Эрвин Штриттматтер был одним из самых популярных писателей в ГДР. Его романы "Погонщик волов", "Оле Бинкопп", "Чудодей" и "Лавка" стали бестселлерами. Впрочем, немало читателей у него было и в Западной Германии. Правда, отношения Штриттматтера с западногерманским книжным рынком и западногерманскими читателями всегда были очень сложными. Очень точно писатель охарактеризовал их, заметив однажды, что его книги переведены на более чем 40 языков, но на "западногерманский" язык они так и не переведены. Действительно, крупный восточногерманский писатель особого отклика в Западной Германии не нашёл. Объясняется это многими причинами. Возможно, это связано со своеобразной восточногерманской атмосферой, ощущаемой во всех книгах Штриттматтера. Вероятно, у западногерманского читателя не вызывают особого интереса описания жизни нижнелужицких крестьян, хотя это не совсем понятно, особенно с сегодняшней точки зрения, ведь рассказываемые Штриттматтером истории очень содержательны. Как писал журнал "Шпигель",

"В биографии этого писателя кристаллизуется определённый отрезок истории Германии, а в своих произведениях он отражает надежды и разочарования, маленькие победы и крупные поражения доброй половины немецкого народа."

Ситуация резко изменилась после экранизации знаменитой трилогии Штриттматтера "Лавка" в 1998 году.

"Лавка" – совершенно аутентична. Эта лавка нам досталась в 1919 году. Мне тогда было 6 лет. И, разумеется, она сопровождала меня всю мою жизнь, когда я там бывал. Впрочем, я часто бывал в отъездах. В романе я рассказываю о том, как человек возвращается после войны домой и думает, что всё будет так, как раньше. Но в действительности всё оказалось иначе. Я хотел доказать, что нельзя дважды пережить одно и то же."

Правда, насладиться успехом автору не удалось – он умер в 1994 году. К тому же, поднявшаяся шумиха наверняка была бы не по душе Штриттматтеру, который с середины 50-х годов вёл довольно уединённый образ жизни в своей усадьбе, приобретённой в бранденбургской глубинке на деньги, полученные в качестве Национальной премии за драму "Кацграбен".

Впрочем, уединённая усадьба Штриттматтера не была неким благодатным островом. О жизни там кое-что впоследствии рассказала жена писателя поэтесса Эва Штриттматтер. Жизнь там протекала по жёстким правилам. Распорядок в усадьбе чем-то напоминал распорядок в доме Томаса Манна. Как и Томас Манн, Штриттаматтер считал, что писать он должен ежедневно, причём для этого ему нужна была определённая обстановка. Поэтому в течение десятилетий всему семейству приходилось ходить на цыпочках, когда хозяин дома восседал за письменным столом, что, естественно, жизнь домочадцам не облегчало. Но так уж оно, видно, есть, что тот, кто пишет и сам всегда является жертвой, и требует жертв от других.

Пьеса "Кацграбен", которую в последствии Штриттматтер назвал "грехом по отношению к искусству", была написана в 1953 году в сотрудничестве с Бертольтом Брехтом, продолжавшемся добрые 4 года. В пьесе Штриттматтер поднимает проблемы социалистического строительства в первые годы существования ГДР. Литературная критика ГДР считала это произведение отличным примером социалистического реализма, а Брехт называл её "исторической комедией", отражающей "новое отношение к жизни".

Эрвин Штриттматтер родился в 1912 году в селении Шпремберг в Нижней Лужице в семье пекаря и мелкого крестьянина. Ещё посещая школу, Штриттматтер учился у своего отца пекарскому делу. После окончания школы работал не только пекарем, но и животноводом, наёмным сельскохозяйственным рабочим, таксистом, официантом и одновременно интенсивно занимался самообразованием. В 1933 году Штриттматтер вступает в Социалистический союз рабочих. Во время войны он был солдатом, но дезертировал, бежав в Богемию. Вернувшись на родину после войны Штриттматтер вновь работает пекарем, а затем становится мелким крестьянином. В 1947 году он вступает в СЕПГ. Примерно в это же время он начинает заниматься журналистикой и вскоре получает должность редактора в газете "Меркише Фольксштимме".

В 1950 году Штриттматтер издаёт свой первый роман – "Погонщик волов", принёсший автору успех, несмотря на острую полемику в литературных и партийных кругах ГДР. Благодаря этому Штриттматтер может теперь полностью посвятить себя писательской деятельности.

Своё разочарование произволом тогдашнего правительства ГДР Штриттматтер выразил в вышедшем в 1963 году романе "Оле Бинкопп". Это деревенский роман о том, как безмозглость партийной бюрократии разваливает "Новую крестьянскую общину". Обсуждением романа занялось политбюро, затем была организована кампания саботажа, в ходе которой на автора обрушилась лавина фальсифицированных писем от якобы возмущённых читателей. Впрочем, партийное руководство уже в скором времени изменило своё мнение, и роман "Оле Бинкопп" был награждён Национальной премией и вошёл в школьную программу. Сам Штриттматтер прокомментировал сомнительные перемены настроений партийных бонз так: "Жизнь носит весьма призрачные черты".

Несмотря на своё критическое отношение к режиму, Штриттматтеру не приходилось опасаться серьёзных репрессий – и в силу своей популярности, и в силу своих происхождения и биографии: ведь для гэдээровских функционеров от культуры Штриттматтер представлял собой так называемый новый тип социалистического писателя. Это обстоятельство облегчало работу писателя, который, тем не менее, не скупился на критику.

