В России завершается недельное голосование по внесению поправок в Конституцию РФ. По просьбе DW в преддверии заключительного дня голосования социолог, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин рассказал, как это отразится на настроениях в российском обществе.

DW: ЦИК отчитался, что за четыре дня проголосовало больше 40 процентов избирателей. Это реальные цифры?

Григорий Юдин: Было очевидно, что значительную часть проголосовавших будут составлять те, кто был вынужден это сделать из-за шантажа на рабочем месте. И то, что эти люди будут голосовать именно в первые дни.

Интересно, что будет дальше. Может возникнуть желание выполнить программу максимум и обеспечить явку в 60-70 процентов. Отчасти за счет фальсификаций. Будет ли это сделано или нет, я не знаю. У этой машины сейчас нет никаких тормозов и понятно, что администраторы на местах включились в гонку: кто обеспечит наиболее высокий показатель. Не исключено, что где-то они решат выйти и сильно за сто процентов явки.

- Вы готовили экзитполы для штаба кампании "НЕТ". Они какие-то особенные, специально для 1 июля?

- Методика классическая. Мы будем проводить экзитполы в Москве, только на участках и только 1 июля. Таким образом, мы получим ответ на интересный вопрос - как бы все выглядело, если бы не было всех этих экстренных мер со стороны администрации и принудительного голосовании, которое, как мы знаем, сконцентрировано на первых двух днях. Плюс мы будем задавать один-два коротких вопроса.

- Как вообще люди в России относятся к этому голосованию?

- Одна из важных проблем с этим плебисцитом - у нас минимум информации о том, что происходит. Это отчасти связано с эпидемией, но основная причина в том, что расклад довольно невыгодный для Кремля. Судя по цифрам, которые все же есть, отношение к голосованию нейтрально-спокойное. Хотя понятно, что в целом людям не очень понятно, зачем все это надо. Так что общий уровень энтузиазма низкий.

Когда я говорю "люди", это не очень хорошо, потому что сейчас появляются разные группы, которые по-разному себя ведут и по-разному воспринимают ситуацию. Например, есть, конечно, сторонники путинского пожизненного президентства. Их немало, но для них не очень понятно, зачем все это надо, когда президент и так уже принял решение. Поэтому их приходится довольно сильно пинать для того, чтобы они пришли и проголосовали. Тех, кто сам готов с энтузиазмом пойти голосовать, очень и очень немного.

Есть группа убежденных противников поправок и отрицающих легитимность этого голосования. Она достаточно велика и радикальна - радикальна в том смысле, что среди не поддерживающих путинский демарш большая часть радикально его не поддерживает. Это очень редкая ситуация.

Наконец, есть зависшая группа. Это люди, которые еще вчера либо не интересовались политикой, либо умеренно поддерживали Владимира Путина, но им этот демарш совершенно не нравится. Они только сейчас вырабатывают свое отношение к происходящему. Конечно, все кадры с голосованием на пеньках и в багажниках автомобилей, которые они видят, действуют на них деморализующе.

Власти приходится такими чрезвычайными методами принуждать к голосованию тех, кто в принципе готов был бы поддержать конституционную реформу. Именно это в итоге и даст результат, ведь те, кто против этой реформы, по большей части голосовать не пойдут.

- Есть ли новые группы, которые придут голосовать?

- Да, это связано с тем, что происходит не просто эрозия базы Путина - пожилые люди и те, кто смотрит телевизор, а отчуждение людей среднего возраста, которые раньше против него ничего не имели. Для них посыл президента: "Ребята, я буду всегда" - довольно радикальный раздражитель.

Часть из них проголосует "за" под давлением, часть проголосует "против" с фигой в кармане, часть просто проголосует "против". Другие будут только возмущаться и сидеть дома. Но это определенная новая группа, которую Путин теряет. Он ведь во многом затеял весь этот плебисцит, чтобы вернуть себе эту группу. Получится у него или нет - посмотрим. На этом фоне возникает пространство для нового политического предложения для этого отколовшегося от Путина электората.

