Мартин Вальзер родился в 1927 году в небольшом городке Вассербург у Боденского озера. Как и один из героев его романа, в детстве Вальзер был молчаливым мечтателем. В 12 лет он написал свои первые стихи. Школу Вальзер закончил лишь после войны и сразу же приступил к изучению литературы, истории и философии в Регенсбурге и Тюбингене.

Мартин Вальзер давно уже стал классиком. Его произведения изучают в школах, его пьесы с успехом идут в театрах. Герои таких романов Вальзера, как «Браки в Филиппсбурге», «Половина игры», «Единорог», «Крушение», уже заняли прочное место в истории немецкой литературы. По мнению Вальзера, популярность среди читателей и делает того или иного автора классиком. Никакие академии или критики не способны превратить писателя в классика. Плодовитый автор (его произведения составляют в общей сложности более 9 тысяч страниц), Вальзер обладает уникальным стилем, который характеризуется сочувственной иронией и безжалостной точностью. Вероятно, поэтому критики называют его типично немецким писателем. Впрочем, итог своему творчеству Вальзер подводить отказался:

«Я не люблю подводить итоги. У меня совершенно иное отношение к числам, чем того требует процесс подведения итогов. Писательство, как я его понимаю, не поддаётся сложению в сумму. Это – нечто непрерывное. Подытожить его невозможно.»

Критики неоднократно отмечали, что часто героями своих романов Вальзер выбирал неудачников. Связано ли это с его сложным отношением к властям, или же он считает неудачников людьми более порядочными?

«Во-первых, на мой взгляд, вся мировая литература имеет дело с неудачниками. Просто все герои, от Антигоны до Йозефа К., не относятся к тем, кто выигрывает в жизни. Кроме того, каждый, перебрав в памяти своих знакомых, может констатировать, что люди интереснее, когда они терпят неудачу, чем когда они оказываются победителями. Неудача открывает поры, победа закупоривает их. Более того, литература, язык появились в мире как ответ на некий дефицит. Бог, эта крупнейшая фигура человечества, тоже ведь появился из-за дефицита. Поскольку мы – неудачники (ведь наша жизнь конечна), мы сотворили себе фигуру, которая бессмертна, вездесуща и так далее. Мы, человечество, в гораздо большей степени неудачники, чем победители. Я думаю, этим и объясняется моя приверженность к героям-неудачникам.»

Будучи преподавателем поэтики в различных университетах Германии и США (он занимался этим в течение 10 лет – частично, чтобы заработать на жизнь, а частично из чистого энтузиазма), Вальзер пытался дать теоретическое обоснование такому литературному методу, как «ирония». Эти работы, однако, практически не позволяли заглянуть в его творческую мастерскую. Откуда же он брал идеи для своих романов?

«Никакой идеи не нужно. Мне, по крайней мере. У меня есть два метода писать: ежедневные записи – их я могу делать в поезде, в гостинице, где угодно. Это то же самое, что разработка пальцев для пианиста – ежедневно по 3, 4, 5 часов. И работа над совершенно определённым проектом. Делать записи и писать – это и есть работа писателя.»

Работе над записями Вальзер придавал огромное значение.

«Это всё. Это и воспроизведение увиденного. Это и ответ на какую-нибудь подлость. Например, я где-нибудь нахожусь, и со мной случилось что-то страшное. Для того, чтобы выжить, мне необходимо ответить на это письменно. И тогда я записываю, записываю и записываю – до тех пор пока я не начинаю опять испытывать более субъективные чувства. У меня 44 тетради для записей. Это записные книжки для набросков. Как художник, прежде чем написать картину маслом, изготавливает целую кучу эскизов в альбомах и на бумаге и использует их затем в своей картине, так и я черпаю из своих записных книжек, работая над романами.»

«Когда замечаешь, что через какое-то время накапливаются записи, так сказать, одной направленности, то это значит, что зреет роман. Это вовсе не идея, это – направление. Или, скажем так: определённая частота боли. Пока такое случится, проходят иногда 20 лет.»

