Cегодня мы познакомим вас с книгой «Криминальная история античности», написанной немецким историком, профессором Мюнхенского университета Йенсом-Уве Краузе и вышедшей в издательстве «Ц. Х. Бек». Пусть вас не пугает научное звание и должность автора: он написал очень увлекательную книгу со множеством интересных примеров и деталей. Хотя ему было весьма нелегко: многие вещи, о которых он рассказывает, представляются с точки зрения современного правового государства совершенно невероятными, даже дикими, если позволите такое слово. В древних Афинах, например, вообще не существовало полиции, следственных органов и судебных исполнителей. Граждане, в общем-то, вершили самосуд. При этом, однако, они не были предоставлены сами себе, но обращались за помощью к родственникам, друзьям, соседям и просто прохожим. Они же одновременно следили за тем, чтобы потерпевший обращался с преступником (например, вором) так, как это было принято в Афинах, и адекватно совершенному преступлению.

Суд, правда, существовал: судили либо присяжные, либо Ареопаг – совет старейшин. Кодифицированного уголовного и гражданского кодексов не было, но какие-то определённые меры наказания за конкретные преступления существовали. Наиболее частые – денежный штраф, смертная казнь и изгнание из Афин, что часто заменяло смертную казнь. Ну, а первый свод законов разработал легендарный Солон, поэт и мудрец, заложивший в первой половине 6 века до нашей эры правовые основы афинской демократии. О нём автор книги «Криминальная история античности» рассказывает особо.

Свод законов, составленный Солоном, регламентировал практически все стороны жизни. Одним из самых любопытных его законов был, например, тот, что разрешал любому свободному жителю Аттики привлечь к суду не только своего обидчика, но и того, кто нанёс урон другому, даже совершенно постороннему человеку. Таким образом, Солон призывал граждан к взаимопомощи – и, разумеется, воспитывал уважение к закону.

В своей замечательной книге «О, Солон!» российский историк Лев Остерман, подробно анализируя правовое наследие своего античного героя, особое внимание обращает и на закон, запрещавший требовать приданое за невестой и разрешавший ей брать с собой в дом мужа только три платья и несколько недорогих вещей. Всё это для того, чтобы брак не совершался из-за меркантильных соображений, а только по любви. Между прочим, законодательство Солона запрещало, среди прочего, брань и словесные оскорбления в общественных местах. Виновного ждал штраф в пятьсот драхм: три сотни шли в пользу оскорблённого, две государству. Пятьсот драхм – это огромная сумма. Крестьянин-подёнщик, например, зарабатывал тогда не больше трёх драхм в день.

Впрочем, в ту эпоху, как снова и снова подчёркивает автор книги «Криминальная история античности», существовали совершенно другие, чем сегодня, представления о суровости наказания и милосердии. Так, согласно законам Драконта, которые отменил Солон, даже за мелкую кражу полагалась смертная казнь. Понятно, почему имя этого поборника честности вошло и в современный язык (правда, в искаженном виде): слишком жестокие законы или меры мы называем «драконовыми».

Ну, а что считалось оскорблением во времена древних греков? Чувствительное наказание ожидало каждого, кто назовёт другого убийцей или станет утверждать, что тот бросил щит на поле боя. Закон преследовал каждого, кто осмелится бездоказательно обвинить другого в том, что тот ударил свою мать или своего отца, и тех, кто на рыночной площади (то есть публично) пренебрежительно отзовётся о любой профессии любого жителя Афин.

А за что давали смертную казнь? Ну, во-первых, конечно, за умышленное убийство. Дела об умышленных убийствах принимал к рассмотрению один из девяти архонтов – высших должностных лиц в Афинах. Каждая из сторон – обвиняемый и обвинитель (согласно правилам – член семьи убитой жертвы или хозяин, если речь шла об убийстве раба) – имели право выступить перед судом дважды, только потом выносился приговор. Самое интересное здесь: перед вторым выступлением обвинителя обвиняемый мог объявить о том, что добровольно отправляется в ссылку и, таким образом, спасти свою жизнь.

Однако, как рассказывает в своей книге Йенс-Уве Краузе, по делам об убийствам в древних Афинах нередко выносились и оправдательные приговоры. Не наказывали, среди прочего, тех, кто убивал любовника своей жены, застигнутого в её постели.

Так как семья считалась фундаментальной основой античных Афин, то супружеская измена считалась тяжким преступлением, а к отомстившему за неё относились весьма снисходительно. Причём, виновным считался любовник. Его можно было даже убить безнаказанно. А неверную жену «всего лишь» изгоняли из дома и впредь ей не разрешено было принимать участие в религиозных церемониях.

