Российская актриса и режиссер Юлия Ауг в интервью DW рассказала о видимых ею признаках формирования в России тоталитарного государства, отличиях между российской аннексией Крыма и советской аннексией Эстонии, своем отношении к Кириллу Серебренникову, наготе на экране и в театре и причинах, по которым она не знает эстонского языка.

DW: Мы с вами встречаемся в новом 2020 году. Давайте подведем итоги прошедшего года - каким он был лично для вас?

Юлия Ауг: Лично для меня это был один из самых счастливых годов. При всем, что происходит вокруг, в своей личной и творческой жизни я была счастлива, как никогда.

- А что происходит вокруг?

- Вокруг много чего происходит, и это очень печально и страшно. И если воспринимать это не просто эмоционально, а попробовать трезво проанализировать, то приходишь к очень неутешительным выводам. У меня полное ощущение того, что мы находимся где-то внутри системы, формирующей тоталитарное государство. Все признаки этого в России налицо.

- Какие именно признаки?

- В России, например, всегда есть некая официальная мифология, которая выдает желаемое за действительное. И есть действительность, которая абсолютно отличается от мифологии, создаваемой государством.

В Советском Союзе это было доведено до некоего совершенства в буквальном смысле. Вся агитационная машина, включая великие произведения искусства, начиная от живописи, музыки, кино, театра, работала на создание мифа - мифологии СССР как самого свободного демократического и справедливого государства в мире.

- А что работает на эту мифологию в современной России?

- На эту мифологию в современной России работают фильмы, которые сейчас снимают. Сейчас во многом Госкино финансирует патриотическое кино.

- А что в этом плохого?

- В этом нет ничего плохого за исключением того, что это - мифологические сюжеты, а не правда. Кроме того, есть определенные личности, которым позволено говорить. И это тоже признак тоталитарного государства. Выбираются люди, становящиеся неким каналом, через который выпускается пар, накопленный в протестной среде. Ну, вот кто у нас сейчас может говорить?

- Максим Галкин?

- Да, Максим Галкин - и его не снимут с эфира. Иван Ургант, например, может говорить - и его тоже не снимут с эфира.

- Вы сегодня тоже говорите то, что думаете, и многие считают вас одиозной фигурой. Вы в одном из интервью назвали себя либералом. Вам это когда-нибудь аукалось?

- Я не знала, что меня считают одиозной фигурой. Да, я в открытую говорю, что я либерал, и мне действительно очень хочется, чтобы меня так воспринимали. Потому что либеральная идея мне кажется очень продуктивной. Аукалось ли мне это? У меня были довольно серьезные проблемы несколько лет назад, связанные с моими высказываниями, с моими постами в Facebook, с моими интервью и вообще с моей гражданской позицией.

- Вы имеете в виду аннексию Крыма, которую вы называете…

- …которую я называю в открытую аннексией Крыма. Я действительно считаю это аннексией. Это можно как угодно представлять: говорить, что это был свободный референдум, и жители Крыма действительно хотели вернуться в Россию… Но с точки зрения политических манипуляций это - аннексия.

- А какие у вас были проблемы?

- Меня снимали с ролей, на которые я уже была утверждена. Продюсеры, с которыми я очень хорошо общаюсь, просили меня не писать посты в Facebook - говорили, что хотят со мной работать, но если они меня утвердят, у них могут быть проблемы с моей кандидатурой на каналах.

- И вы перестали писать?

- Нет, не перестала. Мне просто кажется, что это будет совсем глупо, если я перестану. Но сейчас ситуация изменилась в лучшую сторону - я имею в виду в кино и театре. Я не могу сказать, что это какой-то предвестник наступающей демократии. Нет, все на самом деле вокруг очень страшно. Но просто сейчас появилось больше людей, которые понимают, что надо искать пути создания продукта в обход финансирования государства. И возникло очень много новых платформ, для которых создается по-настоящему интересный кино- и телепродукт.

- Вы снимаетесь в клипе Димы Билана "Пьяная любовь". Это такой шабаш, балаган, карнавал - все что угодно. Вам это интересно?

- Да, мне интересно - в первую очередь потому, что его сняла моя подруга Даша Чаруша. Это ностальгический клип о тех самых 90-х, которые, кстати, по сравнению с тем, что происходит здесь и сейчас, выглядят уже вполне милыми, а не такими кровавыми, как нам казалось еще несколько лет назад.

- А потом вы играете у Серебренникова в спектакле "(М)ученик" и позже - в фильме "Ученик".

- Это не "потом", это все параллельно происходит. Мне, безусловно, интереснее всего рядом с Кириллом Серебренниковым - масштаб его личности настолько большой, что рядом с ним вообще интереснее всего.

То, как он переосмысливает любое происходящее событие - и здесь и сейчас, и где-то там в истории. Если посмотреть его спектакль "Барокко" - как он осмыслил протесты, которые происходили в Праге 68-го года, студенческие протесты в Париже 68-го года, и как он это соединил с сегодняшним днем, - на мой взгляд, это просто великое произведение.

