).
Но всё же самое главное, что делает Германию центром европейской арт-жизни, это проходящая раз в пять лет в Касселе выставка Документа – самое крупное (и по площади, и по числу участников), самое дорогое и самое престижное шоу современного искусства. Для художника приглашение на Документу – это диплом о международном признании, расписка в бессрочном и пожизненном причислении к числу избранных. На этот раз такой диплом был выдан 118 художникам и художественным группам, получившим возможность с 8 июня по 15 сентября представить свои работы в в общей сложности пяти выставочных помещениях в центре Касселя.

Документа началась с небольшого скандала: после пресс-конференции двери центральных выставочных залов, вопреки обещаниям, оказались закрыты даже для журналистов – здесь в срочном порядке завершалась развеска и работа над инсталляциями. Через плечи сотрудников, с трудом сдерживающих толпу репортёров в фойе центрального выставочного зала Фридерицианум, в виде нескольких цветных пятен виднелась экспрессивная картина американского живописца Леона Голуба (как выяснилось позже, носящее название «Исчезните!»). Нескольким наиболее рьяным всё же удалось прорвать кольцо обороны и скрылись в заветных лабиринтах выставочного зала. Остальным же врата рая остались закрыты до вечера, так что не оставалось ничего лучшего, как заняться написанием теоретической части статей.

Первая Документа состоялась в Касселе в 1955 году по инициативе профессора местной академии искусств Арнольда Боде. Тогда Кассель, в недавнем прошлом один из центров нацистской военной промышленности, на 80 процентов уничтоженный во время бомбардировок, ещё в очень большой степени являлся фронтовым городом. В гордом проекте именно здесь, в полуразрушенном здании дворца Фридерицианум, устроит первую в Германии послевоенную выставку современного искусства, был и идеализм, и отчаянный прорыв к нормальной жизни, и символический жест примирения по отношению к тому искусству, которое в течение 12 лет было в Германии под запретом. 130 тысяч человек посетили первую Кассельскую Документу – это была подлинная манифестация воли к иной жизни, к общественному устройству, в котором непонятность искусства не приводит к объявлению его «дегенеративным».

От раза к разу Кассельская Документа приобретала всё больший международный вес и влияние, прежде всего, как центра современной теории.

Главное отличие кассельской Документы от других форумов современного искусства – ярмарок, биеннале, выставок – состоит в её фундаментальности: Документа не просто показывает, «чего новенького появилось», а пытается подвести теоретический итог развития искусства, вычленить наиболее важное в море разнообразной художественной активности, выставить именно те работы, которые определяют современную роль и значение искусства и указывают пути дальнейшего развития. Такого рода отбор, по определению не могущий быть объективным, поручается к тому же одному человеку – главному куратору выставки, наделённому всей полнотой властных полномочий.

Стоит ли удивляться, что из года в год повторяется одна и та же история: выставка 92 года, организованная куратором Яном Хётом (Jan Hoet), показалась профессиональной публике слишком эмоциональной и неструктурированной, прошлая документа, состоявшаяся в 97-ом году, и её куратор Катрин Давид, напротив, были раскритикованными за излишнюю теоретичность.
Куратор нынешней, 11-ой по счёту документы, уроженец Нигерии Оквухукву Эмануэль (сокращённо Оквуи) Энвезор, с первой же официальной пресс-конференции начал защищать свою концепцию выставки, даже не ожидая нападения (которое, впрочем, не заставило себя долго ждать).

- Мой подход к искусству имеет самый широкий спектр. Речь идёт не о том, что кто-то из нас любит или не любит, и мои личные пристрастия или симпатии меньше всего будут определять то, что увидит публика на документе. Задача состоит в том, чтобы отобрать именно то искусство, которое больше всего привлекает, провоцирует, возмущает, заостряет проблемы, сеет беспокойство, радикализирует точки зрения.

