«Музейные новоселья» / Премия имени Бюхнера / Самое красивое немецкое слово
Публике открылись два музея столь разных, что даже не знаешь, как их и сравнивать – да и стоит ли это делать.
Первый музей, открывшийся в Баден-Бадене, построен исключительно на частные средства и предназначается для одной-единственной коллекции: достойное пристанище своей коллекции обеспечил Фридер Бурда – предприниматель и владелец издательского концерна. Его поистине примечательная коллекция разместилась в пропитанных светах залах супер-современного здания, построенного за 20 миллионов евро по проекту нью-йоркского звездного архитектора Ричарда Майера.
Второе из новоселий справила так называемая Берлинская галерея. Эта коллекция, основанная ещё в 60-ые годы в Западном Берлине, на протяжении десятилетий служила тем озером, в которое стекались самые разные берлинские ручейки – частные коллекции и отдельные пожертвования коллекционеров, наследства архитекторов и художников, добровольные дарения здравствующих мастеров различных искусств. До 98-ого года галерея обитала в так называемом Гроппиус-Бау – музее имени Вальтера Гроппиуса, но потом здание забрали под политически-значимые выставочные проекты федерального значения, и Берлинская галерея осталась бездомной на целых семь лет. Лишь с трудом были найдены средства для того, чтобы переделать под выставочные нужды бывшее городское хранилище для стекла.
Перестройка здания осуществлялась на средства из городской казны.
Коллекция Бурды разместилась на 1000 квадратных метров. Берлинской коллекции пока приходится довольствоваться одним залом примерно 60 на 60 метров и ещё парой небольших кабинетов, в которых многочисленные экспонаты будут занимать место поочередно.
Но давайте на этом прервём наше сравнение и посмотрим, что же предлагают посетителю оба музея.
- Все произведения, которые я покупал, нравились мне, притягивали меня… Эти картины затрагивали меня эмоционально: когда я видел ту или иную картину, я начинал волноваться, у меня учащённо билось сердце. Кстати и сегодня это по-прежнему так …
Фридер Бурда – представитель того самого семейства, которое ассоциируется в сознании многих отнюдь не только россиян с журналом кройки и шитья «Бурда-моден». На самом деле основанный ещё в конце 20-ых годов концерн «кроит и шьёт» в большом стиле, являясь совладельцем или владельцем десятков глянцевых и неглянцевых изданий и одним из законодателей полиграфической отрасли Германии. 68-милетний Фридер Бурда - сын основателя предпринимательской династии, Франца Бурды. Замечу, что именно для поколения детей и внуков «большого капитала» типичная страсть к коллекционированию: напомним хотя бы о Фридрихе Кристиане Флике, коллекция которого только что открылась для публики в Берлине.
Так что же собирал Бурда, движимый внутренним порывом?
Его коллекция имеет несколько подразделов: во-первых – немецкий экспрессионизм, живопись, возникшая в первые полтора десятилетия 20 века. Прежде всего, работы мастеров художественных объединений «Brücke»/ «Мост» и «Blauer reiter»/«Синий всадник»- Эрнста Людвига Кирхнера, Макса Бекмана, Августа Маке. В своей любви к художникам этого круга Бурда, мягко выражаясь, не одинок – немецкий экспрессионизм самый модных объект коллекционерских пристрастий, - но поскольку свою коллекцию Фридер Бурнда начал собирать уже в 60-ые годы и средствами обладал достаточными, ему удалось приобрести ряд весьма значительных работ.
Коллекция продолжают познание работы Пабло Пикассо, американский абстрактный экспрессионизм (Марк Ротко, Джексон Поллок, Виллем ДеКунинг). Они отмечают тот период жизни коллекционера, когда он преимущественно находился в Соединённых Штатах. Вернувшись в Европы, Бурда начал собирать и отечественных «новых диких»: Георга Базелица (кстати, это любимый художник канцлера Шрёдера), Герхарда Рихтера, Зигмара Польце. Шутка истории состоит в том, что агрессивная, порою «грубая и зримая» живопись социального протеста осела именно в частной коллекции представитель того слоя, против которого этот протест был направлен.
Герхард Рихтер, которого Бурда причисляет и к кругу своих личных друзей, почтил своим присутствием открытие нового музея:
- Мне очень приятно здесь быть. Музей удался на славу. «Правильное» здание, построенное «правильным» архитектором, - и «правильное» отношение к искусству! Лучше и быть не может!
