Волковысский предприниматель Николай Автухович, который провел в заключении пять лет и два месяца, в первые же дни на воле вынужден заниматься сразу многими проблемами. "Бизнес пассажирских перевозок разорен, дом требует ремонта, нужна работа, чтобы отдавать долги, а здоровье подорвано", - сообщил Автухович в интервью DW. Он признался, что пока не чувствует себя свободным, поскольку еще один год и четыре месяца будет находиться под превентивным надзором милиции.

Преследование белорусского бизнесмена правозащитники признали политически мотивированным, расценив его как месть властей за борьбу с коррупцией. В 2005 году предпринимателя признали виновным в уклонении от уплаты от налогов и приговорили к трем с половиной годам лишения свободы с конфискацией имущества, хотя на суде представительница министерства по налогам и сборам свидетельствовала, что в действиях Автуховича не было состава преступления.

После досрочного освобождения в 2008 году Николай Автухович занялся созданием Союза ветеранов-афганцев. В 2009 году его вновь арестовали и обвинили сначала в поджоге чужого имущества, а затем - в подготовке терактов против главы Гродненского облисполкома и замминистра по налогам и сборам. Но поскольку обвинения не были доказаны, приговорили к пяти годам строгого режима "за незаконное хранение пяти патронов к охотничьей винтовке". Так как он не отбыл полностью наказание по первому приговору, суд добавил к этому сроку еще два месяца.

DW: Пять лет и два месяца: сначала в колонии в Брестской области, потом - в Гродненской тюрьме. Как прошли для вас эти годы?

Николай Автухович: Я пытался жить обычной жизнью, много читал. Информацию о событиях в стране и за рубежом получал из независимых белорусских изданий – "Народной воли", "Нашей нивы", "Новага часу", которые мне присылали из редакций. Занимался спортом и в тюрьме даже стал чемпионом по настольному теннису. За все это время ни разу не ходил в столовую, сам варил каши, и меня не трогали - пусть делает, что хочет. Но потом, когда сверху поступила команда "давить", администрация стала считать мои действия злостными нарушениями: не ешь то, что едят все, протестуешь против антисанитарии, объявляешь голодовку протеста - в штрафной изолятор, ШИЗО.

- Почему была дана такая команда?

- Потому, что я протестовал не только за себя, но и против того, чем и из каких тарелок кормят людей, что по стенам ползают тараканы. Дважды в неделю меня водили к начальству на "воспитательные беседы" и объясняли, что я должен вести себя тихо. Но я задавал неудобные вопросы: почему заключенные спят в ненадлежащих условиях, почему им не дают белого хлеба, почему в супе только рыбьи головы и хвосты, а сама рыба и мясо продаются за углом за деньги, почему чеки в магазине не выдаются, почему нельзя звонить домой, почему много случаев заболевания туберкулезом?

Конечно, администрация интересовалась, почему меня это волнует, и мне лично обещали белый хлеб, но я требовал, чтобы его давали всем. Вокруг меня стали группироваться заключенные, помогали собирать информацию о нарушениях и передавать ее в независимые СМИ. Когда начальство это поняло, меня решили приструнить. Но, когда выходил из ШИЗО, люди встречали меня как победителя.

- В прошлом году в Гродненской тюрьме вы пытались вскрыть себе живот лезвием, и это была не первая попытка такого рода...

- Почему в тюрьмах глотают железо, режут вены, вскрывают животы? Чтобы получить возможность сообщить на свободу об издевательствах, когда нет больше сил терпеть и когда нужна помощь. Я не самоубийца и наносил себе не смертельные порезы. Надеялся, что зашивать раны повезут в больницу и что можно будет встретиться с адвокатом и передать сообщение о моральном и физическом давлении.

Это такая игра - крик, потому что никакие заявления в прокуратуру не выйдут из тюрьмы, если не захочет начальство. Твои жалобы рвут на глазах. Могут, например, избить всю камеру, если кто-то один пожалуется на нарушения. Но тюремная администрация боится скандалов. Вскрытие живота было моим предупреждением: если вы еще раз незаконно признаете меня злостным нарушителем и накажете, я порежу себе вены.

- Почему вы не написали прошения о помиловании?

- Пару раз меня спрашивали, буду ли писать такое прошение, но я отвечал, что мне задают глупый вопрос. Я ни в чем не виноват, и просить о помиловании не считал нужным.

- Что давало вам силы пережить испытания?

- В одной из сумок, с которыми я вышел из тюрьмы, 2292 письма. Их написали за все это время знакомые и незнакомые мне люди. Вторая сумка - полная книг. Я не оставил их в тюремной библиотеке, потому что они подписаны теми, кто мне их пересылал.

Меня и мою семью поддерживали многие. Они помогают мне и сейчас. В день освобождения гродненский предприниматель, с которым я не был знаком лично, но переписывался, передал мне деньги, потому что в моем кармане было пусто. Моим жене и матери помогали белорусские правозащитники из центра "Весна" и комитета помощи репрессированным "Солидарность". Они оплачивали лекарства, которые передавали мне в тюрьму. Моя дочь учится в университете в Польше и получает стипендию по программе Калиновского, которую создали поляки в помощь репрессированным белорусам.

Выжить в условиях жесткого прессинга без такой поддержки было бы сложно. Поэтому считаю, что нужно сделать все, чтобы помогать освобождению других политзаключенных, и что вообще надо в корне менять судебную и пенитенциарную систему Беларуси, уничтожающую личность.

- Чем вы планируете заниматься в первую очередь?

- От тюремной сырости у меня развился сильный кашель, хотя я не курю. Есть проблемы с зубами и желудком, правую руку не могу поднимать. Но обследоваться и лечиться можно только в Волковыске, так как я, согласно превентивному надзору, не могу покидать пределы города. Так что сначала надо поправить здоровье, все остальное - потом.