Проблема понятна: классику стали меньше слушать, меньше покупать компакт-диски, записи классической музыки становятся нерентабельными, а ее слушатели не становятся моложе. Самое, казалось бы, гуманистическое решение проблемы - это работа с детьми, преподавание детям музыки, развитие у них вкуса к европейской классике, отгораживание их от прелестей попа и демонстрация того, что у классики - масса собственных прелестей.

Преподавание мертвого языка

Казалось бы, это разумно. Детям преподают навыки грамотной речи и письма, разнообразные знания из тригонометрии и астрономии. Правда, в случае классической музыки речь идет не о знаниях, а об эстетических предпочтениях, об эмоциональной привязанности. Можно ли их вообще "преподать"? Почему многие родители в России протестуют против преподавания закона Божьего в школе? Почему дети сектантов, как правило, тоже становятся сектантами?

Потому что дети легко усваивают и подражают, они куда более податливы для промывки мозгов. И тут встает принципиальный вопрос, затрагивающий сущность нашего отношения к классике: Бах хорош, потому что он хорош на самом деле (Бах и в Африке - Бах) или же потому что к нему приучили в раннем возрасте? А если приучили к хип-хопу или панк-року, то хороши уже они, и притом - на всю жизнь?

Конечно, западный культурный истеблишмент отвечает: Бах хорош на самом деле, он относится к вершинам того, что вообще возможно в сфере музыки - вместе с симфониями Бетховена, операми Вагнера и Штрауса. Но если они хороши объективно, то почему надо преподавать любовь и верность им, почему их надо навязывать? Конечно, это все сфера, крайне близкая к демагогии. На всякий тезис существуют готовые ответы: скажем, преподавать детям классику нужно для того, чтобы они понимали язык музыки, а вот то, что на этом языке говорится, то есть сущность Баха и Брукнера, они оценят и полюбят сами.

Это не очень убедительный аргумент: мертвый язык и культурный код широкой публике преподать невозможно, а то, что музыка эпохи барокко уже в 19 веке была мертвым языком, хорошо известно. К большому сожалению, именно язык музыки, существовавшей до примерно 1800 года, был забыт. Дирижер Николаус Арнонкур (Nikolaus Harnoncourt), посвятивший этой теме две книги, называет ту музыку "говорящей" (а музыку, пошедшую после 1800-го года, - "живописующей"). Сильно упрощая дело, можно сказать, что язык тональных тяготений, язык темперированного звукоряда, язык мажора и минора - это не универсальный язык музыки. В Африке, Азии, в Европе до 1800 года музыка говорила на другом языке, на других языках. То, что сегодня называют музыкальной грамотностью и преподают в школах - это взгляд сквозь очки 19-го века.

Священная корова и полеты на Луну

И это очень важный момент. Классика является священной коровой, само слово "классика" - это то, что пристало приличному человеку, что нельзя трогать руками, классика противостоит дурновкусию, халтуре, поверхностности. Классику достойный человек должен защищать. И не спрашивать, а не является ли нынешнее понятие о классике своего рода идеологической ширмой, или даже алиби недопущения критического взгляда? Ярлык "классики" выводит из сферы критической мысли огромную сферу культурного производства и социальных отношений. Запрет на элементарные вопросы пахнет уже политкорректностью - классической корректностью.

Элементарный вопрос такой: почему у всякого человека, всякого художника бывают более и менее удачные работы, бывают и совсем провальные, а у классиков - все замечательно? Скажем, каждая нота Баха имеет высшую ценность, даже если кто-то утверждает, что некоторые опусы написал не он, а его жена, и их приписали Баху по ошибке. Отношение к выдающимся композиторам и исполнителям уже давно приняло просто карикатурные черты. Это сфера истерического фетишизма, автограф Бетховена сегодня не менее ценен, чем автограф Джона Леннона. Реальные цифры, которые платят на аукционах, неважны, важно то, что положение дел в классике очень похоже на положение дел на рынке арт-антиквариата и меморабилий поп-звезд.

Понятно, что классическая музыка является делом государственного и социального престижа, симфонические оркестры стоят дешевле полетов на Луну, но занимаются примерно тем же самым - летают на Луну к Бетховену, Брукнеру, Малеру, Брамсу, Шуберту, Моцарту. Интересный вопрос: что было бы с классической музыкой в Германии, если бы она не финансировалась из государственных и общественных бюджетов, если бы она была предоставлена сама себе, как предоставлена электронная музыка или хип-хоп?

В любом случае, конвейер обучения музыкантов симфонических оркестров и натаскивания солистов-виртуозов работает вне зависимости от того, сколько человек будут слушать эту музыку. Бах, Моцарт, Бетховен навечно прописаны в нашей культуре, и надо постоянно воспитывать людей, которые способны их исполнять, а также людей, которые способны их преподавать, слушать и покупать записи. Рембрандт и Пикассо тоже навечно прописаны в культуре, но на поддержание их культа не надо строить школы для виртуозов, не надо и решать проблему: что делать с CD этих виртуозов, потому что все они исполняют в тысячный раз один и тот же репертуар. Слава богу, постоянно переписывать картины Рембрандта и Пикассо не надо, но несложно представить себе, как наша цивилизация справилась бы и с этой задачей.

Блошиный рынок и экстатика

Нынешняя потеря интереса к классике есть на самом деле далекое эхо огромной акции концернов грамзаписи по внедрению в каждое домашнее хозяйства полного объема классической музыки в 1970-х и 1980-х. Это, условно говоря, "эффект Караяна". Грампластинками с классикой (а также шлягерами) до сих пор завалены блошиные рынки в Европе. Люди, которые слушали классику в 1992 году, - это не те, кто слушает ее сегодня. Многие из тех, старых слушателей, бросили, а вот начали ли новые?

Я неплохо знаком с музсценой в Кельне, у меня такое ощущение, что классика воспринимается как еще большая даль и дурь, чем этника, чем аутентичные песни пигмеев. Во-первых, в классике есть момент консерватизма, чего-то старого, застойного, конвенционального и неэкстатического, инерционного. А, во-вторых, классикой серьезно интересуются практически только фрики и аутисты, с которыми невозможно иметь дело. Меломаны классической музыки мало чем отличаются от меломанов фри-джаза или металла. Это неписаное общее мнение.

Музсцена в Кельне, собственно, из фриков и состоит, этим тут никого не испугаешь, а вот угрюмый консерватизм, культурфетишизм и фиксация на знаменитостях очень сильно сводят скулу. И год от года это отношение нарастает.

Выход, как кажется, - в повышении экстатичности. Классика, как и музыка в целом, должна не давить авторитетом и требовать к себе уважения, но жечь, будоражить, сводить с ума, очаровывать и соблазнять.

Автор: Андрей Горохов
Редактор: Ефим Шуман