- Помимо Серебренникова и прочего, и прочего, я знаю, что у вас определенное отношение к наготе. Вы в своем первом фильме разделись в 90-х…

- Да это даже 89-й был.

- … потом вы и в некоторых других фильмах раздевались. Зачем вам надо было раздеваться?

- Я к этому отношусь очень спокойно. Мне кажется, что неприятие тела и неприятие плоти - это табу, наложенные на нас христианской моралью. В силу того, что я, скорее, язычница и воспитана на лучших образцах античности, для меня тело прекрасно, принимаемо. Его не надо стыдиться. Им не надо и гордиться - к нему надо относиться, как к данности.

- То есть раздеваться не стыдно?

- Слушайте, ну почему это должно быть стыдно?

- Потому что некоторые так считают.

- Над ними довлеет христианская мораль.

- Потому что Россия - пуританская страна?

- Россия - не пуританская страна. В России такой коктейль из всевозможных запретов, при этом, патерналистских запретов, что назвать ее пуританской было бы слишком просто. Мне кажется, что заглядывать надо глубже - в тот самый домострой, который был основой патриархальной семьи, в православие, значительно более консервативное, нежели католицизм. И в такую удивительную вещь, что в абсолютно не религиозной стране, которой был Советский Союз, партия заменила религию. Когда вождь был практически богом - нет, скорее идолом, плюс это абсолютно ритуально-религиозное отношение к власти, ее сакрализация и полное отсутствие секса. В Советском Союзе секса, извините, нет. И если взять все это вместе - какой продукт можно воспитать?

- Юлия, вы русская, родились в Ленинграде...

- Во мне нет ни капли русской крови. Я родилась в Ленинграде. Мой папа наполовину швед, наполовину эстонец. Моя мама - еврейка. А выросла я в Эстонии.

- Какая она - ваша Эстония? Какого цвета, чем пахнет, как звучит?

- Эстония пахнет морем и холодным морским ветром. Я бесконечно люблю ее, берег Финского залива для меня - это место силы. Безусловно, Россию и Эстонию разделяет колоссальная травма народа, связанная с аннексией Эстонии Советским Союзом в 1940 году.

- Аннексия Эстонии и аннексия Крыма похожи?

- В 1940 году на территорию Эстонии не были введены войска, ее никто не захватывал - Эстония присоединилась к Советскому Союзу путем якобы свободного голосования. Но проблема в том, что к нему допустили только тех, кто поддерживал коммунистическую партию. Более того, с 1939 года в Эстонии велась очень серьезная пропаганда выгодности присоединения к СССР - связанная не только с тем, что он гарантировал защиту от Гитлера, но и с тем, что Эстонии станет лучше жить, потому что в тот момент в стране был экономический кризис.

- Вы часто бываете в Эстонии?

- Я сейчас довольно много сотрудничаю с эстонскими продюсерами. Я снялась в эстонском фильме, получившем огромное количество международных призов - "Товарищ ребенок". Это эстонский бестселлер, который написала Леэло Тунгал, - история депортаций и репрессий в 50-е годы глазами девочки. Фильм получился очень хороший, я им горжусь. А в марте прошлого года я выпустила спектакль о своей семье "Моя эстонская бабушка".

- Вы когда-то говорили, что тот факт, что вы не владеете эстонским языком, - одна из самых больших травм или драм в вашей жизни.

- Я довольно давно изучаю проблемы самоидентификации человека. В 2012 году я делала в Эстонии документальный спектакль "Эти русские" - о русскоязычных жителях страны. Мы брали интервью у большого количества людей, задавая им одни и те же вопросы. И мы поняли, что человек идентифицирует себя с национальностью, в первую очередь по языку.

Кстати, спектакль "Моя эстонская бабушка" именно о том, почему я не говорю по-эстонски. Бабушка не научила меня этому языку, потому что искренне думала, что мне он не пригодится никогда. Мой папа, эстонец, к сожалению, не знает эстонского языка, потому что он родился в 1922 году в Петрограде, а потом оказался в ссылке, и там тоже никто не говорил по-эстонски. В Эстонию он вернулся только в 60-х годах.

- Что нужно сделать чтобы русские и эстонцы помирились - или они никогда не ссорились?

- Они не ссорились, это другие взаимоотношения - агрессора и жертвы. Это нельзя назвать ссорой. И поэтому я очень хорошо понимаю эстонцев, которые не любят русских. Но, кстати, сейчас выросло другое поколение, которое уже не то, что не любит русских, - они просто ориентированы в первую очередь на Европу. Исторически они знают о взаимоотношениях Эстонии с Россией, но у них уже нет такой травмы в буквальном смысле слова.

Многие продюсеры, если говорить об искусстве, наоборот, с удовольствием работают с российскими актерами, режиссерами и драматургами именно в силу того, что если перестать выстраивать какие-то культурные мосты и какое-то взаимодействие, то общение совсем прекратится. А это неправильно. В Эстонии огромное количество людей, которые говорят по-русски и чувствуют себя русскими. И если эту проблему и ситуацию не замечать, будет другая травма.

Смотрите также: