31 марта отмечает свой 70-летний юбилей "ветеран" немецкого кино Фолькер Шлёндорф (Volker Schlöndorff) - всемирно известный представитель авторского немецкого кинематографа, режиссер поколения Фасбиндера, Херцога и Вендерса. Его самый известный фильм - экранизация романа Гюнтера Грасса "Жестяной барабан" - был отмечен высшими кинематографическими наградами – голливудским "Оскаром" и каннской "Золотой пальмовой ветвью".

Международный успех Шлёндорфа способствовал тому, что о новом немецком кино узнала (с некоторым запозданием, но все же) самая широкая публика. Шлёндорф принадлежит к числу тех немецких культуртрегеров, которые всю жизнь чувствовали ответственность за преступления старшего поколения и изживали чужое национал-социалистическое прошлое - в своих фильмах, операх, книгах, спектаклях. Шлёндорф, как и многие его коллеги из Германии, одно время успешно работал в США, но, как большинство из них, в Голливуде так и не прижился.

Deutsche Welle: К своему личному успеху Вы шли окольными путями. Через Париж. Почему Франция, господин Шлёндорф?

Фолькер Шлёндорф: Очень просто. В Германии в середине 50-х годов было невозможно получить образование по специальности "кино". В Висбадене, откуда я родом, были киностудии. Я решил устроиться в копировальный цех, но начальник цеха сказал моему отцу: "Боже упаси, пусть ваш сын получит приличную профессию". Я просился практикантом к режиссерам. Ничего не получилось. Вот и пришлось идти окольным путем – через Францию, где я одно время ходил в школу.

Записался в Парижскую киноакадемию. Конкурс был огромный. Это ведь была единственная в Западной Европе киношкола. Одновременно устроился пятым по счету помощником к Луи Малю. Потом Алену Рене понадобился двуязычный ассистент на съемки "Мариенбада" в окрестностях Мюнхена. Затем мною заинтересовался Жан-Пьер Мельвиль. И вот так я постепенно я стал профессиональным ассистентом режиссера.

Вопрос надо ставить иначе - почему я вернулся из Франции в Германию? Ведь в Париже я был своим человеком. Меня знали продюсеры. Я уже собирался снять мой первый фильм во Франции. Но мне этого не дали сделать мои французские друзья. Они меня буквально пинками вытолкали из Франции. Мол, во Франции достаточно режиссеров-французов. Иди домой и давай нам немецкое кино. Так я вернулся в Германию.

- Вы работали с лучшими французскими режиссерами того времени. В вашей биографии вы пишете, что Луи Маль был вашей путеводной звездой.

- Да, но не столько как режиссер, а как человек. Тому, как надо снимать кино, я учился скорее у Мельвиля. С Луи Малем мы быстро сдружились и поддерживали дружбу на протяжении 30 лет – до самой его смерти. Можно сказать, он был самым важным человеком в моей жизни. Он ввел меня в парижское общество. Я был провинциалом. А тут - высший парижский свет, свой стиль, особое обращение. Мы много ездили по миру, снимали репортажи. В Алжире, Вьетнаме, Мексике. Луи и сегодня присутствует в моей жизни, я с ним часто беседую, в душе.

- В Германию вы вернулись в 1965 году профессионалом, с многолетним опытом работы у лучших французских режиссеров, и застали самое горячее время - время рождения так называемого "нового немецкого кино". Как приняли вас на родине? Почувствовали ли вы себя сразу же своим среди своих?

- Нет, не сразу. Но все это очень впечатлило. Сначала и очень скоро после возвращения я познакомился с Александром Клуге. Он сдал мне свою квартиру в аренду. Потом - с Вернером Херцогом. И постепенно с другими режиссерами из этого круга. Для них тогда теория имела первостепенное значение. "Франкфуртская школа" философии. Социология. В этом ракурсе они смотрели на кино как искусство и рассуждали о его смысле и предназначении в обществе. Я же был человеком дела. Практиком. Считал себя профессионалом и скептически смотрел на все это теоретизирование.

Но потом все стало на свои места. Клуге выпустил свой дебютный фильм "Прощание с прошлым". Кино вышло на первый план, теоретики стали профессионалами. Все помогали друг другу, как могли. И через несколько месяцев я окончательно освоился в этой группе.

- Шестидесятые годы были эпохой бунта молодого поколения. 68-ой год с его уличными протестами и демонстрациями… Политика интересовала тогда всех. Новое немецкое кино шло в авангарде времени. Как сейчас, спустя 40 лет, вы оцениваете роль кинематографистов в Германии 60-х годов?

- Ну, для начала надо сказать, что у меня всегда было ощущение, что революция в массовой культуре произошла раньше, чем на улице. Задолго до 68 года молодежь носила битловские прически, слушала Боба Дилана и "Роллинг Стоунз". Дух того времени мы пытались отразить в наших фильмах. Музыку для моего второго фильма написал, например, Брайан Джонс из "Роллинг Стоунз". В 68-ом году мы были, разумеется, уже не студенты. Я к тому времени снимал третий фильм - по контракту с американской киностудией. И подобным образом обстояли дела и у моих коллег.

Революция в Берлине, Париже, Беркли, Праге - это была и наша революция. Терроризмом группы радикалов, отпочковавшихся от левого студенческого движения, мы были шокированы даже больше, чем истеблишмент. Мы пытались не допустить сползания левого движения в терроризм. Но нам это не удалось.

- И вы с головой ушли в экранизации. Хотя бегством от суровой реальности это не назовешь. Ваш дебютный фильм тоже был экранизацией. Чем объясняется такой интерес к литературе?

- Еще подростком я любил читать. Ночи напролет. Не от бессонницы. А из любопытства. Меня увлекали другие миры. Я никогда не стремился экранизировать литературу. Более того, один из постулатов "новой волны" в кино предписывал снимать фильмы по собственным сценариям. Экранизации считались искусством второго сорта. Но со временем я понял, что экранизации у меня получаются лучше. И я стал делать то, что могу, а не то, что хотел бы.

К тому же в литературных произведениях я часто находил параллели с моей собственной жизнью. Про себя, как известно, легче рассказывать, когда рассказываешь про кого-то другого. Помню, когда работал над автобиографией, все время злился, потому что приходилось писать о себе в первом лице. В другой раз надо будет придумать какого-нибудь литературного персонажа и в его жизнеописание вложить без стеснения все, что сам пережил и передумал.

- Вы долго работали в Америке, но вернулись в Европу. Почему?

- Я всерьез подумывал о том, не остаться ли в Нью-Йорке навсегда. Но пала Берлинская стена. И мне стало ясно, что в такое время, разумеется, надо быть только в Берлине. К тому же моя жизнь в Америке зашла в тупик. А тут еще выяснилось, что права на экранизацию романа Макса Фриша "Хомо фабер" свободны.

- Новое немецкое кино последних лет – как вы оцениваете работу ваших молодых немецких коллег?

- Немецкое кино - на верном пути. Оно перестало копировать голливудские жанровые постановки и снова идет своей дорогой. В этом заслуга Тыквера, Шмидта, Петцольда и других режиссеров. И за ними идет следующее поколение. Немецкий авторский кинематограф обрел новое дыхание. Слава Богу!

Беседовал: Йохен Кюртен

Редактор: Элла Володина, Дарья Брянцева