Евгений Миронов, художественный руководитель Театра Наций, поделился в интервью Deutsche Welle своими мыслями о возможностях современного театра, о Германии и о русском характере…

Deutsche Welle: Вы руководите Театром Наций. Как Вы считаете, театр - это явление национальное?

Евгений Миронов: Ни в коем случае. Театр - это явление без границ, наш общий дом, где мы все живем, если высокопарно выражаться. И деваться нам из этого дома некуда. Остается только интересоваться друг другом и любить друг друга.

- Критики в России (а теперь и в Германии), которые пишут о спектакле "Шукшинские рассказы", много размышляют о характере русского человека в понимании Шукшина и в современном понимании. Какой он на Ваш взгляд - характер русского человека?

- Ну, он разный, это так трудно сказать. Просто Шукшин так собирательно вывел формулу, где есть всё... Очень много всего намешано в характере русского человека, но его открытость, какая-то простота, она действует наповал. Характеры действуют наповал, "пробивая" абсолютно все социальные слои зрителей. Открытость и простота! Суть - на поверхности, и к ней не нужно продираться. Вот немцы, они закрытые, хотя, когда выпьют, становятся похожими на русских. Есть французы, они совсем другие. А русские… Не нужно ничего преодолевать (я сейчас говорю не обо всех, конечно).

Я сам из Саратова и говорю больше про провинцию, не про Москву. Может, это более показательно, если говорить о характере русского человека. Москва - не Россия, как Нью-Йорк - не Америка). У нас нет этой черты, когда надо закрыться и что-то изображать.

- А как воспринимают постановку московские зрители? Персонажи Шукшина им близки? Или для столицы это экзотика?

- Не знаю, но, судя по тому, что многие в конце плачут, характеры наши не являются для них экзотикой. Экзотические персонажи такую реакцию не вызывают. Значит, это что-то свое, они увидели что-то, что их тронуло. Интересно, что французы, которые были на спектакле, тоже плакали. Я спросил: "Почему?" Оказывается, они не связывали эти истории исключительно с Россией. Просто какие-то обстоятельства, которые могли случиться у всех, и у них тоже. В этом опять-таки огромная заслуга Шукшина. Как говорил Алвис Херманис: "Это Ваша валюта!"

- Модная тенденция сегодня - выходить вместе с театральным действием на улицу, вовлекая зрителя в процесс и разрушая привычные рамки "сцена-зал". У Вас в процессе работы тоже было своеобразное "хождение в народ": до начала репетиций творческий коллектив отправился в родное село Василия Шукшина – прим. автора. Что Вам дала эта поездка? В поисках чего Вы отправились в деревню?

- Режиссер Алвис Херманис предложил поехать в Алтайский край. Я был просто поражен тем, как там красиво! Эти горы, реки и леса… Я не думал, что там до такой степени красиво. В Сростках природа поскуднее, но там есть речка Катунь, очень мелкая и холодная. Я искупался там и тут же заболел. Но не искупаться я не мог.

И там есть гора, на которой теперь Василий Макарович сидит в виде бронзы. И я там был очень обрадован тем, что всё не забронзовело, эта деревня... Знаете, обычно места, откуда родом знаменитые люди, они становятся мало похожи на то, как это было. Все такое… гравий, травушка, камушки… музей… Там, в Сростках, это все живое - конечно, благодаря тому, что живы еще люди, которые Шукшина помнят, знают. Там есть его одноклассники, его родственники, учителя или соседи. Все они рассказывали нам про него.

И нам там не то чтобы надо было подсмотреть характеры какие-то, хотя какие-то персонажи интересные там были... Нам надо было просто познакомиться с теми людьми, про которых мы играем. Знаете, хотелось заручиться их поддержкой. Это было важно чисто психологически. Потому что во многих рассказах есть люди, которые до сих пор там живут, которые подчас обижались на Шукшина, очень...

- Как Вы относитесь к немецкому театру? Вы ведь в свое время работали с Петером Штайном (Peter Stein)…

- Думаю, что в Европе это самый интересный театр на сегодня. Очень мощно, очень интересно. Мне вообще в Германии нравится отношение к культуре, серьезное отношение, субсидирование. Есть свои проблемы, но здесь очень уважительно относятся к культуре. Интересно то, что делает Остермайер (Thomas Ostermeier) в Берлине…

И очереди зрителей! Очереди! Я был потрясен! Когда мы ходили на "Трехгрошевую оперу" Вильсона (Robert Wilson) в Берлине, я был потрясен тем, как зрители рвутся на спектакль. Это же не комедия какая-нибудь и не то, где попы показывают… Это совершенно другая вещь! Такой интерес! И "Игрока" я смотрел в Берлине тоже…

Мне нравится, как здесь государство субсидирует театр. Мы отстали сильно. А как работают новые режиссеры, какие они некоммерческие! Занимаются искусством, короче говоря. Мне это очень, очень нравится. А с Петером Штайном мы сделали две работы: "Орестею" и "Гамлета". Думаю, и поэтому я еще больше люблю немцев и Германию.

- Фестиваль в Ганновере называется "Театральные формы". Какие формы приемлемы в театре для Вас, а какие недопустимы?

- Если касается театра, то все приемлемо. Я сам придумал один фестиваль, вместе с моими товарищами. Называется он "Территория". Фестиваль современного искусства. У нас таких до этого не было. Это значит, что мы (которые часто выезжали и знали, о чем идет речь) должны были привезти что-то новое в совершенно ленивую, какую-то такую нафталинную Россию (я даже не говорю про Москву), где люди не хотят ногой шевельнуть, пальцем, мизинцем, чтобы посмотреть, что происходит в мире сегодня.

Мы должны были актуальное искусство разных направлений. Мы привезли из Венгрии политический театр. Что они вытворяли!? Это был первый наш фестиваль, и после этого многие двери для нас закрылись… Это был шоковый театр! Был, например, спектакль, где десять девушек поют ангельскими голосами песню, а перед каждой из них – доска, на которой рыбу разделывают, а в руке – нож. В такт пению они делают какие-то движения по той доске, а доска между ног. Сначала я не понимал, потом понял, что они что-то выскребывают. А песня была о детях, о будущем…

В итоге, когда они дошли до какой-то финальной истерики, на экране, который был использован, появился текст, объясняющий, что это была за сцена. Оказалось, что она против абортов! И я подумал тогда, как же это здорово сделано! Таким способом, страшным, неприятным, шокирующим, мысль доносится до зрителя. И такими были все их спектакли… Поэтому я считаю, что в театре можно все. Искусству можно все. Кроме одного - кроме пошлости...

Беседовала Дарья Брянцева
Редактор: Ефим Шуман