Главный немецкий социал-демократ сравнил толстосумов-капиталистов с прожорливыми насекомыми. В черный список занесены двенадцать ведущих мировых инвестиционных фондов, которые скупают некоторые из ставших убыточными предприятия ФРГ.

В славных традициях пролетарских вождей председатель Социал-демократической партии Германии Франц Мюнтеферинг сравнил капиталистов с саранчой. «Международные инвесторы-капиталисты, заявил он, как тучи прожорливой саранчи налетают на экономику Германии, сжирают всё подчистую и несутся дальше, оставляя за собой безжизненную пустыню». Если Вы смотрели фильм «Красотка» с Джулией Робертс, то можете себе представить в качестве собирательного образа такого жадного инвестора-капиталиста в лице Ричарда Гира. Он скупает попавшие в затруднительное положение промышленные кампании, безжалостно их расчленяет, увольняет рабочих, а остатки продает с молотка и с солидным наваром для себя лично. В фильме история заканчивается хэппи-эндом: под чутким руководством работницы сексуального фронта капиталист обретает доброе человеческое лицо и начинает создавать новые рабочие места, повышая ВВП страны. Все рыдают от счастья и избытка чувств. В жизни, увы, по другому, и Франц Мюнтеферинг не располагает качествами Джулии Робертс, чтобы перековать ненасытных капиталистов. Он вынужден довольствоваться ролью пролетарского трибуна.

Когда главного немецкого социал-демократа спрашивали, кого конкретно он имеет в виду под саранчой, он делал сердитые глаза: а Вы сами, что, не знаете? Публика не знала. И тогда социал-демократы ей помогли, ведь классового врага надо знать в лицо. В недрах штаб-квартиры СДПГ выработали черный список, в который были занесены двенадцать транснациональных инвестиционных корпораций. Среди них – Дойче Банк, нью-йоркская группа «Карлайль», группа американского миллиардера Хаима Сабана, инвестиционный банк Голдман Закс, группа Блэкстоун, группа Кольберг – Кравис – Робертс, не имеющая никакого отношения к голливудской актрисе, и другие. В две тысячи третьем году под их контролем находилось пять тысяч немецких фирм с общим числом занятых в четыреста тысяч человек. В прошлом году международные инвестиционные акулы прикупили немецкой экономики на двадцать два миллиарда евро. И что же? Распродажа национального немецкого достояния?

Упомянутая группа Кольберг – Кравис – Робертс приобрела, например, немецкую фирму Теновис, производящую системы связи. Рабочим сперва сократили зарплаты, якобы, во имя сохранения рабочих мест, но потом половину их них всё-таки уволили. Это, конечно, печально. Но с другой стороны, у второй половины работа осталась, а ведь фирма была на грани полного банкротства и ни один немецкий банк денег в долг ей не давал. А купив у Сименса и модернизировав предприятие Винкор Никсдорф, производящее банкоматы, Кольберг – Кравис – Робертс создал дополнительно тысячу шестьсот рабочих мест, сделал предприятие прибыльным и с успехом разместил его акции на бирже. Примеры есть, конечно, разные, но этот показывает, что саранча может оказаться весьма полезным насекомым.

Метод работы международных частных инвестиционных фондов примерно одинаков. Они покупают нежизнеспособные фирмы, которые больше никому не нужны – либо не отвечают новой стратегии материнской компании, либо оказались на грани банкротства и без шансов получить кредит. Инвестирующим доверенные им частные капиталы не до сантиментов, традиции и марки их не интересуют. Стратегия рассчитана максимум на пять лет: купить, сократить издержки, уволить лишних, сделать прибыльным, снова продать, порой расчленив, с максимальной выгодой для себя. Иногда выгода астрономическая, но и коммерческий риск соответствующий. И, кстати, действуют так не только международные финансовые воротилы. Есть, например, такая чисто немецкая инвестиционная компании с абревиатурой Дэ-Дэ-Фау-Ге. Некоторое время назад она купила именитый издательсткий дом «Франкфуртер Рундшау» и начала санацию производства, в ходе которого в течение года будут уволены примерно треть занятых. Когда издательство снова станет доходным, его продадут. Пикантно в этой истории, что кампания Дэ-Дэ-Фау-Ге – это коммерческий холдинг самой Социал-демократической партии Германии, председатель которой так рьяно взялся за капиталистов.

