«Вы правильно сказали, что тут разные варианты помилования. Слово помилование вмещает и снижение срока, и судимость даже можно у человека убрать, и выпустить на свободу, или очень на незначительный срок, небольшой срок сократить... Все зависит от состава преступления, от биографии... Был случай, когда начальник «Матросской тишины» обратился к нам. У него умирал человек, убийца. Но ему оставалось жить точно совершенно (был консилиум врачей) две-три недели. Он говорит: «Помогите его выпустить, на свободе он проживет чуть-чуть больше»... В общем принципе слово помилование означает милосердие высшего, это не снятие судимости, вина остается с человеком. Наоборот, когда мы рассматриваем дело, мы смотрим, покаялся ли человек, признал ли свою вину... А вот, как было, например, с Тамарой Рохлиной, она не признала вины... И когда мы предложили облегчить ее участь, чтобы она не сидела, не ожидала решения, она нам коротко через адвокатов сказала, что вины она не признает, поэтому ей не в чем просить милости...И такие люди есть, и это тоже нормально...»

«Комиссия создавалась, как я сказал, по зернышку. Кроме Булата Окуджавы в ней работал Лев Разгон (сиделец наш – 17 лет отсидел), в ней работал Кома Иванов, замечательный наш лингвист, в ней работала Женя Альбац, в ней работал, даже успел чуть чуть поработать Олесь Адамович, Роберт Рождественский, в ней до конца работал от начала отец Александр (Борисов), удивительный человек, настоятель церкви Козьмы и Демьяна, работали Бовин Александр – бывший посол в Израиле, пребывало много довольно юристов... У нас всегда говорили: ну почему там писатели или священники решают судьбу человека? Ну, конечно, это вопрос нравственный, не юридический. Но мы имели и большой и доброкачественный состав юристов: Вицин Сергей Ефимович, референт Совета Европы, доктор наук, профессор и так далее, Рамазин, член коллегии Верховного суда и так далее. То есть состав был очень разнообразный и это давало возможность с разных сторон любое дело обсудить. А то, что мы уже, как говорят, «спелись» за это время, то есть смогли очень долго общаться, помогало в трудные минуты выживать комиссии, потому что давление, или письма, или гадости, или «бяки» всякие валились непрерывно, но мы уже, как говорят, были скреплены не просто хорошей работой, а общей идеей. И люди по этому принципу отбирались, и у нас были общие дни рождения, общие праздники, общие юбилеи и это тоже объединяло. Даже поездки общие по лагерям или даже в командировки. Вот была прекрасная поездка в Германию: Копелев нас позвал тогда, организовал эту поездку и эта поездка тоже очень много нам дала».

«В том случае была она справедлива, потому что это было преступление перед народами. Перед одним народом точно, но и перед всеми остальными тоже. Если спрашивать, справедлив ли был процесс над фашистами, например, - безусловно. Там надо было их уничтожать. Это была нелюдь, это были чудовища, это был рак человечества, и от него надо было операционным путем избавиться. Всего пять маньяков проходили через нас – я всегда голосовал за их смертную казнь, когда она существовала в России. Это мое личное мнение. А общественное мое мнение, что нужно добиваться отмены смертной казни, потому что мы видим, и человечество видит, и общество видит, что она приносит невероятные мучения всему обществу. Это кажется, что мы не замечаем: где-то человека ликвидировали и все. Мы не знаем, сколько вины было на самом деле... Суды – неправедные, ошибок очень много. Мы не знаем, сколько человек причастны к этому убийству. И вот американцы, например, которые все считают, они перевели это из моральной в, так сказать, экономическую часть, что содержать человека в тюрьме пожизненно стоит один миллион долларов, а чтобы казнить его (подготовить казнь, компенсировать все моральные затраты участников этого) стоит полтора миллиона долларов. Так что со всех точек зрения обществу казнить невыгодно. А с моральной точки зрения – это убийство человека, это не наказание. И я приводил этот пример одного не очень известного политика, который очень хорошо сказал: «Мне не жалко убийцу, которого мы уничтожим, мне жалко общество, которое мы делаем убийцей». Давайте вернемся к первоистокам. Что сделал Господь с первым убийцей библейским Каином? Он его не убил. Он его пожизненно наказал: то есть это было пожизненное заключение, то есть изоляция от общества, одиночество и так далее. То есть это дало нам пример решения высшего существа».