Хотя закон здесь был по отношению к мужчинам куда более суровым, но им и разрешено было намного больше: в отличие от женщин, он совершенно свободно могли содержать любовниц (обычно рабынь), посещать многочисленные публичные дома и приятно проводить время в обществе гетер. Только вот домой их не рекомендовалось приводить: это считалось дурным тоном.

Да, вот такие нравы были в древней Греции. Чистый патриархат! Таким же был поначалу – во времена республики – и Древний Рим. Глава патрицианской семьи мог осудить и даже казнить сына, продать его в рабство. Такое случалось, конечно, не часто, но вот то, что ни один из членов семьи не мог без согласия её главы распорядиться её имуществом, не мог ни продать его, ни даже приобрести, - с этой проблемой сталкивались очень многие римляне на протяжении столетий. Любопытно, однако, что плебеи – одно из сословий свободного населения Древнего Рима, стоявшее ВНЕ родовой общины, - в течение нескольких веков упорно боролись за то, чтобы стать её частью. Впрочем, патриархат был тут не при чём.

Несмотря на то, что плебеи в Древнем Риме относились к свободным сословиям, таких гражданских и политических прав, как патриции, они поначалу не имели. И не имели прав на общинную землю. То есть им приходилось одалживаться у патрициев землёй, а также тягловым скотом, что привело к массовому долговому рабству. Соответствующий закон гласил: несостоятельный должник становится рабом или продаёт в рабство своих детей. Суровый закон этот существовал на протяжении столетий. Лишь в начале третьего века до нашей эры долговое рабство было отменено, и плебеев стали допускать к власти. Плебеи оказались очень полезными республике, а позже – и империи. Они исполняли полицейские функции в Риме: контролировали рынки, бани, акведуки, таверны, следили за проститутками, дебоширами и ворами (в случае необходимости – и судили их). Очень точно и очень лаконично описал судебную систему Древнего Рима российский историк Лев Остерман. Я не берусь конкурировать с ним и просто процитирую его. «Гражданские процессы, - рассказывает историк, - имущественные или наследственные споры вёл один судья. Более серьёзные дела – об убийствах, поджогах, прелюбодеянии (оно, как и в Древней Греции, каралось очень сурово), а также о взяточничестве, казнокрадстве, подкупах и подлогах – подлежали рассмотрению в специальных трибуналах. Рассматривали их коллегии судей. Половине этих коллегий могли дать отвод обвинение или защита. Обвинителем имел право выступить любой гражданин. Адвокатам, участвовавшим в делах, запрещено было получать гонорары от своих подопечных. Своей первой славе знаменитый Цицерон обязан именно выступлениям в качестве адвоката – или судебного оратора, как тогда говорили. Цицерон защищал некоего Росция, которого ложно обвинил в отцеубийстве один из клевретов тогдашнего диктатора Суллы и выиграл процесс.

Судебные заседания обязательно заканчивались до захода солнца. Что касается наказаний, то среди них фигурировали опять-таки денежные штрафы, конфискация имущества, лишение гражданских прав, изгнание, а также многочисленные (в соответствии с характером преступления и гражданским статусом преступника) варианты смертной казни.

Как замечает немецкий историк Йенс-Уве Краузе, с книгой которого мы вас сегодня знакомим, в Древнем Риме, как и в античной Греции, у людей, совершивших убийство, очень часто была возможность отправиться в добровольное изгнание и тем самым на совершенно законном основании избежать смертной казни. Но это во времена республики. Позже подобных вещей уже не допускали. В императорские времена появились и новые виды наказаний – например, исправительно-трудовые работы. Осуждённых посылали либо на шахты, либо на строительство дорог. Первых держали в кандалах, вторым было полегче. Появилась также в качестве наказания ссылка – не добровольная, а принудительная, зато не пожизненная, а на конкретный срок, который определял суд. Впрочем, к ней приговаривали исключительно представителей привилегированных сословий, которые, однако, теряли при этом свои гражданские права. Поэтому ссылка (как правило, на далёкие острова) считалась в древнем Риме очень суровым серьёзным наказанием.

Так наказывали, например, святотатство. Самый, пожалуй, известный судебный процесс Древнего Рима по обвинению в святотатстве имела прямое отношение к Цезарю. Будущий император был тогда ещё «всего лишь» (ставлю это «всего лишь» в кавычки) претором – то есть занимал одну из высших должностей, но не высшую. Так вот. Каждый год женщины высшего общества собирались в доме претора, чтобы отметить праздник «доброй богини» (так его официально называли). Что это за богиня, каково её имя, чем она помогала женщинам и в чём состоял ритуал празднества, - это, как подчёркивает и российский историк Лев ОстермАн, осталось тайной. Но суть не в том. Во время празднества в доме не мог находиться ни один мужчина. А у жены Цезаря Помпеи был обожатель – юный аристократ Клодий Пульхр, к которому она, возможно, тоже относилась вполне благосклонно (и это точно не известно). Так или иначе, но Клодий с помощью служанки проник во время празднества в дом Помпея, переодевшись женщиной. Его, однако, поймали. И вот светский скандал принял политическую окраску: Клодия обвинили в святотатстве. В мае 61-го года до нашей эры состоялся суд. Цезарь был вызван свидетелем. С супругой он к тому времени развёлся, но на суде заявил, что к Клодию никаких претензий не имеет. «Жена Цезаря должна быть выше подозрений», - сказал на суде будущий диктатор, и эта фраза стала крылатой.

Замечу, что в Древнем Риме, как и в Древних Афинах прелюбодеяние и супружеская измена карались очень сурово. Более того: муж обязан был подать в суд на жену, если узнавал о её измене. Если он этого не делал, то его самого могли осудить – за сводничество (существовал соответствующий закон). Любовника, застигнутого на месте преступления, муж, как мы уже рассказывали, мог во многих случаях совершенно безнаказанно убить. Тут ничего не изменилось даже тогда, когда самосуд отошёл в прошлое и функции отправления правосудия и исполнения наказания взяло на себя римское государство. Философа Сенеку спасло в своё время от смерти только то, что его тайная любовница Юлия Ливилла не была замужем. Император Клавдий всего лишь сослал знаменитого гуманиста. Пикантность этой истории состоит в том, что сам поборник нравственности славился своим женолюбием. В юности Клавдий (ещё не император) был помолвлен дважды. Только третья невеста стала его официальной супругой. Но с ней Клавдий развёлся – так же, как и со второй. Третьей же была Мессалина, имя которой стало нарицательным для бесстыдной и развратной женщины. Впрочем, другие римские принцепсы (что значит – первые) действительно чтили институт брака.

Об Октавиане Августе, который правил Римской империей почти полвека, чуть-чуть не дотянув до нашей эры, известно, что он был человеком строгих правил и воспитывал в своих подданных – причём, прежде всего, среди своих приближённых и в аристократии – уважение к закону. По его рекомендации сенат принял целый пакет законов, направленных на нравственное оздоровление элиты. Было, в частности, усилено уголовное наказание за взяточничество. Виновных в подкупе избирателей, кроме всего прочего, лишали права занимать государственные должности в течение пяти лет. Закон о роскоши ограничивал расходы на пиршества ста денариями в обычные дни и вдвое бОльшей суммой в праздники. Закон о браке предписывал его обязательность для всех представителей высших сословий – сенаторов и всадников. Развестись стало сложнее. Холостяков стали облагать высоким налогом, их ограничили в правах наследования. Ужесточили и наказания за прелюбодеяние. Не только муж, но уже и отец получил право безнаказанно убивать свою беспутную дочь и её любовника, если это был вольноотпущенник, гладиатор или актёр. Разумеется, убивать было не обязательно. Сам император Август, например, ограничился лишь изгнанием сначала дочери, а позже и внучки за их безнравственное поведение. Следует, однако, заметить, что он не пожелал делать исключение для членов своих семьи и сам обратился в сенат с требованием, согласно закону, наказать Юлию-старшую и Юлию-младшую (их звали одинаково) за разврат.

Убийством любовника своей жены прославился ещё в молодом возрасте будущий император Домициан. Став во главе империи в 51-м году нашей эры, он также начал с борьбы за общественную нравственность и против коррупции. Древнеримский историк Светоний пишет: «Столичных магистратов и провинциальных наместников Домициан держал в узде так крепко, что никогда они не были честнее и справедливее… Судей, уличенных в подкупе, он увольнял вместе со всеми их советниками…» «Строгий, но справедливый», - такой эпитет император Домициан вполне заслуживал в первый период своего правления. Но потом, как часто случается с правителями, уверовавшими в свою непогрешимость и правоту, он превратился в жестокого самодура, самодовольного диктатора, одержимого манией преследования и подавлявшего любое инакомыслие или то, что ему могло показаться инакомыслием. Именно Домициан изгнал из Рима евреев и христиан. Единственное, на кого он опирался – армия и личная гвардия, что-то вроде Комитета государственной безопасности. Древнеримский историк Тацит считал, что Домициан был даже страшнее и отвратительнее Нерона, о жестокости и коварстве которого ходили легенды. Нет ничего удивительного в том, что, в конце концов, составился заговор против тирана, и его убили. Народ, ещё несколько лет назад воспевавший императора, торжествовал. Плиний-младший оставил такое свидетельство: «Раззолоченные статуи императора… были низвергнуты и разбиты. Никто не мог сдержать порыв своей долго сдерживавшейся радости…»