Все свои книги Вальзер написал от руки. После этого его жена перепечатывала рукопись на компьютере, и только затем сам мастер вносил в распечатку исправления и дорабатывал её на компьютере. Свой старомодный метод работы Вальзер объясняет так:

«Для того, чтобы писать, мне нужно, чтобы рука лежала на столе, а стол немного вибрировал, и белая бумага должна давать мне свет. Это особая ситуация.»

На вопрос, испытывает ли он творческие муки, является ли для него творчество тяжким бременем или же удовольствием, Вальзер отвечает без колебаний:

«Совершенно определённо, это – чистое удовольствие. Писать – это состояние наивысшего подъёма, какое вообще можно переживать. Ты вообще не замечаешь, как проходит время, потому что работа с языком так интересна.»

Вальзер всегда был очень чувствительным к критике, но реагировал на неё по-особому:

«Бёлль как-то сказал: после того, как его книга подвергалась разносу, он пару дней отлёживался. Когда я это услышал, я подумал: чёрт возьми, я себе такого позволить не могу. Но даже если бы я мог себе это позволить, это не по мне. Я тут же начал бы опять делать записи. Я так и делал. Я начинал писать с целью преодолеть критику – просто для себя. Если кто-то говорит то, что мне кажется несправедливым, я начинаю писать «возражения» – просто для себя.»

Вальзер всегда занимал чёткую политическую позицию, за что ему не раз доставалось. Кому-то не нравилось, что он резко выступал против войны США во Вьетнаме, против выдворения из Германии балканских беженцев. Но особое раздражение у многих вызывали его постоянные напоминания о необходимости стремиться к объединению Германии. Вальзеру указывали, что его требования противоречат Конституции Германии. Правые распространяли о нём слухи, что он – член компартии. Однако доставалось Вальзеру и от левых.

«Примерно в 70-е годы я начал – сформулируем это несколько патетично – публично высказываться о том, что я не могу мириться с разделом Германии. Это было то, чего ни в коем случае нельзя было говорить в тех левых кругах, к которым меня причисляли. Я не знал этого. Я возражал: я 1927 года рождения, у меня определённый опыт. Я заметил, что, говоря о разделе Германии, я всегда имел в виду временное состояние. Другие же считали его окончательным. После этого я стал замечать, что мои левые друзья не просто меня «журили», а резко осуждали. Некоторые перешли в общении со мной на «Вы». Это было странно. Теперь я могу сказать, что всё это продолжалось и после объединения страны. Раньше нельзя было называть раздел Германии безобразием. После объединения страны считалось хорошим тоном высказываться негативно по теме «единая Германия». Нельзя было быть довольным, нельзя было радоваться. Нельзя было говорить: в политическом отношении это лучшее, что выпало на нашу долю. А для меня в политическом отношении это было самым светлым и самым лучшим, что нам пришлось пережить. Однако это резко осуждали новые блюстители общественного мнения – ещё резче, чем это делали правые в начале 70-х годов. Когда-то я сказал: левые знают, где находится самое больное место. В полемике они проявляют больше низости. Они бьют по самым больным местам. Но так это есть, и ничего с этим не поделаешь. Просто думаешь, Господи, в какой стране мы живём, если всегда сначала спрашивают, насколько ты левый или насколько ты правый. Вместо того чтобы говорить о сути, тебя туда-сюда передвигают по шкале в соответствии с политической модой сезона. И с этим практически ничего не поделаешь, остаётся лишь надеяться, что удастся от всего этого внутренне отмежеваться. Но это очень трудно.»

