Мы, скорее всего, так и не узнаем всей правды о захвате заложников в Москве и операции по их освобождению. Как сказал президент Путин, идет война. Первая жертва любой войны – именно правда. Какой применялся газ, кто начал стрелять первым, у кого не выдержали нервы – погибшим заложникам все равно. Действия чеченских террористов – чудовищное преступление. Возможно у российских властей и в самом деле не было выбора... Как бы то ни было, некоторые вопросы останутся без ответов. Но вот о политических последствиях трагедии в Москве можно уже и сейчас говорить с полным правом. В "Дискуссионном клубе" - Лилия Шевцова и Дмитрий Тренин – сотрудники московского отделения американского фонда Карнеги.

Д. Тренин:

На мой взгляд в Чечне безусловно присутствует элемент терроризма, и последние события это показали. Но это случай, когда террористическими методами пользуется сепаратистская группировка. Корни Чечни – это конфликт между сепаратистами и центральной властью. Чеченские сепаратисты применяют зачастую террористические методы борьбы. Иногда это методы диверсионные. Скажем, когда речь идет о сбитом вертолете – это диверсия. Когда речь идет о том, что произошло в Москве – это терроризм, террористические методы. Но за этими методами стоят сепаратистские устремления. И контакты с «Аль-Каидой» безусловно существуют, так же, как они существуют у кашмирских сепаратистов. Не конкретно с «Аль-Каидой», а с различными экстремистскими мусульманскими организациями. Однако это не делает, что бы ни говорило, скажем, правительство Индии, проблему Кашмира проблемой террористической по преимуществу. Это, как и Чечня, проблема сепаратизма, которая берет на вооружение террористические методы борьбы.

Мы просто оттеснили, выбросили Чечню на периферию нашего сознания. А Чечня вошла вошла в Москву.

Л. Шевцова:

В. В. Путин прекрасно понимает эту разницу между внутренними, «домашними» корнями чеченской проблемы, а также чеченского терроризма и в общем-то общим фоном усиления террористического накала борьбы. Здесь речь идет, скорее всего, о легитимации его собственной власти, его собственной позиции. Ведь, он пришел к власти в первую очередь за счет начала второй чеченской войны. В известном смысле именно эта война стала легитимацией его доктрины порядка и стабильности. И тут оказывается, что вся его политика по гарантированию безопасности и стабильности начинает провисать. Естественно, он вполне сознательно пытается растворить Чечню, эту, в общем, внутриполитическую проблему, в проблеме международного терроризма. И здесь у него появляется другая возможность – только, как бы укрепление провиснувшей легитимации его власти, но и найти тот лозунг, с которым он пойдет на выборы в 2004-ом году. Ибо до сих пор у Путина нет повестки дня, под которой он бы подписался и с которой он шел бы на новые выборы.

Результаты опросов в сентябре этого года до драмы с заложниками в Москве показывали следующие настроения: 57 процентов процентов опрошенных были в пользу мирных переговоров с Чечней и только 35 процентов опрошенных были за продолжение силовой операции. Следовательно общество не просто расколото, все большее число россиян видит, что безопасность и стабильность нельзя гарантировать за счет зачисток, за счет того, чтобы превращать Чечню в лепрозорий. Вот как эти настроения изменятся после этой трагедии мне не ясно. Я не исключаю, что большее число россиян потребует силового возмездия. Но все равно общество останется расколотым. Мы просто оттеснили, выбросили Чечню на периферию нашего сознания. А Чечня вошла в дома сотен, наверное, тысяч российских граждан, Чечня вошла в Москву. Следовательно попытка стабилизировать ситуацию в России провалилась. А ведь стабильность и консолидация власти, прежде всего, обеспечение безопасности граждан была первой задачей президента Путина. Поэтому я думаю, что его ожидают очень серьезные проблемы с российским населением.

Без коррупции и предательства провести такую акцию было бы невозможно

Тренин:

То что произошло свидетельствует о полном провале российских спецслужб, правоохранителей и всех тех, кто по долгу службы отвечает за безопасность российского населения. Провести такую акцию в Москве, такого масштаба – для этого требуются не только колоссальные ресурсы, определенные технологии, но и, я бы сказал сотрудничество со стороны тех, кто обязан нас, москвичей и россиян, охранять. Без коррупции, которая разъела российские правоохранительные органы, без предательства, которое процветает со времен первой чеченской войны, без всего этого чеченским террористам не удалось бы сделать то, что они сделали. Поэтому жесткий вывод, который должен был бы сделать президент Путин заключается в необходимости не только решительных мероприятий по чистке правоохранительных структур, но и реформы этих структур с тем, чтобы они не служили пособниками террористов, которые выбирают гражданские цели. Но без этого мы обречены на повторение того, что сейчас только что испытали и продолжаем испытывать последствия.

Шевцова:

Мы войну проиграли в Чечне, теперь нужно пытаться выиграть мир. Тем более, что сейчас мы имеем дело, кажется, с так называемым «потерянным» поколением, молодыми чеченцами, которые выросли в течение этих двух войн, которые не знают ничего, кроме войны, и у которых, очевидно, нет ничего, кроме ненависти. Именно они принесли вот этот закон кровной мести в Москву. И с ними иметь дело, добиваться мира будет гораздо сложнее, чем добиваться мира с бывшим советским полковником Масхадовым. И вот здесь вопрос следующий: «Упустили ли мы, я имею в виду президент Путин, шанс мирного урегулирования чеченской проблемы?» По крайней мере дважды он допускал, как нам казалось, или мы может быть неправильно расшифровывали его мысли, возможность мирных переговоров. Помните, 24-ого сентября после сентябрьской трагедии в Соединенных Штатах, он сказал, что у Чечни есть другая история – и мы все обрадовались, потому что мы подумали, что он открывает шлюз, открывает окно для переговоров с Масхадовым. И действительно Закаев встретился с Казанцевым, правда, ни к чему они не пришли. Но в эти драматические дни (история с заложниками в Москве) он ведь тоже сказал: «Я открыт для контактов». И мы тоже опять-таки подумали, что он, очевидно, имеет возможность мирного решения. Но в это время, оказывается, бойцы «Альфы» и спецназа уже тренировались в ДК «Меридиан», уже готовились к силовому захвату. Следовательно, мы до сих пор не знаем, насколько Путин готов к иному, не традиционному, не силовому, не жесткому ответу на чеченский вызов. Скорее всего сейчас нет.

Чеченская война в зеркале отношений России с США, Европой и Израилем

Тренин:

Сегодня момент существуют определенные политические соображения, которые диктуют довольно сдержанное отношение американского руководства к российской политике по отношению к Чечне в целом и к действиям российских спецслужб в ходе освобождения заложников. Хотя в целом жесткий настрой значительной части американской администрации интерпретируется в России как нечто очень схожее с тем, что испытывают, что чувствуют и что проводят в жизнь российские политики. Я думаю однако, что это сопоставление все-таки некорректно, что Америка, к сожалению, часто своими действиями дает такие модели поведения, создает примеры, которым лучше бы не следовать. И вот то, что в России используют американские действия в качестве оправдания силовой политики, на мой взгляд, является серьезной политической ошибкой, потому что она приводит к очень большим потерям.

Шевцова:

Несомненно усиливается взаимная подозрительность между Россией и европейскими странами. Брюссель гораздо больше сделал для того, чтобы война в Чечне приняла более цивилизованные формы. Ну а что касается будущего, то, очевидно, Европа ждет от нас, чтобы мы не только решили проблему политически, но и мы справились с собственной "фрейдистской" проблемой по Чечне – это темная сторона нашего сознания. И мы мстим Чечне, мстим Чечне за свои комплексы, за свою неполноценность, за потерю империи. И как только мы справимся с этой темной стороной нашего сознания, мы станем готовы для того, чтобы действительно интегрироваться в Европу – не ранее.