Архитектор Константин Тон - одна из самых значительных и спорных фигур в русском искусстве 19 века. Лучше всего судьбу его творческого наследия отражает сложная история строительства Храма Христа Спасителя в Москве - главной постройки Тона. Архитектор получил этот важнейший в своей жизни заказ при необычных обстоятельствах.

Храм Христа Спасителя был задуман как памятник победы над Наполеоном, памятник чуду изгнания из России величайшего в мире завоевателя, от которого, казалось, не было спасения.

Александр Первый увидел в этом проекте воплощение своих идей единой общехристианской Европы, которую он мечтал создать после победы над Наполеоном. Но мечтам царя не суждено было сбыться, время для единой Европы еще не наступило. После смерти Александра Первого царь Николай решил использовать Храм Христа Спасителя как символ нового царствования, и все сделал по-своему. На смену космополитическим идеалам царь решил поставить идеалы национальные. Николай видел свой новый храм не как символ объединенной Европы, а как символ противопоставления Россия – Запад.

Для «русского проекта» не годились классицистические формы, в которых мыслило большинство архитекторов старой школы. Нужен был новый человек, способный создать «русский стиль». Такого человека царь Николай знал. Звали архитектора Константин Тон.

На конкурсе церкви св. Екатерины в Петербурге проект новичка был как минимум вдвое дешевле прежних. К тому же, ничего подобного царь никогда не видел. Вместо очередного классического храма с колоннами - пятиглавая церковь с главками-луковицами и кокошниками. Царю до того понравилось творение Тона, что чертежи церкви были отправлены в Академию художеств, чтобы маститые архитекторы поучились, как надо работать. Николай пожелал встретиться с ловким профессионалом. О чем они говорили во дворце в Царском Селе – неизвестно. Месяц спустя Тон уже выслушивал в Москве повеление царя взяться за проектирование Храма Христа Спасителя.

Николай нашел своего архитектора - пылкий артист-мистик вроде Витберга был ему не нужен, пришло время сухих профессионалов. Царь Александр, хоть и был глуховат, знал толк в хорошей музыке, царь Николай больше всего на свете любил играть на барабане. Тону было тридцать семь лет, когда царь сделал его архитектором номер один огромной страны. В следующие полвека Тон буквально наводнил Россию своими постройками. Дело дошло до того, что особым указом Николая атлас образцовых проектов церквей, изданный Тоном, был объявлен единственным источником при постройке церквей в России. За ним последовал образцовый атлас крестьянских строений. Если перефразировать одно из изречений царя, Константин Тон был «начальником штаба по архитектурной части» при «отце-командире» Николае Первом.

Само понятие «тоновская архитектура» стало синонимом государственного строительства. В истории не только русской, но и мировой архитектуры вряд ли можно найти человека, так изменившего облик своей страны, как Константин Тон. От Большого Кремлевского дворца в Москве, ставшего символом власти над Россией, до богадельни в Измайлово - таков диапазон деятельности архитектора. Оценки его деятельности также были неоднозначны: от «гения, превзошедшего знаменитых итальянцев», до «ординарного дельца, не имеющего таланта».

Происхождение Константина Тона темно. Одни считают его прибалтийским немцем, другие англичанином, третьи настаивают на том, что предки Тона были маврами, то есть испанскими арабами. В любом случае создатель Храма Христа Спасителя не был русским по крови. Сын простого ювелира, родившийся в 1794 году, «плебей» Тон был возведен в дворянство Николаем Первым, лишь достигнув пятидесятилетнего возраста. С девяти лет отданный на выучку в Академию архитектуры, он прошел все ступеньки строительной карьеры.

Как и его предшественник Витберг, Тон сразу начал с сенсационного проекта. Однако, если Витберг потряс Александра Первого своим грандиозным проектом Храма Христа Спасителя, то Тон поразил петербургскую публику... обогреваемыми паром оранжереей для ананасов и прачечной при ней. Как и Витберг, Тон был из масонской семьи. Оба его брата были масонами. Однако, был ли масоном сам Тон - вопрос неясный. Даже если и был, то мистические идеи его мало интересовали, просто масонство было модой среди архитекторов.

