По уже сложившейся традиции мы несколько раз в год посвящаем передачи «Читального зала» обзору вышедших в России книг переведённых с немецкого языка или рассказывающих о тех или иных аспектах немецкой истории и культуры книг. Сегодня мы начнём этот обзор, подготовленный Владимиром Анзикеевым, с книги Томаса Урбана «Набоков в Берлине» (она вышла в московском издательстве «Аграф»).

Отношение немцев к творчеству Набокова сегодня можно охарактеризовать предельно просто: у немцев Набоков – своего рода культовый автор. Ни на один другой язык его произведения не переводились чаще, чем на немецкий. А как сам писатель, проживший в Берлине пятнадцать лет, относился к немцам? Намного хуже. Попробуем выбрать наугад одну из цитат из книги Урбана: «Набоков находил пошлость во всех сферах немецкого общества, в том числе и духовной области…» Правда, это, скорее, относится к тридцатым годам, потому что отношение Набокова к немцам со временем менялось. Оно во многом определялось тем, как менялась сама Германия, с которой он, кстати, был достаточно тесно связан.

Предки писателя по материнской линии были немецкие дворяне из Прибалтики. Что же касается самого Владимира Набокова, то ему Берлин был знаком с детства. Впервые семья Набоковых приезжала сюда в 1910 году. Позднее он напишет в своих мемуарах: «В те годы Германия была страной музыки».

Эмигрировав после революции, родители и сёстры Владимира Набокова осели в Берлине. Сам он сначала учился в Англии, но вскоре тоже переехал в немецкую столицу. Здесь официально насчитывалось 360 тысяч беженцев из России. В 1923 году в Берлине было несколько десятков русских издательств и книжных лавок. Тут издавалось тогда больше книг на русском языке, чем в Москве и Петрограде.

Молодой Набоков зарабатывал на жизнь тем, что давал уроки английского языка, составлял шахматные задачки и кроссворды для ежедневной газеты «Руль». Там – в самой популярной газете русской эмиграции – появились первые его стихи и рассказы, подписанные псевдонимом «Сирин».

Несмотря на то, что Набоков мало общался с коренными берлинцами, ограничиваясь эмигрантским кругом, он, тем не менее, создал впечатляющие описания немецкой столицы. Критики называли его летописцем или даже певцом русского Берлина. Действительно: в первых его книгах Берлин так или иначе присутствует. Но если персонажи романов «Машенька», «Защита Лужина», «Подвиг», «Дар» и многих рассказов – это, как правило, эмигранты, то в романах «Король, дама, валет», «Смех в темноте» и «Отчаяние» действуют уже немцы. Это даже дало повод эмигрантской критике обвинить писателя в том, что он предал свою «русскую сущность». В «русских» книгах Набокова отношение лирического героя к немцам часто отражает высокомерное презрение, которое эмигранты из России испытывали к «туземцам», которые их приютили. Подобное чувство было присуще и автору. Ему хорошо работалось в Берлине, но он продолжал смотреть на город глазами чужака.

Томас Урбан объясняет это англофильским воспитанием Набокова, которое в то время почти, так сказать, автоматически вело к отрицанию немецкой культуры. Кроме того, если в двадцатые годы его взгляд на немцев часто был довольно безразличным, то после прихода нацистов к власти отношение к Германии стало предельно негативным. Вот одна из поздних цитат:

«Самая яркая фигура, какую нахожу, перебирая в памяти мои очень немногие нерусские и нееврейские знакомства в годы между двумя войнами, это воспитанный и тихий молодой человек в очках – немецкий студент, чьим коньком были казни».

Этот студент филфака по имени Дитрих, которому Набоков давал уроки русского языка, действительно собирал фотографии казней и вырезки из газет с их описаниями.

В романе «Дар», завершённом уже после отъезда из Германии, она названа «страной, тяжкой, как головная боль». Даже летнее берлинское воскресенье, проведённое на пляже, Набоков описывает исключительно мрачно:

«Безнадёжная, безбожная тупость довольных лиц, возня, гогот, плеск, – всё это сливалось в апофеоз того славного немецкого добродушия, которое с такой естественной лёгкостью может в любую минуту обернуться бешеным улюлюканьем».

В Берлине Владимир Набоков прожил с женой – Верой Слоним – до 1937 года. Сниматься с места с трёхлетним сыном было тяжело, да и денег на переезд не хватало. Однако угроза, нависшая, прежде всего над женой-еврейкой, заставила бежать. Набоковы перебрались сначала во Францию, а спустя три года, перед самым взятием Парижа, - в Соединённые Штаты Америки. Брат Набокова Сергей, оставшийся в Германии, умер в концлагере.

Как пишет биограф Владимира Набокова, лишь в последние годы жизни он подобрел к немцам. Здесь сыграли определённую роль восторженные отзывы немецкой критики на его произведения. Имело большое значение и то, как переоценивали немцы своё недавнее прошлое. Практическая деталь: жена Набокова Вера получила компенсацию от правительства ФРГ – символическое возмещение ущерба как еврейке, потерявшей в результате захвата власти национал-социалистами своё рабочее место. Убеждаясь в том, что новое поколение немцев – уже другое, Набоков постепенно менял и своё отношение к ним.