Оквуи Энвезор родился и вырос в Нигерии, с девятнадцати лет живёт в Нью-Йорке, по образованию – политолог, по паспорту – американец.
По словам Энвезора, изначально его интерес к современной художественной деятельности был связан со значением искусства как инструмента общественного преобразования и пробуждения политической активности. Международную известность как организатор арт-выставок он приобрёл в 97-ом году, когда он организовал Биеннале современного искусства в Йоханнесбурге, в Южной Африке. Неудивительно, что от Энвезора ожидали прежде всего двух вещей: ориентации на политические темы и лёгкого сдвига в сторону третьего мира. В принципе, именно так Энвезор и поступил: хотя среди 118 художников, которых он пригласил в Кассель, более половины представляют Европу и Северную Америку, но и Африка и Азия представлены более широко, чем обычно – соответственно 16 и 18 человек. Круг тем, очерченных Энвезором, также не противоречил ожиданиям – проблемы перенаселённости, миграции, культурной идентичность, креолизации – то есть, смешения языков и культур, словом весь комплекс проблем мира, переставшего делиться на колонии и метрополии, мира, в котором исчезли последние империи, а новый порядок складывается в муках и войнах. Но, анализируя то, что теоретики называют «кризисом идеи центра», Энвезор пошёл ещё дальше, поставив под вопрос саму структуру и идею Документы как уникального подиума, где как на театральной сцене, в условия единства времени и места действия, представляется некий стодневный художественный спектакль. Он разбил акцию «Документа11» на пять так называемых «платформ». Первые четыре из них являлись чисто теоретическими и были рассредоточены как во временном, так и в пространстве: в марте-апреле и октябре 2001 года в Вене и Берлине прошла первая из теоретических платформ – комплекс лекция и симпозиумов под общей темой «Незавершённая демократия». Вторая платформа, «Поиск правды и примирение», прошла в мае 2001 в Нью-Дели. Третья и четвёртая платформы состоялись в январе и марте текущего года на карибском острове Санта Луша и на родине Энвезора, в городе Лагос в Нигерии. Их темами были креолизация и проблемы мегаполисов третьего мира. Стоит ли говорить, что круг тех, кто добрался до этих мероприятий, был страшно узок: скажем, на «платформе» в Нью-Дели побывали лишь 40 человек (для сравнения, на открытие Документы в Касселе, официально именуемое «пятой платформой», собрались более трёх тысяч журналистов).
Тем не менее Оквуи Энвезор полагает:

- Публика не должна ожидать, что в Касселе будет подведёт итог первых четырёх платформ. Весь объём затрагиваемого нами интеллектуального поля понятен лишь тому, кто побывал и на четырёх первые платформах.

Вполне естественно, что кассельская публика безо всякого удовольствия приняла к сведению, что ей, так сказать, придётся довольствоваться лишь 20 процентами от общего объёма Документы. Правда, имеются каталоги с текстами докладов четырёх первых платформ, но кто же бросится штудировать 2700 страниц текстов о рикшах в Нью-Дели и переработке мусора в мегаполисах Африки?

Словом, все облегчённо вздохнули, когда «врата рая» наконец распахнулись и современное искусство было наконец-то дано в реальном ощущении.