Посланный как пенсионер Академии в Европу, Тон девять лет провел в Италии. Там он занимался изучением древнеримских развалин и археологическими реконструкциями. Несколько месяцев Тон успел поучиться в знаменитой Политехнической школе в Париже инженерному делу. Инженерно-археологическое образование очень пригодилось Тону, когда он начал делать проекты «а ля рюс» для Николая. Древнерусской архитектуры Тон не знал, но, увидев несколько церквей, быстро ухватил суть их форм. Он вообще обладал редким даром, словно под рентгеном, видеть конструкцию любого здания.

Тон вошел в историю русской архитектуры как один из тех, кто привил ей профессионализм. Однако сам он уверял:

«Я не делаю никаких вычислений при постройках, все само решается в моей голове необыкновенно верно».

Тона буквально обожали русские каменщики-мастеровые. В них он ценил природную способность «на глазок» решать сложнейшие строительные задачи и целиком отдавать себя делу. Крепостного каменщика Филиппова Тон всегда брал с собой на главные стройки и фактически сделал своим заместителем. В Академии художеств, где Тон многие годы был ректором архитектурного отделения, он распоряжался, как хозяин, и был грубоват с «господами архитекторами». Амбиции Тона не знали границ. Ученикам Тон говорил:

«Я – первый архитектор в Европе. Все то, что делается на Западе, только подражание моим работам».

Однако, Тон не был первооткрывателем «византийско-русского стиля». Задолго до него в виде древнерусской церкви Храм Христа Спасителя спроектировал архитектор Андрей Воронихин. Тем не менее, именно Тон подвел черту под классицистическим периодом русской архитектуры и открыл эпоху историзма и эклектики. Тон брал не оригинальностью идей, а простотой и надежностью их реализации. Его кредо: заказчик определяет, «что» строить, а архитектор лишь заботится о том, «как» это сделать. Главное, чтобы здание было удобным и «простояло столетия». Тон постоянно применял современные инженерные находки, в частности одним из первых в русской архитектуре стал использовать металлоконструкции. Тон-инженер был талантливее Тона-архитектора.

По отзывам современников, общим образованием Тон не блистал, никаких теоретических текстов или обоснований художественно-идейной стороны своих проектов не оставил. Больше всего он ценил в людях деловую дисциплину и терпеть не мог артистизм в любой форме. Хорошо знавший его по Италии художник Карл Брюллов утешил как-то скульптора, которого Тон не допустил к работам по украшению Храма Христа Спасителя:

«Не думай, чтобы, работая по заказам Тона, ты мог сделаться художником».

Сам Тон был бескорыстен, более того, постоянно экономил средства, отпущенные на строительство. Дело в том, что в молодости Тон несколько лет занимался проверкой смет в Комитете строительств и гидравлических работ и хорошо освоил бюрократическую сторону строительного дела. Обмануть его было невозможно.

«Классицист» и полумасон то ли немецкого, то ли испанского происхождения в роли создателя национального русского стиля, Константин Тон - очередной пример приспособившегося к русским реалиям «западника». Он был «солдатом архитектуры», готовым верой и правдой служить царю. Известен случай, когда Николай за «нарушение субординации» посадил маститого архитектора на гауптвахту, и тот безропотно снес это унижение. Николай Первый считал себя знатоком искусства. Со времен Петра Первого не было в России монарха, так безапелляционно решавшего «творческие вопросы». Каждый крупный строительный проект царь брал под личный контроль. Указания Николая не ограничивались распоряжениями общего характера. Он вникал в детали и лично проверял все стадии работ. Архитектуру царь считал главным из искусств. Он поставил грандиозный эксперимент по изменению внешнего облика России в свое царствование. Опорой царя в этом деле был Тон.

Николай умел подчинять свой личный художественный вкус государственным интересам. Собственно говоря, «русский» стиль Тона, ему был чужд. Царь последовательно прошел через увлечение ампиром, готикой, ренессансом и рококо. Громадным достоинством Тона, в глазах царя, была способность беспрекословно воплощать очередной «государственный стиль». Не даром Николай назначил его ректором Академии и дал чин тайного советника, соответствовавший званию генерал-лейтенанта. Трудно поверить, например, что один и тот же человек строил и псевдорусские церкви, и такой шедевр классицизма, как пристань с египетскими сфинксами у Академии художеств в Петербурге. Сам архитектор считал такую всеядность признаком профессионализма.

