Сегодня я познакомлю вас с книгой, публикация которой готовится сейчас в кёльнском издательстве Дитриха. Это – перевод с русского языка, перевод книги воспоминаний узников гетто, которые пережили страшные годы войны на оккупированной территории Украины. Шесть миллионов европейских евреев уничтожили нацисты и их пособники, почти полтора миллиона были убиты на Украине. «Живыми остались только мы», – так называется впервые вышедший в Киеве сборник свидетельств и документов, составленный доктором исторических наук Борисом Забарко. А немецким изданием, о котором сегодня пойдёт речь, занимаются Маргрет и Вернер Мюллеры. Это муж и жена, пенсионеры. В течение многих лет они помогают бывшим узникам нацистских концлагерей и гетто – прежде всего, из Польши и Украины. Я встретился с ними в их кёльнской квартире и прежде, чем завести разговор о книге, попросил их рассказать о себе. У микрофона – Вернер Мюллер:

«Я родился в 36–м году и войну пережил мальчишкой. Узнал, что такое бомбёжки. В марте 45–го в дом, где мы жили, попала бомба. Отец был на фронте – сначала во Франции, потом на Восточном фронте, в Италии. Попал в плен, но уже вскоре после окончания войны его отпустили домой, в Германию. Один из братьев моего отца служил в строительном поезде в районе Данцига, но, кроме того, был и в СС. Другой брат отца, старший брат, служил в гестапо, в городе Метце. Он депортировал людей в концлагерь Дахау. Правда, после войны уверял, что всего лишь подписывал акты об отправке, а про лагерь вообще не знал... Тем не менее, я порвал всякие отношения и с ним, и с другим братом отца, эсэсовцем.

В 46–м году британские оккупационные власти организовали у нас, в западной части Германии, своеобразную выставку, посвящённую концлагерям. Отец, к тому времени уже вернувшийся из плена, сказал: «Мы должны туда пойти. Нам на фронте говорили, что ничего такого вообще нет, а есть лагеря для военнопленных. И мы пошли. Это было страшным шоком и для меня, десятилетнего, и для отца, который совершенно не представлял, что его ожидает. Мы увидели фотографии с горами трупов и истощёнными полуживыми людьми в полосатой одежде, абажуры из человеческой кожи, которые делали для Ильзы Кох в Бухенвальде... С тех пор всю мою жизнь меня это не оставляет в покое. С 78–го года мы с женой сотрудничаем с Фондом Максимилиана Кольбе, который взял на себя заботу и о нашей исторической памяти и о конкретных узниках концлагерей и гетто – прежде всего, в Польше. Мы с моей женой принимаем приезжающих в Германию бывших узников гетто, переживших Холокост, ходим в школы, где рассказываем о преступлениях прошлого и о нашей работе... Вот сейчас готовим книгу воспоминаний узников гетто».

А теперь слово Маргрет Мюллер:

«Я родилась в 39–м году и во время войны была ещё маленьким ребёнком. Мы жили в Кёльне, и моя семья пережила все тяготы войны. Отца в армию не взяли, так как он воевал в Первую мировую и вернулся оттуда инвалидом. Как я сейчас понимаю, нам очень повезло, что семья всё время оставалась вместе. В партию (Национал–социалистическую рабочую партию Гитлера) отец тоже не вступал. До 38–го года он работал бухгалтером в фирме, владельцами которой были евреи. Отец всегда очень тепло о них отзывался. И вообще часто говорил о естественности, «нормальности» сосуществования немцев и евреев в Германии до того, как к власти пришли нацисты. Отец сумел остаться незапятнанным в годы нацистской диктатуры. Но среди моих родственников были и члены партии, и соучастники преступлений. Заслуга моего отца – в том, что в нашем доме всегда открыто говорили об этом, ничего не замалчивали, не списывали на «такие времена» или на то, что мол, деться было некуда. Когда я познакомились со своим будущим мужем, то переоценка прошлого, чувство ответственности за деяния, которых мы лично не совершали, но которые являются и нашей бедой, – всё это было важной составляющей наших отношений. Я нашла в нём единомышленника. А ему приходилось труднее: вина за то, что сделали представители старшего поколения его семьи, о которой он только что говорил, лежала на нём тяжёлым грузом. Он всё время к этому возвращался. Я вообще должна сказать, что нас с ним и в этом повезло – найти друг в друге единомышленников».

Вы приезжали на Украину уже несколько раз. Причем, одна из поездок, насколько я знаю, была специально организована для того, чтобы увидеть те города и сёла, где были гетто или места массовых расстрелов, как в Бабьем Яру... И вы встречались там с людьми, которые пережили Холокост – геноцид еврейского народа. С какими чувствами Вы ехали туда?

«Для нас это были просто названия местечек. И о людях, которые пережили ужасы гетто, порою единственные, кто выжил из целой семьи, – о них мы тоже только слышали, читали. Но одно дело – знать о человеческих судьбах и совсем другое – встретиться, общаться с людьми, на долю которых выпали эти страшные испытания. И вот мы поехали на Украину. Нас было в группе 25 человек. Мы сидели вместе с бывшими узниками гетто и слушали их рассказы о том горе, о тех страданиях, которые принесли им немцы. Это произвело на нас очень глубокое впечатление. Нас поразило и то, в какой бедности живут многие из переживших Холокост, вообще многие из жителей Украины. Такая замечательная природа, потрясающее гостеприимство – и бедность, очень резкие социальные контрасты, которые повсюду бросаются в глаза».

