Через каждые десять метров на стенах вытянутого в глубину концертного зала в Бохуме, основной площадки фестиваля современной музыки RuhrTriennale, развешаны электронные табло. На черном фоне - бегущие световые цифры: идет отсчет минут и секунд спектакля. Ровно в 00:00 стартует первая из "Европер" (на фестивале представлены две начальных части цикла). Дирижер не нужен ни десяти певцам, ни двадцати сопровождающим их оркестрантам. Каждый из участников спектакля (первый и второй тенор, басы, баритоны, сопрано, виолончелисты, духовики, рабочие сцены) вступают по секундомеру.

Каждая из "Европер" (Кейдж написал их пять штук) состоит из фрагментов знаковых оперных арий и мелодий. "Плач, малютка!" - затягивает баритон. "Онегин, я скрывать не стану!" - отзывается бас. "Смейся, жестокий!" – завывает сопрано, барочно ломая руки. А виолончель уже напевает характерное трезвучие из "Парсифаля". Одновременно на табло бегущей строкой мерцают обрывки либретто: "Она бросила его на произвол судьбы, узнав о решении матери... Ее брат замуровал его в пещере, подозревая, что буря унесла корабль к острову Волшебницы... Герой бросается со скалы, полагая, что заговор раскрыт".

"Опера? Получите обратно!"

В 90 минутах первой из своих "Европер" Кейдж собрал причудливый гербарий из цветов оперного искусства. 128 опер (условно от "Альчины" до "Воццека") "сдали кровь" для этого монумента оперного искусства. Это касается как арий, так и опознаваемых инструментальных фрагментов. Разумеется, речь идет не о простом нагромождении оперных шлягеров, а о причудливой тонально-ритмической конструкции, работающей не только с непосредственными музыкальными цитатами, но и со скрывающимся за ними ассоциативным рядом. Из мнимого абсурда и неразберихи мелодий, образов, обрывков сюжета каждый зритель волен собирать собственный вариант оперы (так, по крайней мере, задумал композитор).

Партитура Кейджа предусматривает и соответствующее визуальное сопровождение, собранное по тому же принципу калейдоскопа из символичных для оперы визуальных элементов: "лесных" задников из "Оберона", аляповато-роскошных постановок барочных опер и так далее. "Вы, европейцы, двести лет назад принесли нам, американцам, оперу – вот, получите обратно!" - эти слова приписываются Кейджу. Название его "EurOperas" - двойная игра слов: это и "Евро-опера" и "Ваша опера".

Красота, которая не собирается спасать мир

Ставят "Европеры" нечасто. А в том виде, как это представлялось автору, и вовсе крайне редко. Если честно, постановка в рамках Рурской Триеннале – по большому счету вторая после той, что была реализована еще при жизни и при участии Кейджа во Франкфурте-на-Майне ровно 25 лет назад.

Коллаж – излюбленная техника композитора и мастера музыкального театра Хайнера Геббельса (HeinerGoebbels). Давно известен и интерес Геббельса к Кейджу, с которым он был знаком лично. В случае рурской постановки "Европер" Геббельс выступил в двойном амплуа режиссера и, скажем так, интерпретатора исходного материала партитуры Кейджа. Он произвел не только некоторые изменения и тональные корректировки, но и сопроводил музыку феерическим визуальным рядом.



На протяжении полутора часов первой из опер на глазах изумленной публики творятся оперные чудеса: грохочут камни, извергаются вулканы, несутся облака, рыба-кит заглатывает красавиц, пылают храмы. Сцену населяют видения: дамы в кринолинах, поющие басом демонические старухи, изящные кавалеры-контенора в белых чулках. Пышнотелые "бель фам" расправляют воланы платьев и склоняются над лакированной крышкой рояля. Бледный лик Марии Каллас видится вдалеке под звуки арии из "Нормы". Все это выглядит (особенно на фоне серого бетона бохумского зала) захватывающе красиво, сладостно и пленительно. Так красиво, что поклонники Кейджа в зале даже освистали спектакль: по их мнению, Геббельс в угоду элегантной фестивальной публике подменил радикальный авангардистский месседж Кейджа приторно сладкими красивостями.

Отрицание отрицания

Конечно, в этой "Европере" совершенно не видно исходного "антиоперного" пафоса. Но вот вопрос: а был ли он вообще? Говорят, что Кейдж якобы использовал партитуры 64 опер, случайно "попавшихся ему под руку" в библиотеке Конгресса США. Но очевидно, что никакой случайности в этом эстетическом манифесте нет и быть не могло.

То, каким именно образом у Кейджа скомпонованы оперные фрагменты, выдает не только блестящего знатока классического оперного искусства (тонкому вкусу которого удивляешься тем больше, чем внимательней прислушиваешься к этой мнимой "компиляции"), но и его бескомпромиссного поклонника. Возможно, поклонника даже более преданного и дальновидного, чем те, кто просто снова и снова идет на "Волшебную флейту" или "Травиату".

Характерная деталь: перебрав почти всех более или менее значительных композиторов опер за последние два столетия, включая персонажей второго ряда, Кейдж обошел стороной одного из самых важных оперных авторов двадцатого столетия Рихарда Штрауса (RichardStrauss). Почему? Да потому что Штраус – это уже "опера об опере". "Ариадна на Наксосе" – это, по сути, и есть первая "Европера" (ее премьера, кстати, состоялась в 1912 году - ровно сто лет назад, то есть рождения Кейджа).

В сущности, сверхзадача "Европер" показать оперу как прекрасное, капризное, экзальтированное искусство. За это мы ее и любим: за пафос, жест, надлом, вычурность и экстаз. Она достигла в этом совершенства. Разве не так?