В начале 1832 года лютеранская община Петербурга объявила конкурс на создание проекта нового здания протестантской церкви святого Петра. Лучшим был признан проект Александра Павловича Брюллова, брата знаменитого живописца. Здание церкви было возведено Брюлловым в 1833-1838 годах. Оно размещено в глубине участка между двумя домами для священнослужителей. Фасады этих зданий выведены на линию застройки Невского проспекта. Одновременно архитектор Цолликофер перестроил оба жилых дома на проспекте, с которыми церковь была соединена изящной чугунной решеткой. В левом флигеле во втором этаже, сразу же после его постройки в 1832 году, разместилась книжная лавка издателя и книготорговца Смирдина.

В записках Ивана Панаева есть эпизод, относящийся к началу 30-х годов XIX века. "Я зашел в книжный магазин Смирдина", - вспоминал Панаев. - "В одно почти время со мною вошли в магазин два человека". Один из них был "среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми волосами, с несколько арабским профилем, толстыми, выдававшимися губами и с необыкновенно живыми и умными глазами. Сердце мое так и замерло. Я узнал в нем Пушкина, по известному портрету Кипренского".

Пушкин был хорошо знаком с историей Реформации. В его библиотеке имелись сочинения Мартина Лютера, приобретенные им "у Полицейского моста, в доме голландской церкви", - там, где когда-то собиралась на молитву немецко-голландская община. В числе прочих книг поэт приобрел там "Мемуары Лютера" на французском языке.

В "Истории Петра" Пушкин упоминает о том, как в 1712 году царь "прибыл в Виртемберг саксонский (Виттенберг), здесь посетил он гроб Лютера, его библиотеку и горницу, где он жил". В отличие от Чаадаева, симпатизировавшего католичеству, Пушкин, будучи православным, благосклонно отзывался о протестантизме. В своём письме Вяземскому, отправленном из Царского Села в 1831 году, он пишет: "Не понимаю, за что Чаадаев с братией нападает на Реформацию, то есть на известное проявление христианского духа. Насколько христианство потеряло при этом в отношении своего единства, настолько же оно выиграло в отношении своей народности".

В церкви святого Петра хранилась надалтарная картина - изображение встречи Спасителя с апостолом Фомой. Прежде эта картина около 200 лет лежала под спудом в одном виттенбергском монастыре. Особенно замечательным был орган церкви, установленный в Петрикирхе в 1840 году. В начале XIX века огранистом в Петрикирхе был Генрих Николаус Гербер, ученик великого Баха.

Огромный зал церкви был проникнут духом романской архитектуры. Его высокие своды опирались на гранитные столбы и колонны, поражали великолепными росписями. Особенной выразительностью отличалось полотно "Распятие", принадлежавшее кисти Брюллова. В записках ученика Брюллова, будущего академика Мокрицкого, есть указание на то, что картине "Распятие" посвятил свои проникновенные строки Пушкин.

Пушкин был знаком с Брюлловым, и за несколько дней до своей смерти поэт посетил петербургскую студию знаменитого художника. "Сегодня", - читаем в записках Мокрицкого,- "в нашей мастерской были Пушкин и Жуковский". А через два дня после смерти Пушкина Брюллов просил Мокрицкого читать стихи Пушкина и вспоминал о том, как покойный поэт восхищался его картиной "Распятие".

Интересные подробности, подтверждающие сказанное, содержатся в воспоминаниях Смирновой (урожденной Россет), хорошо знавшей поэта. "Мой муж повез меня смотретъ"Распятие" Брюллова. Мы захватили Пушкина", - пишет Александра Осиповна.

Фрейлина императриц Марии Феодоровны и Александры Феодоровны, Смирнова-Россет состояла в дружеских отношениях со многими литераторами. Она чутко улавливала их творческие порывы. Поэтому некоторое время спустя Смирнова сказала мужу: "Хочешь пари держать, что он (Пушкин) напишет стихотворение на этот случай; когда что-нибудь произведет на него сильное впечатление, ему надо излить его в стихах". А вскоре Смирнова записала в своем дневнике такие строки: "Я выиграла пари, Пушкин назвался обедать с Жуковским, больше никого не было; после обеда он вынул из кармана стихотворение на Распятие; это истинный перл".

Вот начальные строки этого стихотворения:

Когда великое свершалось торжество,

И в муках на кресте кончалось Божество,

Тогда по сторонам Животворяща Древа,

Мария-грешница и Пресвятая Дева,

Стояли две жены,

В неизмеримую печаль погружены...

"Распятие" Брюллова украшало центральную часть церковного алтаря. В настоящее время это полотно находится в запасниках Русского музея.

В архиве Пушкина имеется записанная его собственной рукой народная песня, начинающаяся словами:

Как за церковью, за немецкою,

Добрый молодец Богу молится...

