"Так как, к сожалению, война была объявлена (…), правительство Его Величества вынужденно потребовать от верноподданных Испании строжайшего соблюдения нейтралитета". 7 августа 1914 года этими словами газета La Gaceta de Madrid, официальный орган печати, заявила о своей позиции в войне, начавшейся за 10 дней до этого. Испания решила придерживаться политики невмешательства. И оказалась в гуще сражений иного рода: приверженцы воюющих сторон затеяли войну на страницах газет.

"La Gaceta de Madrid хоть и объявила о соблюдении нейтралитета, - указывалось в журнале La Iberia, - но умолчать о том, что ей не подвластно, она не в состоянии: об интеллигенции. Государство может придерживаться нейтральной позиции, мы - нет. В такой неповторимый и важный жизненный момент промолчат, возможно, на Тибете, но не в Каталонии".

В этом издании, основанном во время войны в Барселоне, писатель Рамон Перес де Айала опубликовал свой "Манифест о присоединении к союзникам". Под ним подписались такие известные интеллектуалы, как Хосе Ортега-и-Гассет, Фернандо де лос Риос, Валье Инклан, Грегорио Мараньон и музыкант Мануэль де Фалья.

Сторонники и противники

В ответ на La Iberia стали издаваться другие газеты, как Germania, призывавшая поддержать позицию Германии. В перепалку включились и крупные издания, принявшие ту или иную сторону. В тоже время были и газеты, которые старались сохранить объективность. El Imparcial, например, в подробностях сообщала о развитии конфликта, давая слово как сторонникам германского милитаризма, так и приверженцам политики Антанты.

"Упоминая последних, корректнее было бы говорить о сторонниках французов", - уточняет профессор литературоведения Хорхе Уррутия. - Ведь Франция для Испании являлась в то время олицетворением открытой, либеральной культуры". Приверженцы армейского порядка, среди которых было немало офицеров и молодых солдат, наоборот, встали на сторону немцев. Впрочем, были и люди нейтральных взглядов, как Эухенио д’Орс, который считал Первую мировую гражданской войной европейцев. Это меньшинство, сохранявшее нейтралитет, нередко обвиняли в тайном сочувствии Германии.

Передовые силы пропаганды

В пропагандистскую войну были вовлечены практически все значимые испанские писатели той эпохи. Некоторые стали ее участниками совершенно случайно. Как, например, Агусти Кальвет Паскуаль, один из выдающихся испанских журналистов 20-го века. Начало войны застало его в Париже, где он только что закончил учебу в университете. Дневники Паскуаля, которые он по возвращении в Барселону опубликовал в газете La Vanguardia, принесли ему небывалый успех. Он пренебрег многообещающей карьерой философа и всецело посвятил себя менее перспективной журналистской деятельности.

Случайное стечение обстоятельств сыграло свою роль и в жизни Кармен де Бургос, путешествовавшей по северной Германии, когда началась война. Скрываясь под псевдонимом Коломбина, она стала первой в Испании женщиной - военным репортером. Ее сообщения печатались в газете Diario Universal. Похожим образом сложилась и судьба писательницы Софии Казановы. Находясь в начале войны вместе со своим мужем, польским дипломатом, в Варшаве, она стала военным корреспондентом для одной из важнейших газет Испании - ABC.

Но чаще всего не случай руководил такой "расстановкой сил". Сами редакции старались привлечь звезд журналистики и литературы для освещения событий с той или иной позиции. "Хоть в Первую мировую использовались новые виды оружия, тактика была старой, это касалось и средств пропаганды", - поясняет Хорхе Уррутия.

Сегодня может показаться, что большинство испанских интеллектуалов поддерживало интересы союзников. На самом деле это было не так. Например, лауреат Нобелевской премии 1922 года Хасинто Бенавенте был убежденным германофилом: достаточно лишь ознакомиться с его "Манифестом о немецко-испанской дружбе", опубликованным в газете La Tribuna. Или почти забытый Рикардо Леон. Он писал сообщения с германского фронта для ежедневной газеты El Imparcial. На фронт он отправился в поисках героев, "чьи подвиги достойны быть воспетыми Гомером". Но, побывав в окопах, под обстрелом, он вернулся в Испанию совершенно другим человеком. Там, на фронте, как он позже писал, он столкнулся с "изнуряющей печалью и не поддающимся описанию отчаянием".