Право выставиться в центральном зале Документы – нео-классицистическом дворце Фридерицианум – особая честь. Здесь в основном расположились работы звёзд «Докумены». Аж три этажа занимает инсталляция концептуалистки Ханны Дарбовен «Соло для контрабаса номер 45»: ровными ряды рамочек, общим числом – более трёх тысяч, в них – прямоугольники напечатанного текста, который при ближайшем рассмотрении оказывается набором случайных цифр (чаще всего почему то встречается цифра тридцать два). Пояснение художницы: работа посвящена теми повторяемости, серийности жизненных явлений. Работа знаменитой иранки Ширин Нешаат: тёмная комната, два одновременно идущих фильма на двух экранах. На одном – испещрённое морщинами женское лицо, на втором – пустынная и каменистая местность. Тема работы – жесткость ортодоксального мусульманского мира, где женщина, нарушавшая заветы шарита, забрасывается камнями. Поэтическая работа Альфредо Яарса: лабиринт тёмных коридоров, выводящих посетителя к сияющему пронзительно белым неоном экрану. Работа, философия которой лаконична, как и название: «Свет». Почти полное отсутствие живописи кажется естественным: в таком соседстве она смотрелась бы странно. В двух помещениях расположилась работа график-дизайнера Экке Бонка, кстати, автора аскетичной эмблемы Документы11. Его работа посвящена собирателям живого великого немецкого языка братья Гримм: стены одного из помещений покрыты рамками с форзацами многочисленных изданий словаря братьев Гримм, во втором диапроекты высвечивают на стенах отдельные слова, многие из которых – как и слова из словарей Ожегова и Даля – сегодня почти забыты, и потому надолго задерживают немецких посетителей, ничего не говоря остальным. Сам автор комментирует свою работу:

- Я просто хотел представить сам словарь Немецкого языка – то есть, найти современный язык для проекта, начатого более полутора веков назад, создать для него новый формат.

Бегом к следующей точке выставки (как здесь принято говорить, «локейшн»): в барочном парке возле реки Фульды расположились работы специалистов по парковым и садовым ландшафтам, наибольшее скопление публики – возле звучащих беседок Рене Грина. В здании оранжереи вестфальских королей – ещё несколько звуковых инсталляций. Посетитель начинает испытывать угрызения совести: очевидно, что вникнуть в суть каждой работы не удастся по соображениям времени – точнее, его дефицита. Слава Богу, такси не приходится ждать – похоже, все Кассельские таксисты работают в эти дни круглые сутки:

«Каждый раз одно и то же, - жалуется водитель. – Первые дни – отбою нет от работы, а потом – опять пустой карман».

На самом деле, поток туристов приносит в эти дни не один миллион евро в карманы горожан и городскую казну.

До следующего места выставки ехать недалеко: это левое крыло старого городского вокзала. На трёх этажах – более ста работ. Много фотографий: серия работ Рави Агаваля рассказывает о жизни деревень беднейшего индийского штата Гуджарат. В том же зале - классики немецкой фотографии, Бернд и Хилла Бехеры, певцы индустриальных ландшафтов рурской области, представлены сериями портретов одноликих фахверковых и кирпичных домов. Обращает на себя обилие футуристских архитектурных проектов, макетов фантастических зданий.

Шум голосов наполняет помещение: из целой батареи телевизоров со зрителем говорят свидетели трагедии, произошедшей на Рождество 96-ого года возле побережья Сицилии – во время кораблекрушения погибли почти триста беженцев, надеявшихся добраться до обетованного европейского берега. На другом экране – кадры подводной съёмки: остов затонувшего корабля, сумки, вещи, части человеческих тел. Работа художественной группы «Малтиплисити» свободна от порока нейтральности.

Снова такси. Следующая цель – крупнейший и новейший из выставочный залов: отреставрированное здание бывшей пивоварни «Биндинг-Брауэрай». Шесть тысяч метро выставочной площади. Редкая работа обходится без мониторов. Много фильмов, часто идущих на полиэкранах.
Но каждый из фильмов требует по меньшей мере получаса сосредоточенного внимания. Просмотр откладывается до следующих посещений.
Бесконечные циклы фотографий: жизнь индийских городов, хроника гражданской войны в Руанде – Что это - искусство как более честная фотожурналистика?

Коллеги толпятся в продолговатом помещении, где выставлены работы наивного художника из Кот-д´Ивуар Фредерика Буабре: серии картонок, каждая размером с почтовую открытку, создают свою космогонию, в которой Адам Мицкевич соседствует с Барбарой Буш.

