- Наша семья приехала в Германию в 1921 году. Какой язык я выучила первым, я даже не знаю. Дома я ходила в немецкую школу, так что говорила и по-русски, и по-немецки. Дело в том, что у отца был книжный магазин. У Вольфов в Петербурге было издательство и были книжные магазины. Один был на Невском в Гостином дворе, а другой в магазине, №16 по Невскому проспекту, а в Москве тоже были книжные магазины. Мой отец сюда приехал, он еще был довольно молодой. Когда он кончил тут немецкую школу, он учился по-немецки, и открыл в 1929 году книжный магазин в Берлине, т.е. это была библиотека, они были очень бедные, ведь они всё оставили в Петербурге, и он открыл библиотеку, каждую неделю за 20 пфенигов люди могли брать напрокат книги. Это был маленький магазин и как-то он хорошо там устроился, и тогда отец открыл настоящий книжный магазин рядом с библиотекой. Потом пришел нацизм, и было, конечно, очень трудно, потому что многие книжки запретили.

- Книги были только по-немецки. Дело в том, что мои родители решили, что в Россию мы больше не вернемся, так что мы должны как-то тут устроиться в Германии. И то, что было очень часто у эмигрантов, что они старались попасть обратно в Россию, у родителей не было. Они сказали, что для нас это больше не возможно, и мы тут устроимся, и потому у нас был магазин немецких книг. Было же много библиотек и изданий на русском языке в Берлине, была же большая эмиграция, 200 тысяч, кажется, так что такая была все-таки русская культура в Берлине, но мои родители как-то решили, что это для них конечно это всё. Они, конечно, дома всегда говорили по-русски, и вообще кухня была у нас русская и так далее, но жизнь вокруг нас была немецкая, и мы решили так, что будет немецкий книжный магазин. И мой отец очень любил немецкую литературу, и читал ее конечно, и вот он так решили. А в 1933 году, когда пришли наци, то было очень трудно, потому что были чудесные книги – Томас Манн, был и Бабель уже в немецком переводе, и Дёблин, и был Генрих Манн, и был Цукмайер, и все эти книги запретили, приходила полиция, забирала эти книги и т.д. Это было неприятно, очень сложно. У нас немецкого гражданства не было, мы были без паспорта, так что было сложно. Да, нансеновский паспорт у нас был. И так мы жили, потом началась война, и всё это удалось пережить как-то...

В 1945 году, когда кончилась война, опять могли мы все те книжки, которые остались в подвале, и вообще жизнь какая-то новая для нас началась, и книжный магазин был в Берлине в американской зоне. Отец очень скоро начал там, поскольку новых книг было мало, он устраивал лекции в книжном магазине. Читали ту литературу, которая была или запрещена при нацистах, или иностраная – таких писателей, как Сартр, Джойс или Кафка, читали. Много людей приходило в книжный магазин, который получил известность, стал таким элитарным центром в Берлине.

Потом пошли книги, и в 1963-64 году начались карманные издания, очень плохие. И отец, который очень любил красивые книги, красивые издания, он был очень недоволен и как-то сказал: нужно старую культуру беречь, и вот ему пришла идея делать такие тетрадки.

Жило в этом Фриденау много писателей, среди которых – сосед и друг отца Гюнтер Грасс, Йонсен, Макс Фриш, Энценсбергер, всё это известные имена. И они тоже покупали свои книги в этом магазине и поддерживали отца издавать эти маленькие тетрадки, и Гюнтер Грасс первый манускрипт дал для первой тетрадки. Это тетрадки в 16 страниц, они были довольно успешны – всем нравились. Тираж был небольшой – 500 экземпляров. До 1972 года вышли несколько таких библиофильских тетрадок. Имена были все-таки очень знакомые. Макс Фриш, Дёблин был, и отец начал издавать и переводы с русского. Первыми изданиями были сборник стихотворений Анны Ахматовой – может быть, как знак памяти о Петербурге, и сборник прозы Максима Горького – может быть, как жест примирения с Советами, освободившими Германию от национал-социализма. Отец умер в 1972 году. За двадцать лет я кончила школу, потом я замуж вышла, за Клауса Вагенбаха, он потом стал известным издателем. И мы вместе издательство открыли, а в 1980 году я разошлась, и больше там не работала и в 1983 году открыла опять, опять взяла последние тетрадки отца и открыла под именем "Фриденауэр Прессе" – так, как он назывался у отца. И там я очень скоро нашла Петера Урбана, и он сделал первый перевод Даниила Хармса.

Весь вопрос в том, что иногда издатель начинает испытывать голод по высокому и страх, что у людей, привыкших к массовой продукции, навсегда отобьет вкус к красивой вещи. Не роскошной, кричащей, золоченой, не дорогой, а драгоценной, сделанной с толком, с чувством, с мыслью о долгом-долгом пути, так, например, как когда-то дед моего отца, Маврикий Осипович Вольф издавал словарь Даля. И мой отец, огорченный засильем массовой книжной продукции, начал издавать в Берлине библиофильские оттиски.

- Издательским делом занимаются, между прочим и мои дети. А русских авторов я издавала и старых и относительно новых. Наряду с Пушкиным и Гончаровым – Бабеля, Хармса, Введенского. Очень дорогое для меня издание – книга Леонида Добычина. Это всё очень трудная для перевода на любой язык проза. Для "Фриденауэр Прессе" переводит Петер Урбан.

Конечно, один вид книжной продукции – дешевая массовая книга-газета – ни в коем случае не должна исключать книги-произведения издательского искусства. Весь вопрос в том, что иногда издатель начинает испытывать голод по высокому и страх, что у людей, привыкших к массовой продукции, навсегда отобьет вкус к красивой вещи. Не роскошной, кричащей, золоченой, не дорогой, а драгоценной, сделанной с толком, с чувством, с мыслью о долгом-долгом пути, так, например, как когда-то дед моего отца, Маврикий Осипович Вольф издавал словарь Даля. И мой отец, огорченный засильем массовой книжной продукции, начал издавать в Берлине библиофильские оттиски. Я очень горжусь тем, что есть всё еще Даль, и я думаю, что будут вспоминать и имя Вольфов.