- Я хочу поговорить про саму форму голосования. Все эти пеньки и багажники, которые вы упомянули. Словно это народные гуляния, а не процедурное мероприятие. Это повлияет на будущие выборы?

- Праздничный элемент на выборах всегда был. Просто сейчас он действительно становится преобладающим. Я бы скорее обратил внимание на то, что в России основная часть - это не привычные нам в мягком либеральном смысле выборы, а плебисциты.

Их результатом должна являться аккламация, а не то, что кандидат №1 победил кандидата №2. Понятно же, что в 2018 году Владимир Путин не соревновался с Грудининым и Собчак. Это бред, никто в России так не думал и не думает. Это была аккламация, вопрос, который задавался всей стране: "Готовы ли вы громко и ясно поддержать лидера?"

То же самое мы имеем сейчас. Поэтому этот громкий характер поддержки подрывает многие элементы выборов, к которым мы привыкли. Например, к тайне голосования. Но если вы приходите на участок громко сказать лидеру, что вы его поддерживаете, то зачем вообще тайна голосования. В 2018-году это было уже заметно, когда людей заставляли фотографировать свои бюллетени. И сейчас это видно тем более. Давайте уберем сейчас эту тайну голосования. Что-то поменяется? Вряд ли.

Отвечая на ваш вопрос, в будущем скорее всего закрепится ряд форм, которые были использованы на голосовании по поправкам. Это электронное голосование, разные формы голосования, которые ликвидируют необходимость являться на участок. Потому что на самом деле люди на участке по большому счету никому не нужны. Люди на участке - это всегда опасность политической коммуникации.

- Все ли в России понимают, что голосование по поправкам затевалось ради обнуления?

- Нет, конечно. По тем скудным данным, которые у нас есть, от пятой части до трети людей вообще не в курсе этого. А те, кто знает, склонны отодвигать обнуление на второй план, они идут голосовать за другое. Значимость обнуления не педалировалась в публичном поле и даже всячески скрывалась.

И в этом состоит двусмысленность этого плебисцита. С одной стороны, это действительно аккламация и объявление вождя президентом с монархическими полномочиями. С другой стороны, сказать это напрямую не получается. Это многих раздражает, в том числе лоялистов. В их глазах в этом есть некоторое мошенничество. Человек не может сказать, чего он прямо хочет, и потому возникают такие виляния.

- Принуждение к голосованию вы называете насилием, которое люди усваивают и могут в дальнейшем самовоспроизводить. Как после 1 июля это можно распознать?

- Мы действительно видим опыт экстраординарного насилия. Да, бюджетники были всегда, и принуждение было всегда. Но сейчас этот контур расширяется и задействовано большее, чем прежде, количество людей. То, что это насилие, видно даже по интонациям тех скринов сообщений, которые есть в интернете. Они в приказном тоне, в третьем лице: "Необходимо прибыть…" и так далее. И десятки миллионов людей оказываются под катком этого насилия.

Человек так устроен, что ему сложно признать, что это было насилие. Поэтому у него возникает желание присвоить себе происходящее и рассматривать себя не как жертву, а как участника какого-то важного процесса. И как результат - выбрать другую жертву насилия. Это не обязательный сценарий, но он может быть. Кто здесь будет жертвой не так важно, это может быть и внутренняя, и внешняя жертва.

Есть второй сценарий, который тоже возможен и который мы видели в 2018 году. Именно из-за него тогда началось медленное падение рейтингов власти. А именно - люди, которых впервые принудили проголосовать, сформируют у себя некоторые ожидания. Скажем, они могут себя убедить, что они голосуют за некую новую жизнь. Но новая жизнь не наступит 2 июля, и люди начнут разочаровываться. Как результат - дистанцироваться от системы еще сильнее.

Смотрите также: