Это была, так сказать, вторая часть мировой премьеры этого сочинения – за день до того оно было исполнено в амстердамском Консергебау, после чего прекрасный хор центрального концертного зала голландской столицы незамедлительно отправился в Берлин.

Карлхайн Штокгаузен

– самый знаменитый из ныне здравствующих композиторов Европы. И один из самых значительных – на протяжении вот уже пяти десятилетий.

Отец электронной музыки

Джон Леннон

поместил его портрет на обложку альбома "Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера", во времена всеобщей психоделии музыку Штокгаузена было принято слушать для расширения сознания. Сегодня в мире нет ни одного крупного концертного зала, который не украсил бы себя исполнением его не всегда вызывающих восторг у публики сочинений, а для любого первокурсника имя Штокгаузена стоит в одном ряду с именами Бетховена или Вагнера.

Отец электронной музыки, провозвестник акустических революций 50-х, 60-х, 80-х годов, Штокгаузен сумел и по сей день, уже давно став живым классиком, остаться при этом большим "знаком вопроса".

Так, музыкальный истеблишмент никак не может решить, чем же является грандиозный оперный цикл "Свет", над которым маэстро работает вот уже более 25 лет: "Кольцом нибелунгов" наших дней или, по выражению журнала "Шпигель", продуктом болезни одержимого манией величия "космического шарлатана"?

"Мое творчество обращено к человеку будущего"

Сегодня опера "Свет" общей длительностью в 28 часов завершена. Для Карлхайнца Штокгаузена она представляет собой единое целое. Однако формально эти 28 часов разделены на семь частей, носящих названия дней недели от понедельника до воскресенья.

В основе оперы – как, кстати, и в основе вагнеровского оперного цикла, - лежит универсальная идея возникновения мира и собственная космогония, какой она видится композитору. Вот что говорит сам Штокгаузен:

"Моё творчество обращено к человеку будущего, к человеку, который будет странствовать по космосу, к человеку, для которого далёкие планеты станут лишь промежуточными станциями его странствий. К человеку, который понимает, что его нынешняя жизнь бесконечно коротка, но что он возвращается в этот мир снова и снова. Это сознание даёт моей музыке новую форму и новое наполнение. В отличие от Вагнера с его древнегерманскими божествами и гибелью Валгаллы, я ориентируюсь на вечных духов вселенной".

Найти верный путь

Вечных духов вселенной зовут Михаэль, Люцифер и Ева. Как пояснял Штокгаузен в одном интервью,

"...то, что происходит сейчас в мире – это отражение того, что происходит в моём сочинении "Свет" те же конфликты. Понедельник – день рождения. В день рождения - праздник детей и женщины, Евы, - появляется и Люцифер... В каждой из 7 частей "Света" в каком-то виде приходит Люцифер, враг людей, человеконенавистник. Люцифер не желает людей. Он хочет, чтобы человечество прекратило существование. Все, что делает Люцифер - суперидеалистическое представление: все должно стать чистым духом, всё материальное должно прекратить своё существование. Эта тема проходит через весь "Свет" как цепочка всё время возникающих критических моментов.

То, что случилось 11 сентября и происходит во всем мире сейчас между арабскими нациями и Западом – это, конечно, слегка завуалированный конфликт между религиями. В Пакистане, я слышал, убивают христиан, за то, что они христиане. Это и есть материализация представлений Люцифера, его протеста против мира людей - в противовес представлениям второго героя моей оперы, архангела Михаэля, который защищает человечество и его достижения, несмотря на бедность, несмотря на смерть, несмотря на болезни. Михаэль – провозвестник эволюции. Люцифер – сторонник уничтожения мира, который он считает примитивным и недостойным.

Это проблематика всего моего сочинения "Свет", над которым я работаю вот уже в течение 25 лет.

Есть в "Свете" и день войны – Вторник, где возникает настоящая война между войсками Люцифера и Михаэля. Люцифер хочет при помощи войска, при помощи насилия, разрушить стену между этим миром, миром материи, и "тем светом", уничтожить разрыв между небом и землей. Противостоящий ему Михаэль хочет сохранить этот мир, дать возможность человечеству идти дальше по тому пути, для которого оно предназначено".

Параллели Штокгаузена

Итак, Понедельник из "света" - день Евы, день возникновения всего живого. Вторник – день войны, день столкновения между Люцифером и Михаэлем. Среда – день единения всех трёх стихий, по Штокгаузену – "день сотрудничества". Четверг – день учения и преображения и день сотворения музыка (по Штокгазуену – "самой скоростной ракеты, напрямую связывающей нас с высшим разумом"). Пятница – день встречи Люцифера и Евы, день искушения. Суббота – страшный день, день Люцифера, день смерти. И, наконец, Воскресенье – день победы сил добра, день символического единения Михаэля и Евы. Параллелей, с какой угодно религиозной символикой, столь много и они столь очевидно, что, наверное, не стоит о них и говорить. В своих партитурах Штокгаузен называет главного героя своей оперы "Христос Михаэль". Не стоит удивляться и тому, что в этой фигуре композитор во многом видит и самого себя. Ева же соответствует фигуре девы Марии, объединяя в себе, так сказать, начала матери Божьей и праматери человечества.

Каждый из "дней" имеет свою ритмическую и мелодическую окраску и каждому из них приурочен свой цвет, своя стихия, свой язык и своя инструментовка – если в "Понедельнике" широко используется синтезатор и другие возможности электроники то "Воскресенье" - сочинение почти исключительно хоровое.