Надо ли говорить, что служака Константин Тон был милее царю, чем капризные романтические творцы. В свою очередь, либеральная творческая интеллигенция, считавшая, что художник должен играть роль учителя и пророка, видела в архитекторе раболепного служителя «казенной Музы». В её глазах, Тон был предателем высоких идеалов. Тоновский стиль стал символом мертвящей «государственной архитектуры», а его создатель заработал презрительную кличку «делец». В искреннюю преданность Тона своей профессии никто не верил. Александр Бенуа, например, писал:

«Константин Тон, ампирист по воспитанию и убеждениям, принужден был играть роль какого-то воскрешителя отечественной архитектуры и, следовательно, всю жизнь как бы играл комедию, отразившуюся роковым образом на всем церковном строительстве, от него исходившем».

Дело всей жизни Константина Тона - Храм Христа Спасителя и Большой Кремлевский дворец. Эти сооружения создавались как единый идейно-стилистический архитектурный ансамбль в рамках николаевской реконструкции Москвы. Константин Тон и царь Николай Первый создали грандиозный «градостроительный триптих». В центре - Кремль, который маркиз де Кюстин назвал «колыбелью современной Российской империи» и «цитаделью, построенной на границе Европы и Азии». К востоку от этой «пограничной цитадели» - памятник победы русских над Востоком, Храм Василия Блаженного, к западу - Храм Христа Спасителя как символ торжества над Западом.

В истории русской культуры нет, пожалуй, ни одного другого архитектурного памятника, который ругали бы больше, чем Храм Христа Спасителя. Художник Александр Иванов называл его «колоссальным шкапом», Александр Герцен «пятиглавым судком с луковками, вместо пробок, на индо-византийский манер», религиозный философ князь Евгений Трубецкой писал об «огромном самоваре, вокруг которого благодушно собралась патриархальная Москва».

Однако в народе Храм Христа Спасителя пользовался любовью. Задолго до освящения, еще при Николае Первом, он стал московской достопримечательностью. Любой крестьянин из далекой провинции, попав в Москву, считал своим долгом прийти на место стройки. Открытки с изображением храма огромными тиражами распространялись по стране. Часто они помещались рядом с иконами в красных углах крестьянских изб. Горничные и мастеровые приклеивали их рядом с изображениями членов царской фамилии на крышках сундуков со своим скарбом.

Как только храм был освобожден от лесов в 1858 году, он стал буквально царить над городом. Не будучи шедевром архитектуры, Храм Христа Спасителя, безусловно, стал шедевром градостроительным. Его было видно отовсюду – ведь Москва была еще преимущественно одноэтажным и довольно небольшим по размерам городом. А с обходной галереи храма, в свою очередь, была видна вся древняя столица с ее живописными холмами и золотыми куполами церквей. То, что так раздражало интеллектуалов и эстетов (громадность размеров и невероятная дробность и роскошь деталей), приводило в восторг толпу.

Тон не дождался освящения своего главного детища, он умер незадолго до торжеств в 1881 году. Последние годы его жизни были омрачены слухами о злоупотреблениях при росписи Храма Христа Спасителя. Тона подозревали в том, что он получал «комиссионные» за выгодные заказы на живопись. Однако трудно поверить в то, что честный служака Тон на старости лет соблазнился деньгами. Во всяком случае руководитель строительства князь Владимир Долгоруков в письме к Александру Третьему после смерти Тона сообщал:

«Архитектор Тон скончался, оставив свое семейство с расстроенными делами, с долгами и без денег».

Творческую и деловую репутацию Константина Тона спасли... большевики. Во время сноса Храма Христа Спасителя в тридцатые годы выяснилось, как тщательно был он выстроен. Стены рвали динамитом, а они продолжали стоять. Утратив «шкап» и «самовар», Москва стала о нем жалеть. Храм Христа Спасителя превратился в символ «России, которую мы потеряли». Воссоздание детища Тона превратилось во времена Ельцина в патриотическую кампанию, а самого архитектора стали причислять к гениям русского искусства. В хоре преувеличенных похвал вновь затерялось главное значение наследия Тона. В истории русской архитектуры он навсегда останется олицетворением профессионализма.

Григорий Козлов