Эта беседа с корреспондентом DW состоялась 9 мая этого года в Берлине, где Константин Хабенский представил свой первый фильм местной публике. 10 сентября стало известно, что кинокартина "Собибор"выдвинута в качестве номинанта от России на премию американской киноакадемии "Оскар" за лучший иностранный фильм.

Интервью с Константином Хабенским

Едва ли не самый известный российский актер Константин Хабенский снял в качестве режиссера драму "Собибор" о восстании в нацистском лагере смерти, а также сыграл в ней главную роль.

DW: История с восстанием в Собиборе совершенно однозначна с моральной точки зрения. Там понятно, где "черное", где "белое". В таком случае, в чем был ваш вызов, в чем был ваш конфликт?

Константин Хабенский: У меня не было вызова и конфликта, у меня был интерес, что происходит с людьми - и с "черными", и с "белыми". Что происходит с людьми в ситуации за две секунды до газовых камер? Что происходит с людьми, которые открывают и закрывают двери в эти газовые камеры? Что подвигло людей на это невероятное восстание? До чего они были доведены, чтобы все это произошло?

Потому что спланировать это, по большому счету, было нельзя: в лагере держали многоязычное население, которое плохо понимало друг друга. Связь осуществлялась только на древнем языке, который у каждой страны очень сильно отличался. Какая же эмоциональная плита их задавила, что они в какой-то момент поняли друг друга практически без слов и пошли рвать и убивать? Это же евреи, которых гоняли веками и тысячелетиями из одной страны в другую, а они терпели и терпели… Что довело их до таких нечеловеческих выплесков желания выжить или желания хоть как-то умереть? Что, в принципе, одно и то же.

- Правильно я понимаю, что тот, кто остался в лагере, не принял участия в восстании, тот погиб? Тот же, кто действовал, тот получил хоть какой-то шанс выжить. Насколько вам близка такая позиция: действовать даже в безнадежной ситуации?

- Это сложный вопрос. В теории ответить на него легко. Но попробуйте, не дай вам и нам бог, ответить на него на практике.

- Что это за чувство - находиться 9 мая в Берлине?

- Говоря о премьере 9 мая в Берлине и заодно отвечая на предыдущий вопрос, скажу: я не сопротивлялся, я поплыл по течению, но потом понял, что это очень правильно.

- Почему?

- Потому что стартовав в Варшаве с мировой премьерой, очень правильно закончить серию премьер в Берлине.

- Что вы сами обычно делаете 9 мая? Как у вас проходит этот день?

- Если у меня нет съемок, то я ничего не делаю. Я смотрю на парад из окна дома.

- Вы впервые сняли фильм в качестве режиссера. Что было самое неожиданно приятное и самое неожиданно неприятное в этой работе?

- Самое неожиданно приятное было, когда спустя два месяца монтажного периода и 34 варианта фильма, я сказал себе: все, работа закончена. Это был неожиданно приятный момент. Я не ожидал, что мы закончим на день или два раньше, чем планировали. Самый неприятный момент - полное бессилие во время съемок по отношению к погодным условиям: дождь в неподходящее время, солнце в неподходящее время. Но тут человек, слава богу, пока бессилен! Все остальное - рабочие моменты. Мы придумывали, мы фантазировали, мы переписывали, досочиняли судьбы. Мне кажется, собралась интересная разноевропейская актерская команда, да и съемочная команда была литовско-российской. Это был быстрый, но довольно емкий процесс.

- Вы мне всегда казались мостиком между российским кино и Голливудом. Сохранилась ли эта актерская, киношная солидарность, не тяжелее ли стало сохранять связи в последние годы - из-за политических событий?

- Вы знаете, в этом смысле политические события в нашем актерском цеху влияют только на дураков. Их они как-то сбивают. Все остальные продолжают заниматься своим делом. Различий в мировых актерских школах нет. Есть две актерские школы: плохая и хорошая. Мне пока везет.

- Недавно я говорил с режиссером Борисом Хлебниковым, так тот упомянул, что когда он на Западе говорит о кино, Путин, о чем бы ни шла речь, всегда будто бы сидит за столом вместе со всеми и заставляет говорить о себе... Вы как-то не пускаете Путина за стол, не говорите о политике. Как вам это удается?

- Знаете, я уверен, что наше кино - человеческое. Я и делал его человеческим и лишенным политической окраски, потому что сама по себе человеческая история - о боли, о любви, о счастье - не может быть политической. А о политике я не говорю просто потому, что не говорю о том, чего не понимаю. Ну чего мне туда лезть?!