Неизвестные герои второй мировой

Сегодня, девятого мая в Москве торжественно празднуют шестидесятую годовщину победы и окончания второй мировой войны. Не так пышно и помпезно отметили это событие и здесь, в Германии, в стране, потерпевшей в той войне сокрушительное поражение. Сегодня я хочу рассказать Вам о человеке, коренном берлинце, который, однако, встретил окончание войны по другую, по советскую линию фронта.

Штефан Дёрнберг родился двадцать первого июня тысяча девятьсот двадцать четвертого года в семье немецкого еврея-коммуниста. В тридцать пятом, через два года после приходя к власти нацистов, Дёрнберги бежали в СССР, где прием им НКВД оказал отнюдь не радушный. Тем не менее сразу после нападения гитлеровской Германии на Советсткий Союз семнадцатилетний Штефан записался добровольцем в Красную Армию, а закончил войну в Берлине офицером роты пропагандистов восьмой гвардейской армии. Второго мая сорок пятого года – в городе еще то и дело вспыхивали перестрелки – молодого лейтенанта срочно вызвали в штаб армии, расположившемся в одном из доходных домов в районе Темпельхоф:

Мне сообщили, что прибыл командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг и подписал приказ о капитуляции берлинского гарнизона. Мне надлежало отпечатать текст на машинке. Машинка с немецким шрифтом у нас была, мы на ней листовки печатали. Тот приказ я отпечатал в нескольких экземплярах, один из которых до сих пор хранится у меня. Вейдлинг подписал все копии. Этот приказ был слегка необычным, он начинался с таких слов:

Фюрер сам лишил себя жизни и тем самым бросил нас на произвол судьбы. Поэтому мы не связаны более прошлыми приказами. А потому я приказываю и отдаю распоряжение, бой прекратить.

Закончив формальности, Штефан Дёрнберг сел в машину с громкоговорителем на крыше и поехал по городу, зачитывая приказ Вейдлинга о капитуляции:

Помню, что мы поехали вместе с адьютантом генерала, двигались в направление воказала Цоо. Там был большой бункер, в котором, судя по всему, забаррикадировалась довольно большая группа немецких солдат. Подняв белый флаг офицер вермахта стал зачитывать приказ, я тоже добавил пару слов и сказал, что всем, кто сейчас сложит оружие будет гарантирована жизнь.

В тот же день Штефан Дёрнберг ушел в самоволку, исполнив свою давнишнюю мечту. На машине с громкоговорителем на крыше он отправился

в район Штеглиц, к дому номер восемнадцать по улице Хольштайнише штрассе. Он ехал домой, не зная, уцелел ли тот дом вообще. Оказалось, уцелел:

На доме были вывешены белые флаги, а женщина, которая жила в квартире, которую раньше снимали мы, ужасно перепугалась. Она стала умолять меня не отправлять её в Сибирь. Вот чудачка! Я объяснил ей, что за то, что она живет теперь в нашей бывшей квартире, никто её в Сибирь не отправит.

О чем думал Штефан Дёрнберг, стоя перед домом номер восемнадцать на Хольштайнише штрассе, где не был десять лет? Хотел отомстить, испытывал триумф?

Какие чувства? Я бы сказал, в первую очередь элементарное любопытство, посмотреть, стоит ли еще наш дом. Я ведь не знал, уцелел ли он среди развалин. Ну, а во вторых, хотелось как-то завершить тот день, прочувствовать, что я действительно вернулся домой, побывав у того дома, в котором прошло мое детство.

После войны Штефан Дёрнберг продолжил службу – в министерстве иностранных дел ГДР, а в восьмидесятые годы был её послом в Финляндии.