Сперва о здании. Такое могло возникнуть только в Западном Берлине с его психологией «города-острова» - огромное капитальное сооружение было отстроено исключительно для хранения стекла, причём в таком количестве, что, если бы стекла повылетали в половине города, можно было бы вставить новые, опираясь исключительно на «внутренние резервы». Функциональное значение здания исчезло самое позднее в тот момент, когда рухнула берлинская стена, с тех пор оно пустовало. Лишившаяся крова Берлинская галерея с 98-ого года искала новый дом – и нашла его уже пару лет назад в этом здании на улице Альте Якобштрассе, время ушло не столько на саму перестройку, сколько на поиск денег.
Особенность Берлинской галереи состоит в том, что она представляет исключительно искусство этого города. Как говорит директор собрания Йорг Мерерт:
- Здесь вы видите последние 120 лет берлинской истории, отраженные в зеркале искусства – со всеми катастрофами, безумиями и утопическими идеями, которые были свойственны Берлину. Словом, если кто-то первый раз приезжает в Берлин и хочет что-то узнать об этом городе, я не могу рекомендовать ему ничего лучшего, чем посетить нашу галерею.
Помпезные полотна придворного живописца германских кайзеров Антона фон Вернера соседствуют с фотографиями знаменитого берлинского рисовальщика Генриха Цилле – горбатые рыночные торговки, дети, играющие в грязи, обитатели берлинского «дна». Есть здесь и берлинский экспрессионизм тех же Кирхнера, Хекеля и Шмидт-Ротлуфа, и «новые дикие» 70-ых, которых мы обнаружили в музее Бурды, но есть и ещё много чего – имена не столь известные, но важные именно здесь, в этом музее, в этом городе. За утопическим проектом «искусства будущего» следует трагическое уничтожение этой утопии молохом национал-социализма, затем – искусство войны и выживания в условиях блокады (живопись, фотографии, рисунки), затем – искусство, документирующее историю Западного Берлина, с его функцией форпоста в холодной войне, с его «чек-пойнтами», битвой между сквотерами и полицией, панками. Наконец, искусство берлина 90-ых, когда этот город стал центром международной художественной жизни.
Собранная меценатами средней руки и существующая сегодня на достаточно скудные средства из городской казны, Берлинская галерея представляет собой нечто среднее между частным и государственным музеем.
В целом же открытие подобных институций, особенно участившееся в последнее время, вызвало в Германии целую волну дискуссий о том, каким должен быть музей будущего. В ситуации, когда государственные ассигнования на культуру перманентно сокращаются, обилие новых музеев поистине поразительно. Назову лишь пару самых амбициозных проектов: 2000 год -Коллекция Хайнца Берггрюна в Берлине (галерист Матисса и Пикассо продал городу своё уникальное собрание за треть рыночной цены). 2001 год: в Мюнхене открывается грандиозная Пинакотека современности, построенная наполовину на частные средства. В 2002 году в Дюссельдорфе на тех же основаниях открывается новый музей современного искусства К21. Наконец, в текущем году в Берлине открылся музей Гельмута Ньютона – фотограф ещё при жизни не только передал городу коллекцию своих фотографий, но и финансировал перестройку здания возле вокзала Цоо под музей. Менее месяца назад в новом здании справила новоселье коллекция Флика. В следующем году открываются музей Макса Эрнста в Брюле и Ханса Арпа в Роландсеке. Их строительство также во многом финансируется за счёт частного капитала. Меценаты переходят в наступление? Похоже, что так. Тем важнее уже сейчас установить правила игры, которые сбалансируют частный интерес и общественный. Ведь не только музеи зависят от меценатов, но и меценаты – от музеев, которые обеспечивают им место в цепочке вечности.
Дискуссия только начинается.
В субботу состоялось вручение премии имени Георга Бюхнера. Это одна из самых важных литературных наград немецкоязычного мира.
Её присуждает академия немецкого языка и литературы – самая влиятельная из организаций, блюдущих сохранность и процветание языка Гёте. Премия была вручена традиционно в рамках осеннего заседания академии, которая проходит в Дармштадте – городе, где родился Карл-Георг Бюхнер, бунтарь-романтик, драматург и поэт, проживший на этой земле всего 23 года и успевший создать такие по сей день актуальные сценические мистерии как «Сметь Дантона», «Леонс и Лена» или «Войцек».
Премия имени поэта-бунтаря считается и предвестницей больших международных наград: последний пример – Эльфрида Йелинек, получившая вслед за Бюхенровской премией Нобелевскую.
На сей раз премию дали писателю анти-скандальному: Вильгельму Генацино.