А когда Вы впервые встретились с людьми, пережившими Холокост? С составителем сборника Борисом Забарко, например: он ведь тоже мальчиком был узником Шаргородского гетто...

В Фонде Максимилиана Кольбе работала исполнительным директором женщина, которая наладила первые контакты с еврейской общиной Киева. И вот ей пришла в голову идея пригласить бывших узников гетто сначала в Польшу, а потом в Германию. В Польшу – для того, чтобы шок не был сразу слишком сильным, чтобы как–то подготовить людей психологически. Эта сотрудница Фонда Максимилиана Кольбе искала кого–то, кто бы мог ездить вместе с этими людьми, помогать им, решать возникающие организационные проблемы – в общем, постоянно быть с ними... Разумеется, на общественных началах. Мы с моей супругой взяли это на себя. В июне 96–го года в Варшаву, на встречу бывших узников концлагерей и гетто – польских и украинских – из Киева приехали девятнадцать человек, бывших узников гетто. Среди них – трое, которые чудом пережили массовые расстрелы в Бабьем Яру. Борис Забарко тоже был в этой группе. Так мы с ним познакомились. Тогда же случилось то, что трудно было ожидать. Чуть ли не сразу после приезда один из киевлян обратился к нам с просьбой: «Помогите найти моего спасителя». Он единственный остался в живых из 28 тысяч евреев Пинского гетто. Все остальные были уничтожены. А он выжил потому, что его спас немецкий солдат. Нам удалось найти в Дюссельдорфе этого спасителя, точнее его семью, потому что сам Гюнтер Крюлль (так звали солдата) к тому времени уже умер.

Наши контакты с тех пор постоянно расширяются. В 97–м году мы в первый раз приехали в Киев. Потом Фонд Максимиллиана Кольбе организовал доставку гуманитарной помощи бывшим узникам концлагерей и гетто.

И потом эти узники приехали сюда, в Германию... Я знаю, что многие испытывали если не страх или ненависть, то, во всяком случае, весьма двойственное чувство. Им, наверняка, нелегко давалось общение с немцами...

«Было несколько встреч, вечеров, которые мы организовали. В том числе, например, в известном книжном магазине в самом центре Кёльна. На эту встречу пригласили школьников из трёх кёльнских школ. Пришло около ста человек. Каждый из наших гостей коротко рассказал о себе, о том, что пережил. Коротко – потому что на подробности, детали просто не хватило бы времени. Но и этого, так сказать, конспективного рассказа было достаточно для того, чтобы потрясти школьников. Они очень много задавали потом вопросов, хороших вопросов, умных... Конечно, эти школьники лично не виноваты в тех преступлениях, которые совершались от имени немцев. Мы с мужем тоже в этом лично не виноваты: мы тогда были детьми. Но это часть немецкой истории. Наследуя дом своих родителей, мы наследуем и историю этого дома. Вот почему убийство шести миллионов евреев и другие преступления нацистов наполняют нас чувством горечи и стыда».

Ну, а как возникла идея издать сборник воспоминаний узников гетто – сначала по–русски и сейчас – по–немецки?

«Эта идея тоже родилась во время встречи в Варшаве в 96–м году. Есть книга воспоминаний детей Варшавского гетто, переживших Холокост...»

«Поляки, принимавшие группу, показали нам эту книгу. Борис Забарко увидел её и был потрясён. Он сказал: а у нас ничего подобного нет. Ничего. То есть на Украине всё это в таком виде не собрано и не издавалось. Какие–то свидетельства были, но неполные, несистематизированные.

Вместе с другими благотворительными организациями и спонсорами мы помогли историку Борису Забарко организовать поездки и встретиться с бывшими узниками гетто в Умани и Шаргороде, Печоре и Баре, Виннице и Бершади...

«В 1999 году в Киеве вышло первое издание книги «Живыми остались только мы», спустя год – второе (тоже на русском языке).

Мы сразу стали искать переводчиков. Книгу перевели на немецкий язык три славистки. Но текст этот очень трудный. Во–первых, немецкие переводчицы, конечно, не знали каких–то реалий. Они не знали даже, что такое Бабий Яр. Это меня просто потрясло. А, во–вторых, текст нуждался в литературной редактуре. И вот тут я сделал ошибку. Я решил, что раз речь идёт о документальных свидетельствах, то перевод должен быть буквальным, а стиль – сдержанным, суховатым. Но потом понял: нет, так нельзя. Моя жена тоже сказала: ведь это личные и часто очень эмоциональные рассказы... В общем, от многих поправок пришлось отказаться, и мы вернулись к первоначальному варианту».

Я познакомился с немецким переводом книги «Живыми остались только мы», и должен сказать, что он, по–моему, очень хорош, адекватен русскому тексту. Трудному тексту. Трудному не литературными изысками, а тем, о чём рассказывает.