Открытие немецкого павильона на биеннале ожидалось в этом году с нетерпением не только в силу естественного любопытства, но и по трем другим, не связанным напрямую с искусством причинам. Во-первых, впервые в истории выставки создавать пространство национального павильона Германии поручили человеку, не только не имеющему немецкого паспорта, но даже не говорящему по-немецки, - англичанину Лиэму Гиллику.

Во-вторых, куратор Гиллика Николаус Шафхаузен (Nicolaus Schfhausen) еще за несколько месяцев до открытия выставки сообщил общественности, что будь его воля, он вообще снес бы немецкий павильон. Такие предложения звучат нередко (построенное еще в начале двадцатого века здание было перестроено во времена национал-социализма в стиле эпохи), но все-таки не со стороны кураторов. Наконец, в-третьих, Гиллик, в отличие от коллег по "ноеву ковчегу" садов Жардини, наглухо закрыл двери своего павильона на время работы и строго засекретил детали проекта до заветного дня. И вот этот день наступил.

Кухня за шторками

За тяжелыми дверьми покачивались пестрые шторки, какими обычно отпугивают мух итальянские кафе. Предчувствия не обманули стоящих в очереди посетителей: за шторками их взглядам открылась... кухня. Очень большая и абсолютно нефункциональная кухня: это было нагромождение кубов из светлого дерева, представляющих собой как бы модели кухонных шкафов, столов, стоек и перегородок.

На самом высоком из шкафов сидит очень натуралистичного вида кошка. Она говорит голосом своего создателя Лиэма Гиллика и будет рассказывать о том, что модернизм не равен модернизму, что в истории идей двадцатого века особое место занимает Баухауз, впервые додумавшийся провозгласить банальное высоким и поставивший идеалы "золотого сечения" на службу бытовым потребностям человека. Символом этого процесса "эмансипации" дизайна Лиэм Гиллик (в образе кошки) считает так называемую "франкфуртскую кухню".

Но на открытии чучело кошки со встроенным электронным механизмом помалкивало, потому что вещал сам Лиэм Гиллик. "Я вовсе не собирался сделать самую большую и самую идиотскую кухню в мире, - рассказывал жизнерадостный англичанин, покрытый ровным венецианским загаром. - Между прочим, работая над проектом, я походил по магазинам. Вы не поверите: иные кухонные гарнитуры стоят дороже, чем объекты современного искусства!". Развеселившиеся слушатели узнали и о том, что у "биеннальной" кошки имеется реальный прототип: любимица сына художника так сильно мешала Гиллику-старшему работать над проектом, что в конце концов оказалась его частью. "Членов общества защиты животных прошу не беспокоиться!" - поспешил уточнить оратор.

Архитектура живет и побеждает

Немецкая арт-критика несколько раздраженно отреагировала на очередную попытку иконоборчества. "Было бы неплохо, если бы будущие кураторы перестали делать идола из нацистского архитектурного сооружения," - прокомментировал увиденное корреспондент газеты Frankfurer Allgemeine Zeitung Петер Рихтер (Peter Richter).

Тем не менее, то, что англичанин неожиданным образом открывает взгляду павильон, в былые годы частично или полностью скрытый крупногабаритным "артом", можно отнести к достоинствам его проекта. При перестройке павильона в конце тридцатых годов архитектор Эрнст Хайгер (Ernst Haiger) руководствовался не только "указаниями партии", но и полученным образованием: во внутренних пространствах павильона очень много от той самой пропорциональности и строгости, которые являлись идеалами Баухауза. Архитектура вступает в диалог с проектом Гиллика - и побеждает. Это можно считать, по крайней мере, поводом для размышления о силе и живучести иных идей.

А то, что о современном искусстве рассуждает кошка, можно считать не только проявлением пресловутого британского юмора, но и ироничным отсылом к коту Муру, чти "жизненные воззрения" сберег для благодарного потомства немецкий романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман.

Автор: Анастасия Рахманова
Редактор: Ефим Шуман