Собственно, Набоков, как подчёркивает в своей книге Томас Урбан, недолюбливал не немцев вообще, а тех черты их национального характера, которые, как он считал, привели к нацистской диктатуре. Кроме того, социализм сталинского образца писатель ненавидел столь же сильно, как и нацизм. И в этом был солидарным, например, с персонажами книги Александра Гогуна «Между Гитлером и Сталиным». Это историческое исследование, посвящено «украинским повстанцам». Именно такое определение, вынося его в подзаголовок, предпочитает автор традиционному «украинские националисты». Предпочитает, наверное, потому, что у словосочетания «украинские националисты» есть устойчивая негативная окраска. В советские времена оно автоматически означало пособников Гитлера и врагов украинского народа. Александр Гогун придерживается другой точки зрения.

Коммунисты, - считает автор книги «Между Гитлером и Сталиным», - не хотели признавать, что националистическое движение на Украине не было организовано немецкими нацистами, но имело свою собственную идеологию, своё управление и свои интересы. Советская пропаганда всячески замалчивала тот факт, что на определённой стадии сторонники независимой Украины вели столь же непримиримую войну с гитлеровскими оккупантами, как и с советскими – тоже, как они считали, оккупантами.

Книга украинского ученого, выпущенная петербургским издательским домом «Нева» на русском языке, – это попытка на основе архивных документов, мемуаров и интервью с участниками войны опровергнуть старые мифы и прояснить мало известные российскому читателю страницы истории украинского народа.

Истоки украинского национального сопротивления автор находит в послереволюционный период, во времена гражданской войны. В 1920 году Украина, как её понимали «самостийники», была поделена между четырьмя государствами: Советской Россией, Польшей, Румынией и Чехословакией. Тоталитарный и авторитарные «старшие братья» проводили политику дискриминации украинцев. Исключение в этом плане составляла лишь демократическая Чехословакия. Всякие попытки украинского национального возрождения в СССР жестоко душились уже в зародыше, но в Польше и Румынии еще в начале 20-х годов возникли и набились опыта различные подпольные группы, в том числе и ставшая впоследствии знаменитой Организация украинских националистов (ОУН). У неё была своя программа, нацеленная на создание независимого украинского государства. В ОУН входили около 20 тысяч человек. Но сочувствующих было намного больше.

Действовали оуновцы привычными тогда революционными методами. В знак протеста против политического и экономического угнетения украинского крестьянства они жгли усадьбы польских землевладельцев, совершили ряд терактов, самым громким из которых было убийство министра внутренних дел Польши Перацкого.

Перед Второй мировой войной главой ОУН был избран Андрей Мельник. Он был представителем старой эмиграции, полковником петлюровской армии.

В 39-м году, полюбовно договорившись, Гитлер и Сталин поделили Польшу. Из тюрем вышли организаторы покушения на польского министра внутренних дел во главе со Степаном Бандерой. Это привело к расколу в ОУН. Организация украинских националистов, как в своё время РСДРП, раскололась на «б» (бандеровцев) и «м» (сторонников Андрея Мельника). И те, и другие начали непримиримую борьбу против советского режима, а также – друг против друга.

После нападения Гитлера на Советский Союз у украинских националистов появилась новая надежда. Они поддержали немецких нацистов в надежде, что те разрешат им создать своё государство, как разрешили хорватам и словакам. После занятия немцами Львова 30 июня 1991 года бандеровцы даже провозгласили создание «самостийной Украйны». Но в планы Гитлера это не входило. Он искал здесь не союзников, а дешевую рабочую силу, поставщиков зерна и другой сельскохозяйственной продукции для «третьего рейха». Фюрер был уверен, что жёсткий оккупационный режим позволит лучше управлять украинцами и белорусами, чем игры в независимость. В результате поторопившееся с объявлением независимости руководство ОУН во главе с Бандерой заключили в концлагерь, и гестапо начало настоящую охоту за оуновцами.

Из-за этого террора бандеровцы ушли на нелегальное положение, фактически начав подпольную войну на два фронта: против коммунистов и против нацистов. Лишь в октябре 44 года, когда гитлеровцы уже отступали с территории Украины, они выпустили Бандеру на свободу и даже выделили ОУН некоторое количество оружия и боеприпасов в надежде на их активные действия в тылу Советской Армии.