"Годы моего становления как писателя пришлись на время двух диктатур, следовавших одна за другой. Вторую диктатуру после первоначальных колебаний я в течение нескольких лет поддерживал, пока я не осознал, что это не диктатура одного класса, а, как и предшествовавшая ей, диктатура одной клики."

Впрочем доставалось Штриттматтеру не только в ГДР. В Западной Германии, например, в 1961 году был уничтожен весь тираж первого романа его трилогии "Чудодей" только потому, что Штриттматтер публично не осудил строительство Берлинской стены. И, вообще, в то время в Западной Германии "коммунистические" писатели популярностью не пользовались.

"Вообще-то, я хотел доказать, что писателю, художнику приходится туго в условиях любой общественной системы, как бы она ни выглядела. Разве что этот писатель или художник – этакий чистый интеллектуал, прочитавший кучу книг и написавший новую. Мне всегда хотелось наблюдать за жизнью и делать из этих наблюдений мои выводы."

Штриттматтер довольно скептически смотрел на возможность что-либо изменить в обществе с помощью литературы. Он не слишком обращал внимание на критику, что, дескать, его книги могут оказывать на общество опасное влияние.

"В принципе, литература никак не воздействует на общество. Она может, разве что, вызвать у кого-то на какой-то момент возвышенное чувство. Впрочем, и журнализм тоже не особо воздействует на общество. Я имею в виду то, что журналисты всегда пишут то, что нравится властям. А власти везде одинаковые."

В своих романах Штриттматтер, перерабатывая собственный опыт и обращаясь к собственной биографии, разворачивает широкую панораму жизни восточногерманской деревни. Причём делает он это ненавязчиво.

"Есть писатели, работающие на чисто интеллектуальной основе, являющейся подобием каких-нибудь фрейдистских теорий или ещё чего-то. Я основной упор делаю на жизнь и пытаюсь разобраться в ней. Я не хочу, чтобы читатели перенимали мою точку зрения. Я хочу, чтобы они сами выяснили для себя, видят ли они вещи так, как я. Очевидно, отсюда и эпичность моего стиля, за который меня постоянно ругают, особенно на Западе. Тем не менее, я не собираюсь от него отказываться. Это моя манера писать. И по-другому я писать не буду."

Несмотря на то, что Штриттматтер описывал жизнь немецкой глубинки, он возражал, когда его называли немецким писателем-"деревенщиком". Сам он не считал себя бранденбургским или восточногерманским писателем. "Я всегда писал просто для читателя", – говорил Штриттматтер. Однако некоторые критики обнаруживают в романах Штриттматтера некоторую связь с восточной или латиноамериканской устной традицией.

"Об этом я особо никогда не задумывался. Но я обнаружил это у Фолкнера. Читая Фолкнера, я неожиданно обнаружил, что он также прибегает к эпическому стилю и не боится повторений. Впрочем, я не знаю, только ли это меня побуждает писать. Я не могу сказать, что, описывая что-то, я делаю это инстинктивно. Может быть, это болезнь какая-нибудь или мания что-нибудь рассказывать. А может быть, это – боязнь что-либо не увидеть, что-либо упустить. С возрастом я прихожу к заключению, что потребность писать – это гены. Я не могу не писать. Даже когда я не публиковался, я продолжал писать. Современным молодым авторам я говорю: "Пока вы не испишете два огромных чемодана бумаги, писателей из вас не выйдет". Конечно же, это очень субъективная точка зрения. Но со мной так это и было: два огромные чемодана с моими рукописями при мне и всё ещё так и не разобраны."

Штриттматтер никогда не обращался в своих романах к временам Ульбрихта или Хонеккера.

"Я записываю только то, что я действительно вижу. Я записываю только то, что я действительно знаю. И, наконец, я записываю только то, что я действительно чувствую. Это не легко, но я надеюсь, что, тем самым, я записываю только то, что действительно могу записать."

С возрастом Штриттматтер всё больше отходил от политики. По его словам, у него не было никаких планов написать роман о процессе объединения Германии. "Я пока не вижу, чем всё это закончится", – осторожно замечал Штриттматтер.

Штриттматтер был уникальным явлением в восточногерманской литературе. Литературный мир Западной Германии, зачитывавшийся книгами Бёлля и Грасса, Ленца и Вальзера, проглядел автора из бранденбургской глубинки. А поскольку в ГДР не было традиции расхваливать кого-то до небес, то Штриттматтер и там остался Штриттматтером, а не Теодором Фонтане 20 века. Можно ли Штриттматтера назвать Фонтане 20 века? Кем же был Штриттматтер? Ясно одно: он был писателем по призванию, прекрасно знавшим своё дело. Его биографию рассказывают его книги. После выхода в свет первого романа Штриттматтера его мать рассказала ему, что сразу же после рождения он осмотрел всё вокруг так, как если бы этот мир ему уже был знаком. Может быть, этим и объясняется секрет его мастерства. Штриттматтер умел описывать повседневность так, что читатель, будь то в Лейпциге или Лондоне, в Мадриде или Москве, узнавал себя в героях его романов. Своё призвание Штриттматтер видел в литературе. А смысл своей жизни?

"Смысл моей жизни, видимо, состоит в том, чтобы выяснить смысл моей жизни."

Андреас Румлер, НЕМЕЦКАЯ ВОЛНА