Хорватский художник Иван Козарич перенёс в зал кассельской пивоварни художественный хаос своей мастерской. Работа так и называется «Ателье Казарич». Девушки-смотрительницы запускают народ порциями и зорко следят, чтобы никто не прикасался к хаотически наваленным - наставленным кускам дерева и железа, недорисованным картинам и пластмассовым вёдрам. Хочется утащить что-нибудь из вредности, но нет: каждый запылённый спичечный коробок намертво приклеен к предусмотренному месту.

Работы трёх женщин – девяностолетней Луиз Буржуа, шестидесятилетней Анетт Месаджер и сорокалетней Йинки Шонибаре – не случайно расположены в соседних залах: их объединяет не только сходство материалов, но и родство тем. Они говорят о насилии, о терзании беззащитной плоти. «Селлз» - «клетки» - «бабушки современного искусства» Буржуа заключают сшитые из лоскутков, застывшие в надрывном крике автопортреты художницы, особенно выразительные в окружении её полудетских рисунков, сделанных в бессонные ночи. То же противоречие между мягкой податливостью материала и истерической экспрессией объекта – в работе Мессаджер: в воздухе парят, покачиваясь, перверсивные создания, собранные из кусков растерзанных мягких игрушек. Работы живущей в Лондоне Шонибаре – безголовые тела в барочных костюмах, сделанных из пёстрых африканских тканей, замерли в сценах извращённых совокуплений. Работа, носящая название «grand tour», посвящена распространённому в 18-ом веке ритуалу сексуальной инициации молодых французских дворян.

В тёмной зале – три экрана и длинный стол с джойстиками. Китаец Фенг Менг-Бо выставил в качестве художественного объекта компьютерную игру, в которой надо стрелять и убивать. Неискушённый взгляд не может отличить её от тех, в которые играют безо всяких художественных намерений дети моих друзей.

Таня Брегуера родом из Гаваны. Тема её работ, как и работ многих других кубинских художников, обнищание и заброшенность некогда прекрасной Гаваны.

- Я думаю, что мы здесь устроились слишком уютно, - говорит Таня, явно имея в виду не только нас с ней, сидящих на довольно жёсткой скамейке, но и западный мир в целом. – Мы слишком привыкли быть отделёнными надёжной стеной от других миров, от людей, живущих в иных условиях. Я хочу заставить людей почувствовать, что они не одни в этом мире, я хочу, чтобы они захотели иметь кого-то ещё вблизи себя.

«И что нам со всего этого искусства?» - так называется довольно разгромная статья, которую опубликовал в канун открытия одиннадцатой Документы в еженедельнике «Цайт» влиятельный немецкий арт-критик Ханно Раутенберг. В своей статье он анализирует задачи и значение искусства, приходя к выводу, что никогда современное искусство не было одновременно столь признанным и «сытым» – и столь лишённым влияния и значения, как сегодня. «Энвезор, - пишет он, - не случайно совершил бегство в сферу социологии и политологии. Искусству как таковому сегодня недостаёт силы, влияния и общественной значимости».

Свою статью он завершает словами: «Нет, искусство не мертво. Оно лишь парализует само себя бесконечной погоней за новой формой. Лишь когда искусство поймёт, что оно не исчерпывается собственной теорией, что оно способно и должно преодолевать все правила, тогда оно излечит себя от сегодняшнего паралича».

Ханно Раутенбергу, оказавшемуся тут же, в коридорах выставки, с естественностью пресловутого «рояля в кустах», я и задала вопрос: «И что же, стало ли вам яснее «что нам с этого искусства»? Надеетесь ли вы, по крайней мере, получить ответ на этот вопрос?».

- Я надеюсь, что этого не произойдёт. «Доумента» на то и существует, чтобы разочаровывать и провоцировать публику и подталкивать её к самостоятельным рассуждениями. А серьёзно говоря, я думаю, что на поверхность вышло давно подспудно присутствовавшее в искусстве политическое начало. Можно сказать, что это «Документа» поколения «Аттак»!

Для тех, кто не знает «Аттак!» - эта боевая организация движения антиглобалистов.