«Вот сейчас письма из лагерей пожизненных, которые мы получаем, иногда с просьбами, иногда с проклятьями, говорят о том, что многие из них пришли к выводу, что это более мучительный процесс. Но не безысходный».

«Очевидно было, что нам попадает, как говорят, «мелкая рыбешка»: то мы смотрим проводника, который провозил «соломку» и у него двое-трое-четверо детишек, то мы смотрим девочку-студенточку, которую использовали, так как она была без денег и без работы и так далее... То есть попадает мелкая рыбешка. Но и тут мы, кстати, все-таки не миловали, мы непреклонны были, когда попадались даже мелкая рыбешка. Крупная никогда не попадалась. Думаю, что когда вот Александр Исаевич Солженицын призывает к смертной казни наркодельцов, а его еще господин Россель – губернатор Екатеринбургской области поддерживает, они плохо понимают или что-то такое недопонимают в том, что они будут расстреливать вот этих вот проводников и этих вот девочек, а крупные где-нибудь будут отсиживаться – и даже удобнее отсиживатся, потому что будут ликвидированы свидетели, которые когда-нибудь могли бы их разоблачить».

«Это последние дни так было. Когда люди поверили в то, что их судьба может быть решена. Раньше не подавали на помилование, собственно и не верили в него особенно. Когда мы приезжали в лагерь, то узнавали, что кто-то один в год помилован, но это не внушало им доверия. И вдруг оказалось, что они стали больше из печати узнавать о нас и даже от своих друзей. И посыпался дождь просьб. И нельзя было на все откликнуться – это ненормально было бы. Дела каждый берет домой, читает и приезжает уже с готовыми решениями. Когда дел было 30, 50 или даже 100, на это хватало двух выходных дней. Когда их стало 200, то на это стала уходить еще часть недели. Но ведь на то и собрались люди на комиссию, чтобы пожертвовать чем-то. Но каждый раз жертв все больше и больше требовалось. Мы стонали, плакали, жаловались друг другу, но понимали, что не можем не помочь, собственно для этого собрались. И поэтому, уже когда в конце по 200, ну это не много было. Мы, конечно, ощущали непрерывную нехватку времени и понимали, что можно ночь захватить, можно еще, можно еще... Но в общем я скажу, что недобросовестности в наших делах не было. Мы решали судьбы серьезно и опыт подсказывал, что. если жулик попался, то мы могли на него потратить там на комисси три секунды всего, потому что - очевидно, не насилие и так далее. А этих дел 40 процентов шло. А если тяжелое дело, как, скажем, с Чикатило, то мы несколько дней могли заседать по одному делу. Или по господину Поупу мы заседали несколько дней. Это вопросы серьезные были».

«Ну у меня была одна встреча в Владимиром Владимировичем. Это было в конце прошлого года, когда произошел указ о реформе помилования. Беседа была долгой, час. Владимир Владимирович умеет слушать, умеет понимать. Вникал в какие-то дела и беседа была плодотворной и речь шла не только о помиловании, но и вообще о судебной реформе, о лагерях... И полагаю, что последовавшее за этим назначение, которое произошло в моей жизни,- оно было результатом вот этой довольно доброй беседы».

«Я считаю, что милосердие – одна из самых главных задач России, которая была так много лет погружена в жестокость . И без каких-то нравственных начал, которые мы будем вызывать в обществе, мы не построим ни хорошей экономики, ни хорошей жизни».

«Последний год противоборства с чиновниками закончился действительно ликвидацией комиссии. Организованы новые комиссии в регионах. Расстройство мое, конечно, по старой комиссии, по ее прекрасному составу, по ее прекрасной работе, и потому, что в общем ее десятилетняя работа не была по достоинству оценена, хотя Президент лично наградил каждого там грамотами и прочее. А сейчас в роли советника я занимаюсь региональными комиссиями, много езжу и надо сказать, что тот глубокий пессимизм и даже мое настроение в результате глобальной атаки на комиссию всех средств информации и прочее, он несколько сгладился и даже я вам скажу, есть, конечно, очень хорошие признаки, что на местах люди, действительно лучшие люди общественности (а провинция у нас богата талантливыми людьми) будут очень дотошно, скрупулезно и серьезно решать те проблемы, которые мы решали может быть даже немного второпях».