Эти строки появились в бумагах поэта не случайно. Известно, что последняя квартира Пушкина была в доме на Мойке. Свой адрес поэт писал так: "На Мойке, близ Конюшенного мосту в доме княгини Волконской". Пушкин поселился здесь, осенью 1836 года, и, поскольку соседние здания еще не были надстроены, из окон квартиры Пушкина, выходивших во двор, можно было видеть громаду строившейся церкви святого Петра.

История прихода Петрикирхе удивительным образом переплелась с трагической гибелью Пушкина. Сведения об этом содержатся в записках литератора Бурнашева, опубликованных в "Русском архиве" в 1872 году. Бурнашев хорошо знал семью литератора Греча. "Замечательно, что Греч и его семейство - лютеране, а жена - реформатка или кальвинистка",- отмечал он в своих мемуарах.

Бурнашев был дружен с младшим сыном Греча - Николаем. "В последний раз я видел его, цветущего здоровьем и вполне счастливого, 6 декабря 1836 года, в Николин день, когда, несмотря на то, что Греч и его семейство были лютеране, отец и сын праздновали день своего Ангела по православному обычаю. Перед концом обеда принесена была и подана Гречу цидулочка с поздравлением знаменитого Пушкина".

В декабре 1836 года, зайдя в библиотеку Смирдина в церковном доме при Петрикирхе во время рождественских праздников, Бурнашев узнал, что Николай Греч младший нездоров. Болезнь оказалась настолько серьезной, что вскоре юноша скончался в 18-летнем возрасте.

27 января, когда траурная процессия направлялась к церкви Петрикирхе, Бурнашев стал свидетелем разговора, в котором было упомянуто имя Пушкина. Греч спросил: "Послано ли было приглашение к Александру Сергеевичу? Он так любил Колю моего!" Юханцов, служивший тогда в министерстве иностранных дел, ответил утвердительно и добавил: "Как мне говорил курьер, которого я посылал к Александру Сергеевичу, тамошнее лакейство ему сказывало, что их барин эти дни словно в каком-то расстройстве. Никто ничего понять не может, что с ним делается".

Далее в записках Бурнашева читаем: "Юханцов сказал полутаинственно, что в городе относительно Пушкина идут толки, а именно, поговаривают о каких-то подметных и других письмах, даже толкуют, что все это может кончиться дуэлью между Пушкиным и каким-то кавалергардским офицером Дантесом. Рассказ Юханцова совпал именно с той минутою, когда церемония остановилась у портала Петропавловской церкви, и множество лиц бросилось к гробу, чтобы внести его в церковь и поставить на возвышенный катафалк, против которого с кафедры пастор произнес свою речь на немецком языке, полную чувства и высоких христианских понятий. По окончании речи покрытый гирляндами и венками гроб, снятый с катафалка, был снова принят множеством посетителей. Проталкиваясь в толпе довольно густой, чтобы участвовать в отдании последнего долга покойному юноше, я нечаянно очутился на том месте в головах, где придерживал посеребренную скобу скорбный отец".

Воспользовавшись случаем, Бурнашев выразил соболезнование Гречу, заметив, что на проводы усопшего собралось много народа, в том числе и "журнальные враги" Греча. "Тем более мне жаль",- отозвался Николай Иванович,- "что Александр Сергеевич Пушкин, которого боготворил мой Коля, о котором говорил он в последние часы своей жизни, не захотел почтить сегодня нас своим присутствием". "В этот момент",- пишет Бурнашев, - "произошло какое-то движение, совершенно неожиданное; сбоку через толпу кто-то пробирался с великим усердием, подошел к Гречу и сказал ему довольно громко: "Николай Иванович! Не грешите на бедного Пушкина, не упрекайте его в аристократизме. Теперь, когда Вы здесь оплакиваете сына, вся Россия оплакивает Пушкина. Да, он сегодня дрался на дуэли и пал от смертельной пули, которую не могли вынуть". Тогда до слуха моего дошли слова Греча: "Велика, ужасна моя потеря, но потеря Пушкина Россиею ни с какою частною горестью не может быть сравнена. Это несчастье нашей литературы! Это народная утрата!"

Но на этом рассказ Бурнашева не заканчивается. Автор повествования стал живой нитью, связавшей печальные события, имевшие место и в Петрикирхе, и в доме Пушкина на Мойке. Как пишет далее Бурнашев, "вo время движения погребальной процессии по Невскому проспекту, когда уже совершенно стемнело и фонари зажглись по улицам, ко мне подошел один из тогдашних моих по военному министерству сослуживцев, Александр Александрович Пейкер и предложил мне отстать от церемонии, тем более, что с нашей стороны долг покойному Коле отдан; а вместо путешествия на кладбище ехать теперь же в дом княгини Волконской на Мойке, близ Певческого моста, где квартировал Пушкин, чтобы узнать, точно ли он скончался или еще жив. Я принял это предложение, и мы в собственных санях Александра Александровича поехали к означенному дому..."