Обосновывая решение академии, её председатель, драматург Клаус Райнхард, сказал следующее:
- Академия немецкого языка и литературы присуждает Бюхнеровскую премию 2002 года Вильгельму Генацино, неудержимому комедианту с милосердной душой, который подслушивает и подсматривает за нашем временем, незримо следует ему по пятам, видя незримое и слыша неслышимое. Ему, одержимому любовью к мелочам, своенравному писателю, отражающему свои наблюдения в чудесной, музыкальной прозе...
Вильгельму Генацино 61 год. Он начинал свою писательскую карьеру в 70-ые годы, зарабатывая деньги и опыт ремеслом журналиста. В частности, он работал в знаменитом левом сатирическом журнале «Профиль», который выходил во Франкфурте. В конце 70-ых годов Генацино публикует трилогию романов под названием «Абшаффель». Абшаффель – это фамилия главного героя, ни имени, ни других характерных особенностей у него нет. Абшаффель – маленький служащий в экспедиторской фирме, каждый день его жизни похож на другой как две капли воды. Самое сильное чувство в жизни Абшаффеля – это страх перед увольнением. Само слово «абшаффель» созвучно немецкому глаголу «abschaffen», «ликвидировать». Сравнения с Кафкой были неизбежны.
Всего Генацино написал тринадцать романом, множество новелл, эссе и театральных пьес.
Как сказал в своей хвалебной речи литературный критик Гельмут Бёттигер, «перед лицом непостижимости молчания Генацино фиксирует выброшенные на берег обломки городской жизни и превращает их в литературы».
- Фигуры Генацино – самые правдивые свидетели того, что происходит в душах жителей этого государства. Он пишет психологическую историю Федеративной республики.
Присуждая премию Вильгельму Генацино, которого и в самой Германии знает и читает лишь достаточно узкий круг людей, академия немецкого языка продолжила «антискандальную» тенденцию немецких литературных наград: напомню, что всего две недели назад премия немецкой книготорговли (это литературная премия номе один в немецкоязычном мире) была присуждена Петеру Эстергази – герцог Эстергази, граф Галанта, не только наследник знаменитой семьи меценатов и властителей. Это тоже один из тихих летописцев Европы, вчерашней и сегодняшней. Награждениями именно этих двух литераторов – Генацино и Эстергази – немецкий литературный мир в известной мере противопоставляет себя мировым тенденциям: Нобелевскому комитету, отметившему Эльфриду Елинек, или британскому Букеру, наградившему гомосексуальный роман Элэна Холлингхёрста. Немецкие литературные премии пока присуждаются прежде всего по литературному, не по политическому принципу.
«Самое красивое немецкое слово»
Полгода назад институт имени Гёте объявил конкурс на «самое красивое немецкое слово». Всем желающим предлагалось подумать и выбрать из обширного словарного запаса языка мыслителей и поэтов одно слово и обосновать свой выбор. 23 тысячи человек из ста с лишним стран приняли участие в конкурсе. Участники жюри, среди которых были как поэты и писатели, так и преподаватели и даже рок-звёзды, долго размышляли, кому отдать пальму первенства. В конце концов, их выбор пал на слово, которому едва ли кто-то мог сулить судьбу победителя – это слово Habseligkeiten. Слово сложносоставное: его первая часть – Hab – происходит от глагола haben, иметь. Вторая же часть – Seligkeiten – образовано от прилагательного selig, «блаженный». По-русски получилось бы что-то вроде «владиблаженства» или «блаженноимущества». Кстати, именно сложности с переводом этого слова побудили Сюзанну Шметкампф, секретаршу по профессии, прислать на конкурс это слово-золушку:
- Я хотела расширить свой испаноязычный словарный запас. Я искала слово типа «имущество», «собственность», «владение» – и наткнулась на слово «Habseligkeiten», которому нет эквивалента в испанском. Да и вообще – это слово, которое невозможно перевести, его приходится объяснять...
По объявнению Сюзанны Шметкампф, это слово объединяет в себе земное и небесное, материальное и идеальное, и несёт огромный потенциал ласки и сочувствия - ловом "хабзелигкайт" можно обозначить, скажем, заветную вещицу, которую носит в кармане, то и дело ощупывая, какой-нибудь «том сойер», или то немногое, что погорельцам удалось спасти от пожара.
Следующие места распределились между словами Geborgenheit – ещё одно труднопереводимое слово, обозначающее что-то вроде надёжность, безопасноть, Lieben – любить и Rhabarbermarmelade – варенье из ревеня.
И даже если окончательным выбором жюри многие остались недовольны, свою функцию - привлечь внимание к красоте и разнообразию немецкого языка – лингвистический «конкурс красоты» безусловно выполнил.