Свинг – музыка войны

Музыкой войны принято считать духовые марши с барабанной дробью. Но вот ветераны в первую очередь вспоминают о балладах или ритмах свинга. Свинг, пришедший в Европу из США в тридцатые годы, покорил всех – и Рузвельта, и Гитлера и Сталина. Свинг стал, так сказать, саундтреком второй мировой. Он и сейчас, шестьдесят лет спустя, пользуется немалой популярностью. В Германии ни один коллектив не имеет такой славы, как Свинг Дэнс Оркестр под управлением Андрея Хéрмлина. Репортаж Веры Блок:

Проборы в ниточку, по старым пузатым микрофонам, по меди труб и по начищенным до блеска башмакам прыгают солнечные зайчики.

Я проверяю перед концертом, стоят ли пульты на том месте, на котором они должны стоять, я проверяю прическу, я проверяю платочек в кармане. Это очень важно, потому что я считаю, что музыку слушают, но музыку и видят.

Андрей Хермлин – под сорок, широкоплечий и круглолицый, и вне сцены придерживается имиджа джазмена-денди с Бродвея. Темносиний костюм в строгую полоску, набриолиненные волосы, на ногах – элегантные черно-белые штиблеты. Мать Андрея – москвичка. От нее сын научился русскому

Вообще, до моего четвертого года я вообще не говорил по-немецки. Я говорил только по-русски. Это было очень ясно разделено: папа со мной говорил по-немецки, а мама только по-русски. Я до сих пор говорю с мамой только по-русски.

Джазом Андрей болеет с самого детства. Родился В ГДР, В семье писателя Штефана Хермлина. Лет в пять обнаружил отцовские пластинки и открыл для себя мир свинга – бурлящий, шумный, свободный и такой влекущий мир свинга.

И вот уже почти двадцать лет, как играет эту музыку на сценах и в танцзалах от Берлина до Нью Йорка

Когда мне было десять –двенадцать лет, я уже в голове знал, какой должен быть мой оркестр. Когда-нибудь. Когда мы начали в 1988 году выступать, мы осуществили 10 процентов моих мечтаний. А сейчас это уже приблизилось к 60 – 70 процентам.

Но стопроцентного удовлетворения, видимо, никогда и не будет, таков удел любого артиста – признается Андрей. Да и кроме того

В джазе половина – это душа. И если душа музыканта из Тюрингии, музыканта из Баварии, который чувствует то же самое, что чувствует музыкант американский, белый или черный, музыкант из Гарлема, из манхэттена, из Чикаго – это очень трудно себе представить. Как бы я не старался – все равно я не американский музыкант. Так, как ты живешь, так ты играешь джаз. Так, как ты вырос – так ты играешь джаз.

В репертуаре Свинг Денс Оркестра нет композиций ни немецких ни советских авторов, хоть обе эти страны неотделимы от жизни Андрея.

Записи из Советского союза, так же как и записи из Германии – у них нет настоящего свинга. Всегда это как-то напоминает марш, или что-то в этом духе. / примеры/. Я не знаю, в чем... я не думаю что там особое давление оказывали на музыкантов в идеологическом смысле. Просто может быть в крови нет? Не знаю! Не могу объяснить...

Андрей Хермлин любит золотые годы свинга. Свою виллу в берлинском райне Панков пианист обставил в стиле тридцатых – арт деко, бау хауз . Строгое темное дерево, низкие кожаные кресла с покатыми спинками, на рояле - хромированный светильник. В гараже – гордость хозяина – два довоенных бьюика. Иногда Андрей мечтает повернуть время назад и перенестись в год эдак тридцать шестой. Но в Манхеттен. В Берлин времен Гитлерюгенд и гестапо – ни за что.

В прошлом году Андрей исполнил заветную мечту. Вместе с коллегами-музыкантами сыграл знаменитый концерт Бенни Гудмена в Карнеги Халл. Первый джаз-концерт на классической сцене. В планах – программы, посвященные Фрэнку Синатре и Элле ФитцджерАльд. А пока... Андрей Хермлин вновь и вновь выходит на сцену, садится к роялю, музыканты берут в руки инструменты, по краям танцплощадки уже топчутся в нетерпении пары, свет гаснет...

Леди и Джентельмены! Играет Оркестр Андрея Хермлина!