Кинопроизводство – сфера, в которой культура, экономика и политика сплелись так тесно, как, пожалуй, ещё только в футболе. И, как и в случае с футболом, международная значимость отечественного кино становится вопросом национального престижа. Увы, но в непрекращающемся всемирном кино-чемпионате Германии пока нечасто удаётся пробиться дальше отборочного тура. Но кто виноват? Команда, тренеры, или, может быть, менеджеры? Что, не стало в Германии Фрицев Лангов и Фасбиндеров? Может быть, и так, но ведь и большую часть собирающих миллионную публику американских фильмов снимают не гении и провидцы, а те, кого принято называть «крепкими профессионалами». А и крепкие профессионалы, и люди с идеями, и молодые талантливые режиссёры есть и в Германии. Так может, дело всё-таки не в игроках, а в ком-то ещё? О возможности такого сценария в Германии активно заговорили года четыре назад – хронологически начало дискуссии не совсем случайно совпало с переходом кормила власти от христианских демократов к социал-демократической партии. И если бы Герхарда Шрёдера не прозвали уже «футбольным канцлером», то можно было бы дать ему прозвище «кино-канцлер»: поднятие популярности немецкого кино как внутри страны, так и на международном уровне было почти официально объявлено делом национального значения. Но одними дотациями проблему не решить. «Немецкому кино не хватает прежде всего блеска, гламура, звёздности», - решили профессионалы, и учредили новый институт: приз национальной кинопромышленности, который должен был стать своего рода германским аналогом «Оскара», даже лучше – с крупными денежными премиями, декольтированными платьями, проходом по красному ковру, напряжённым ожиданием и пресловутым «And the winner is...» - и слезами счастливых победителей.

Пресловутая «Лола», тридцатисантиметровая статуэтка, своими аэродинамическими формами всё же очень напоминающая старшего брата Оскара, в этом году была вручена уже в третий раз – конечно же, в присутствии Герхарда Шрёдера, правда, назвавшего в своей речи великого немецкого режиссёра Райнера Вернера Фасбиндера Райнером Марией, но тут же изящно вышедшего из положения, объяснив оговорку своей любовью к поэту Райнеру Марии Рильке, - в доказательство этой любви канцлер действительно весьма достойно продекламировал знаменитое стихотворение Рильке «Пантера».
Но всё же в центре внимания были не ораторские таланты канцлера, а достижения немецкой киноиндустрии. А ими многие, как профессионалы области, так и сторонние наблюдатели, остались недовольны. Так, призами был буквально засыпан фильм Каролины Линк («Niergendwo in Afrika»)«Нигде в Африке». Победа в пяти из в общей сложности 17 категорий: лучший фильм, лучшая режиссура, лучшая операторская работа, лучшая мужская роль и лучшая роль второго плана. Плюс призовые полмиллиона евро.

«Я страшно рада. И горда. Огромное спасибо...»

Каролина Линк была даже слишком взволнована, что можно понять: режиссёр провела во всех отношениях плодотворный год, на сцену берлинского зала «Темподром» она поднялась с огромным животом. Кстати, и отец ребёнка, режиссёр Доминик Граф, не остался в стороне от торжества – его фильм «Утёс» получил приз за лучший монтаж. По четыреста тысяч евро в категории «за выдающееся кино-достижение года» были присуждены «Раю» Тома Тиквера и «Половине лестницы» Андреаса Дрезена. Оба фильма, безусловно, были достойны и высшей награды, но жюри решило, что достаточно с них и престижного участия в фестивале Берлинале – и отдало пальму первенства хорошему, но не выдающемуся фильму «Нигде в Африке», рассказывающему о том, как еврейская семья, бегущая из Германии в Кению, пытается построить новую жизнь под африканским солнцем. Два приза – за выдающееся личное достижение и приз зрительских симпатий – получил Булли Хербиг, создатель суперкассовой индейской комедии «Башмак Маниту». Отметили и неплохую детскую комедию «Самс». (Кстати, обо всех упоминаемых фильмах мы рассказывали в течение года, вы можете найти их в на нашем Интернет-сайте).
Вроде всё неплохо, но как-то по семейному, без пресловутого блеска. А может и не нужен он? Нет, нужен, уверен один из пап «Лолы», немецкий продюсер Бернд Айхингер. Решения должны быть более радикальными, уверен он, и в следующем году намерен сделать ещё один шаг в сторону Оскара – изменить процедуру голосования, создав в Германии некий аналог американской киноакадемии с более чем тысячей имеющих право голоса участников.
Что же – может это средство и окажется чудодейственным...

Братья Гримм и современное искусство: Эке Бонк – автор «самого немецкого» проекта кассельской Документы

Две недели назад в Касселе открылась Документа, считающаяся крупнейшим и представительнейшим в мире шоу современного искусства. Тех, кто пропустил прошлый выпуск радиожурнала «Культура» - а это был спец-выпуск, посвящённый открытию «Документы», - могу адресовать к нашему Интернет-сайту. Но выставка продлится символические сто дней, и конечно, в течение этого времени мы ещё не раз будем возвращаться в Кассель, рассказывать об отдельных проектах, событиях обильной культурной программы - и об участниках выставки.
Нашу серию портретов участников «Документы» мы решили начать с Эке Бонка.

Участие живущего в Карлсруе художника по шрифтам и график-дизайнера в Кассельской выставке можно было предсказать ещё задолго до оглашения официального списка: ведь именно ему было поручено создание имиджа выставки и, в частности, её эмблемы. Пять расположенных друг над другом цветовых плоскостей символизируют структуру нынешней, одиннадцатой по счёту, Документы, которую кураторы разбили на пять так называемых «платформ», последней из которых и стала собственно выставка. Пять горизонтально расположенных цветовых плоскостей на эмблеме Бонка соединяет воедино вертикально идущая надпись «Документа11», без пробелов и цифр.

И вот после этой эмблемы, символизирующей транснациональный и транс-стилевой характер кассельской выставки, Эке Бонк сделал работу, которую смело можно называть «самым немецким проектом» всей Документы. Работа посвящена знаменитому словарю Немецкого языка братьев Якоба и Вильгельма Гриммов. Великие собиратели «живого великонемецкого языка», братья Гримм сделали для родной речи то же великое дело, что и их братья по духу Ожегов и Даль – для языка русского: они впервые систематизировали разговорную речь, дав путёвку в «высший свет» множеству слов, считавшихся прежде простонародными. Работу над словарём братья Гримм начали в 1838-ом году, первая редакция вышла в 1852-ом. Но дело было задумано не как единичная акция, а как живой, продолжающийся проект: словарь многократно дорабатывался и переиздавался и после смерти великих филологов и фольклористов, на протяжении более чем ста лет. Его последняя редакция вышла в 1960-ом году и имела объём в 32 тома, включавших в себя 350 тысяч слов. Именно эта преемственность и стала основной темой проекта Эке Бонка. Как говорит сам художник...

- Центральной задачей моей работы было найти новый, современный формат для этого идущего уже на протяжении полутора веков проекта, попытаться дать посетителям выставки возможность хотя бы почувствовать то бесконечное богатство, которое скрывает в себе Словарь немецкого языка...

Выглядит работа следующим образом: в одном из двух отведённых художнику залов стены покрыты аккуратными рамочками с первыми страницами всех изданий словаря. Пожелтевшие странички одного и того же, не совсем стандартного удлиненного формата похожи друг на друга, как близнецы, даже шрифт на протяжении более чем ста лет почти не менялся – только год издания.

Не случайно Эке Бонк сам себя называет «типософом» - «философом шрифтов и знаков», которые он рассматривает как инструмент связи между различными эпохами и дисциплинами.

Во втором из двух отведённых под проект залов установлены три диапроектора. Каждые несколько секунд они высвечивают на трёх стенах одну из 350 тысяч статей словаря: слово – и его значение, описание грамматических особенностей, диалектных разновидностей, времени появления в языке.

Скажем, о слове «Eiche» (дуб), оно же «eike», «оak», «ek» и так далее, известно, что оно имеется во всех германских языках, имеет столь же глубокие корни, как и обозначаемое дерево, и приобрело регулярную грамматическую форму уже в 12-13 веке.

В сотрудничестве с филологами Триерского и Гёттингенского университетов, которые занимаются доработкой и созданием электронной версии Словаря немецкого языка, Бонк создал компьютерную программу...

- ...и эта программа позволяет в произвольном порядке выбирать слова из словаря, которые проецируются на стены зала. Причём именно тем же шрифтом, как и на страницах опубликованных словарей.

То есть, посетитель как будто оказывается внутри словаря, вдруг ожившего и ставшего трёхмерным. Ощущение более чем странное: чувствуешь себя чем-то вроде мотылька-однодневки, залетевшего в тёмную комнату организованной вечности. Слова, вроде бы хорошо знакомые, свои, простые – «Nästlein» («гнёздышко»), «Mutter» («мать»), или, скажем «üppig» (плотный, упитанный), - вдруг смотрят на тебя, величественные, сверху вниз, оказываются старше, важнее, умнее, чем ты, привыкший ими пользоваться. Ещё немецкий писатель и поэт Вальтер Беньямин говорил: «Чем внимательнее присматриваешься к знакомому слову, тем более чужим оно тебе становится». В инсталляции Эке Бонка этот эффект дан посетителю в реальном ощущении. Как говорит автор проекта:

- Самое интересное в родном языке – это то, что на самом деле он для нас самый чужой из всех. Поэтому я не думаю, что этот проект понятен только владеющим немецким языком. Речь идёт о таинственном вневременном характере слова и знака...

Кстати, о времени и о символике: именно в тех двух помещениях во дворце Фридерицианум в центре Касселя, где расположился проект Эке Бонка, прежде находились читальные залы библиотеки Вестфальских королей, в которой с 1818 по 1820 год работали братья Гримм...