Ещё до падения Берлинской стены Вальзер с горечью отмечал, что для большинства представителей западногерманской интеллигенции объединение разделённой Германии было «либо чем-то неважным, либо чем-то нежелательным». Касаясь своей политической активности, Вальзер говорит:

«В то время я поставил себе цель добиться от общественного мнения Германии осуждения войны США во Вьетнаме. Мы были и остаёмся союзниками США. И наши представления о том, что значит быть союзником, привели к тому, что мы якобы должны одобрять всё, что делают американцы. После бомбардировок Ханоя во время Рождественских праздников мы посылали в Вашингтон телеграммы с заверениями в преданности. Теперь даже бывший американский главнокомандующий МакНамара в своих мемуарах назвал ошибкой действия американцев во Вьетнаме. Ошибка, которая стоила жизни 2 миллионам людей. Однако наши верные своему союзническому долгу партии – как СДПГ, так и ХДС – не желали этого видеть. Таким образом, распространялись совершенно иные сообщения. Впрочем, оставим это. То же самое и с разделом Германии. Я никого ни в чём не хотел убеждать. Просто я хотел иметь право высказать то, что чувствую. В дискуссиях с друзьями замечаешь, какие темы вызывают ссору, а какие нет. Замечаешь, что среди друзей ты оказываешься в изоляции. И тогда как писатель ты хочешь публиковаться, чтобы посмотреть, где же ты живёшь, что вообще теперь можно, а чего нельзя. Всё это попытки. Мы думаем, что существует общественное мнение. Спрашивается только, неужели оно всегда должно зависеть от сезонного оппортунизма и всегда определяться одним главным принципом? И неужели всё, что не соответствует этому основному принципу, сразу же должно вызывать подозрение?»

Тем не менее, Вальзер не сдавался. С завидным упорством он продолжал верить в возможность что-либо изменить.

«Конечно, в таком случае думаешь: хочется надеяться, что это прочтут и те, кто тебе раньше весьма затруднял жизнь, кто пытался причислить тебя к коммунистам. Но эти надежды, пожалуй, тщетны. После объединения Германии я надеялся, что те, кто раньше меня упрекал в том, что я не хотел мириться с разделом страны, скажут: ладно, мы на тебя не в обиде. Но ничего подобного не произошло, всё продолжается. Я не знаю ни одной другой страны, где представители интеллигенции настолько нетерпимы. Невозможно себе представить, чтобы в Америке, во Франции, не ознакомившись с твоими тезисами, сразу лепили на тебя ярлык «правый» или «левый». Я могу с полным правом говорить об этом, поскольку на меня налепливали и тот, и другой ярлык. Никого не интересуют твои мысли: он, де, сказал то-то и то-то, и на это следует ответить так-то и так-то. Нет, тебя сразу же клеймят: «правый» или «левый». Это несерьёзно. Тебя заранее осуждает та или иная сторона. Это тоже очень немецкая черта. Не зря, именно у нас была 30-летняя война. Терпимость у нас встречается только в идеалистических пьесах, а не в действительности».

Касаясь вооружённой борьбы с терроризмом, в частности, войны в Афганистане, Мартин Вальзер в интервью газете «Маннгеймер Морген» сказал:

«Я не считаю, что война может стать решением проблемы. По моему, это капитуляция политики, признание своего банкротства. Нынешняя война, как и все войны, о которых мы узнаём из репортажей американской телекомпании CNN и которые, как правило, ведутся в странах «третьего мира», напоминает мне «политику канонерок», проводившуюся кайзером Вильгельмом Вторым: мы позволяем себе действовать в соответствии с нашими представлениями о нашей мощи. На мой взгляд, президент слишком много говорил о Добре и Зле, он ещё до событий 11 сентября классифицировал целый ряд стран как «государства-изгои». Политика, основанная на жёстком различии между Добром и Злом безнадёжна. Таким образом Усама бен Ладен добился того, что Запад заговорил точно так же, как и он сам. Я не ощущаю себя на стороне людей, ведущих войну. Здесь следует прибегать к политическим средствам. Нам следует сказать: пусть попробует кто-либо другой, может быть президенту США это удастся. Мне в какой-то степени больно от многословных одобрений, которые высказывались и высказываются в Германии.»

А задачу представителей интеллигенции в такое время Вальзер усматривает в том, чтобы призывать к благоразумию и сдержанности.

Отто Буш