Советская историография ставила знак равенства между оуновцами, с одной стороны, и служившими непосредственно нацистам украинскими полицаями, а также бойцами украинской дивизии СС «Галичина», – с другой. Автор же книги «Между Гитлером и Сталиным» пытается провести чёткое разделение, подчёркивая, что украинские повстанцы и немецкие национал-социалисты преследовали разные цели, и сотрудничество в борьбе с общими врагами – Польшей или Красной Армией – сменялось враждебностью, Александр Гогун цитирует одно из уже послевоенных свидетельств:

«…Экс-каратели и экс-старосты… казались нормальными советскими людьми, то есть слугами власти, любой власти – что гитлеровской, что советской, что польской, что, если появится, своей украинской. Часто это были просто человекообразные автоматы, запрограммированные на исполнение любого приказа. Недаром среди самых кровавых гитлеровских убийц можно было обнаружить людей, которые… числились советскими активистами»…Бандеровцы выглядели совсем по-иному. Они убивали во имя родины…»

Можно ли, однако, оправдывать убийство любовью к родине? Ответ, по-моему, совершенно не очевидный. Столь же спорным является и противопоставление «искренних» бандеровцев «оппортунистам»-полицаям. Как бы то ни было, но именно благодаря своему патриотизму и своей жертвенности бандеровцы сумели продержаться в лесах Западной Украины до середины пятидесятых годов. Причём сам Бандера жил в эмиграции, где в 59-ом году был убит чекистским киллером (говоря современным языком), а непосредственно командовал партизанскими отрядами Роман Шухевич, который считается сегодня на Украине национальным героем. Шухевич погиб в 1950-м году.

Украина сейчас – независимое государство, которое только начинает узнавать и переоценивать свою собственную историю. Процесс этот трудный. То, что Украину бросает здесь из крайности в крайность – неизбежно. Изобразить историю снова чёрно-белой, всего лишь поменяв краски зеркально, - легче, чем во всём богатстве полутонов. «Чёрно-белой» часто рисуют и нынешнюю ситуацию на Украине российские средства массовой информации. На самом деле Восточная и Западная Украина не так уж непримиримы. Здесь намного больше полутонов, чем представляет себе (или представляет другим) российская властная элита.

О реконструкции истории пойдёт речь и в следующем нашем сюжете, который познакомит вас с ещё одной книгой, переведённой с немецкого языка и вышедшей в России. Автор её – Эрнст Добльхофер, а называется эта книга, выпущенная издательством «Вече»: «Знаки и чудеса. Как были дешифрованы забытые письмена и языки».

При первом знакомстве с книгой Добльхофера в памяти сразу же возникает другая, на родственную тему, автор которой тоже немец – Курт Вальтер Марек, известный всему миру под псевдонимом Керам. Книга Керама «Боги, гробницы, учёные» тоже носила научный характер, что не помешало ей после выхода в свет в 1949 году сразу стать бестселлером. Керам назвал своё исследование «романом археологии», и оно действительно читается как увлекательный роман. Добльхоферу по части увлекательности изложения со своим коллегой и соплеменником, конечно, не потягаться: тот был не только известным учёным, но также популярным литератором и журналистом. Однако Добльхофер затрагивает ряд проблем, которых Керам не касался. Границы его исследования охватывают даже период первобытно-общинного строя, когда ещё не было никакой письменности. Он рассказывает о так называемом «предметном письме», включающем в себя бирки, шнурки с узелками, пояса северо-американских индейцев и т.д. А затем анализирует все стадии последующей трансформации: от «предметного письма» к «рисуночному», от рисунка к клинописи. В книге «Знаки и чудеса» рассказывается о дешифровке почти всех забытых в течение веков письменных систем древности.

Избранная манера повествования помогает всё же несколько смягчить научную суховатость фактов. Автору удалось нарисовать живые портреты учёных, открывших для нас умершие языки прошлого, начиная с Жана-Франсуа Шампольона, расшифровавшего египетские иероглифы, и кончая Майклом Вентрисом, проделавшим то же самое с так называемым крито-микенским линейным письмом. И вот тут подчеркнём главное преимущество книги «Знаки и чудеса» перед бестселлером Керама: «Знаки и чудеса» написаны гораздо позже. О Вентрисе, например, в книге Керама даже не упоминается, потому что тот сделал своё нашумевшее открытие уже после её выхода в свет.

Языки, как давно известно, смертны. И не только очень древние. Англичане давно уже не говорят на языке Шекспира, современные русские далеко не всё понимают в творениях протопопа Аввакума. Да что Аввакум!.. Современная речь и современное письмо – совсем не те, что были, например, в 19-м столетии. И подобное произошло не только в России.

«Язык былого времени, язык изысканный и превосходно отточенный… - этот язык погиб. Он погиб, как погибли строения египтян и погибли системы гностиков, как вынуждены были погибнуть Афины и Византия».

Это уже строки из новеллы Германа Гессе с характерным названием «Трагично…». Она вошла в книгу «По следам сна». Так назвало издательство «АСТ» сборник новелл, эссе и писем Гессе, вышедший в серии «Книга на все времена». О том, что этот автор по степени своей популярности в России не уступает даже признанному немецкому любимцу сегодняшних россиян – Ремарку, спорить не приходится. Помимо множества отдельных изданий книг Гессе трижды выходило собрание его сочинений, причём одно (в 1994-95-м годах) аж в восьми томах. Это был совместный труд сразу трёх издательств: столичных «АСТ» и «Прогресса», а также харьковского «Фолио».