«Как здоровье?»: насколько преувеличены слухи о кризисе музейной империи Гугенгейм

О музейной империи, основанной более полувека назад меценатами Соломоном и Пегги Гуггенгейм, написано много томов исследований, сотни тысяч статей. «Феномен Гуггенгейм», «принцип Гуггенгейм» и другие выражения такого рода вошли в стандартный лексикон журналистов, пишущих о культуре. Этот принцип, поставивший на коммерческую основу казалось бы антикоммерческое музейное дело, и восхищает, и возмущает. Действительно, в течение многих лет концерн Гуггенгейм, руководимые всемогущим директором фонда Гугенгейм Томасом Кренсом, стремился именно к тому, к чему и принято стремиться концернам: к всемирному влиянию. Открывались новые филиалы – в Амстердаме, Берлине, Бильбао, Лас-Вегасе - укреплялись международные связи, вёлся поиск мощных союзников и партнёров (одним из них стали и Санкт-Петербургский Эрмитаж). Появились и противники музейной глобализации: некоторым в международном музейном концерне видится гигантский спрут, подмявший под себя всю мировую художественную жизнь, подменяющий истинную культуру «арт-дисней-лэндом», путающего божий дар с яичницей, а Ван-Гога – с Версаче. Поэтому когда несколько месяцев назад в Нью-Йорке было приостановлено строительство очередного (второго в этом городе) филиала музейной империи, это многими было воспринято как знак не только финансовой, но и идеологической несостоятельности музейной империи и её монокультурного принципа. Пару недель назад в Берлине побывал архитектор «замороженного проекта» Фрэнк Гэрри, высказавший в своём интервью, опубликованном рядом немецких СМИ, скепсис относительно того, что новый нью-йоркский Гуггенгейм когда-либо будет построен. «Крах империи?» Прежде, чем давать материалу подобный заголовок, я попросила нашего нью-йоркского корреспондента Юрия Дулейрайна о более подробной информации.

Упадок экономики Нью-Йорка после атаки исламских террористов 11-го сентября прошлого года сказался, среди прочего, на судьбе нескольких выдающихся строительных проектов. Эти постройки, по мысли отцов города, должны были укрепить репутацию Нью-Йорка как финансовой и культурной, так и архитектурной столицы. Нью-Йорк, как известно, знаменит целым рядом великих зданий, в том числе музеем Гуггенгейма на 5-й Авеню, сделанным в виде перевёрнутой раковины улитки, детище Френка Ллойда Райта, признанного гением архитектуры 20-го века. Среди новейших проектов – реконструкция и расширение комплекса исполнительских искусств Линкольн-центра и новое здание железнодорожного вокзала Пенсильвания-стейшен в центре города. Но, конечно, номер один должно стать новое здание Гуггенгеймовского музея современного искусства. Автор проекта – Френк Гери. Его филиал музея Гуггенгейма, возведённый в 1999 году в Бильбао, Испания, уже вошёл в учебники архитектуры. Новая постройка по проекту Гери протянется на несколько кварталов вдоль набережной Ист-Ривер на южной оконечности Манхеттена у самого устья Гудзона, недалеко от Бруклинского моста. Там будет не только филиал музея Гуггенгейма, но и, как органическая часть проекта, необычной конструкции 40-этажное конторское здание. Новый комплекс, подобно музею в Бильбао, характерен фантасмагорическими ленточными формами . По смелости инженерной мысли и новизне решения журнал «Аркитекчурал Дайджест» (Architectural Digest) сравнивает нью-йоркский проект Гери с Эйфелевой башней в Париже и штаб-квартирой ООН в Нью-Йорке. В 2000-ом году Руди Джулиани, тогдашний мэр Нью-Йорка, одобрил проект, заявив, что его администрация намерена оставить город преемникам ещё более прекрасным. Однако, вместе с небоскрёбами Всемирного торгового центра рухнули и прежние планы Нью-Йорка. Бюджетный дефицит превысил 5 миллиардов долларов, а 20-миллиардная федеральная помощь, обещанная президентом Бушем, пока что не подоспела, поэтому пришлось заморозить новые проекты. Но заморозить – не значит отменить, как подчеркнул Майкл Блумберг, нынешний мэр города.

Сам Френк Гери объясняет отсрочку строительства общим кризисом музейного дела в Америке и финансовыми трудностями Фонда Гуггенгейма. Тем не менее, в Атланте, например, музей современного искусства строит себе новый дом, для чего выделено 183 миллиона долларов. В Техасе музей естественной истории только что приобрёл 5-гектарный земельный участок в деловой части Далласа с намерением возвести к исходу десятилетия новый музей Изящных искусств. В Калифорнии объявил о предстоящем расширении знаменитый музей Гетти. Музей современного искусства Виттни в Нью-Йорке намерен удвоить свою площадь в центре города, на углу 7-й авеню и 52-й улицы, не рассчитывая на финансовую помощь муниципальных властей.

Что же касается Фонда Гуггенгейма, то, как сообщил мне Дениел Кейто, вице-президент по связям с прессой, этот Фонд, основанный Соломоном и Пегги Гуггенгейм, чувствует себя, что называется, в добром здравии. Кейто утверждает, что постройка нового здания музея на берегу Ист-Ривер – вопрос времени.