Исполненные в Берлине "Процессии ангелов" - это заключительная часть финальной оперы, "Воскресенья" из цикла "Свет"…

В храме на Крестовой горе

К восьми вечера просторный храм Святого креста на Крестовой горе – в центре одноимённого берлинского района Кройцберг – был полон не совсем заурядной концертной публикой. Помимо журналистов, людей с внешностью музыкантов и студентов высших музыкальных учебных заведений, в зале недавно отреставрированного храма были заметны люди, наряженные во всё белое или в яркие переливчатые ткани оранжевого, синего или интенсивно красного цвета. Не только своеобразная униформа, но и горящие глаза выдавали в них членов общины поклонников Карлхайнца Штокгаузена, давно не являющегося новичком в роли духовного гуру. Сам маэстро, в просторном ярко оранжевом свитере поверх всего белоснежного, ласково кивал своим адептам, но явно напряженно ожидал начала концерта.

Стулья для публики были расставлены как в центральном нефе храма, так и вокруг алтаря. Кроме того, слушатели сидела на хорах и на лестницах, на них ведущих. Перед пустым алтарём, как бы ожидая совершения некоего ритуального действа, многозначительно стояла огромная пустая ваза из тёмно-зелёной керамики. Остальное пространство высокого краснокирпичного храма было отделено от публики белыми занавесями. Наконец, из предконцертной тишины в зал медленно вступили две хоровые группы – одна в зелёных, другая в красных одеждах, по форме более всего походящих на церковные облачения. Начались "процессии ангелов"…

Ангелы поют на разных языках

"Процессии ангелов" - сочинение для семи групп хора, солирующих сопрано, тенора и баритона и для пространства. Прекрасный хор Консергебау был разделён на семь групп, символически объединяющих в себе семь дней, семь стихий и семь частей оперы "свет". Ангелы понедельника – ангелы воды, ангелы вторника – и земли, среды – и жизни, четверга – и музыки, пятницы и света, субботы – и неба, и наконец, ангелы воскресенья – ангелы радости.

Каждый из хоров пел на своём языке: прилежные голландские хористы разучили партии соответственно на хинди, китайском, испанском, английском, арабском, суахили и на немецком языках. На немецком пели воскресные ангелы радости. Каждая из групп была одета соответственно в свой цвет: голубой, красный, зелёный, оранжевый, синий, белый – ангелы же воскресенья были наряжены в золотые облачения и отличались особой мобильностью - в то время как остальные шесть групп медленно перемещались по залу, совершая странные ритуальные движения, ангелы воскресенья то оказывались у алтаря, то взлетали на хоры, то снова появлялись в центре зала…

Пространство, как уже было сказано, являлось самостоятельный действующим лицом штокгаузеновской хоровой эпопеи. Вообще одно из наиболее часто цитируемых достижений Штокхаузена связано с так называемой "пространственной музыкой". Имеется в виду звук, который не идёт на слушателя из одной точки, а путешествует по залу. Эту идею Штокгаузен использовал уже в своём раннем сочинении "Группы" для трёх оркестров – когда волна звука "катится" по залу от одного оркестра к другому. В "шествиях ангелов" это целая сложная система волн и звуковых потоков, перемещающихся по кругу, по спирали, сверху вниз, то затихая, то снова завихрясь. Перед концертом его организаторы рекомендовали публике в антракте непременно поменяться местами – так как в каждой точке зала сочинение звучит по-иному. Совет оказался в высшей степени разумным.
Одним из главных ощущений было ощущение уникальности звучащей музыки, обеспечивающегося не только за счёт самой музыки, которая творится здесь и сейчас, но и за счёт неповторимости собственного восприятия.

Партитуры с картинками

В антракте публика бросилась к пюпитрам, на которых были разложены партитуры сочинения. Зрелище действительно оказалось уникальным: поля были покрыты картинками, отображающими жесты, которые музыканты должны делать в тот или иной момент – скажем, молитвенно складывать руки, или издавать пальцами странные пощёлкивания. Кроме того, текст изобиловал пометками типа "продолжительная пуза, окрашенная в голубоватый цвет". Или просто "оранжевое". В одном из своих интервью Штокгаузен рассказывал, как он работает над хоровым сочинением:

"Работая над партитурой, я сперва располагаю во времени такие понятия как "шуршание", "становится тише", "светлеет" и так далее. Затем я распределяю по фонетическому принципу слова – ориентируясь при этом на звучание гласных и согласных звуков. После этого я работаю с музыкантом, играющим на клавишном инструменте – обычно с моим сыном Симоном. И, наконец, я запираюсь в своём кабинете с синтезатором и пишу всё остальное".

Спиритуальная сила штокгаузеновских ангелов

"Процессии ангелов" - сочинение общей длительностью около ста минут, - слушалось на одном дыхании. В отличие от порою сомнительных философских выкладок Штокгаузена, оно не вызвало никакого внутреннего противоречия. В нём была спокойная спиритуальная сила – без какого бы то ни было наносного спиритуализма. Правда, чтобы абстрагироваться от последнего, следовало слушать с закрытыми глазами – иначе в глаза бросались не по-хорошему восторженные лица членов штокгаузеновской общины, и пёстрые халатики ангелов. Не обошлось и без откровенного китча: у каждого из ангелов сзади, в специальную петличку, был вставлен цветок ириса – и в заключение концерта всё небесное воинство прошествовало к стоящей перед алтарём керамической посудине, заполнив её с трудом выдранными из-за спины цветами. Переломанные ирисы смотрелись довольно жалко.

Но музыка продолжала долго звучать в душе, заставляя глядеть на всё происходящее как-то сверху. Музыка возвышала. В ней была большая идея – в ней было что-то, что делает искусство искусством.

И продолжительна овация, которую устроили Штокгаузену собравшиеся, безусловно, была искренней. Растроганный композитор выбрался на сцену и изящно напомнил, что все мы по-своему ангелы.

Анастасия Рахманова, НЕМЕЦКАЯ ВОЛНА