Сегодняшняя передача посвящена Генриху Гейне. 17 февраля исполняется 150 лет со дня его смерти. Все немецкие средства массовой информации откликнулись на это событие. Но откликнулись довольно странно для классика. «Генрих Гейне – великий немецкий поэт, самый читаемый немецкий поэт, ставший таким же символом Германии, как 9-ая симфония Бетховена или автомобиль «Фольксваген». Так – с иронией – написал о нём в юбилейной статье самый серьёзный немецкий журнал «Шпигель». Ирония здесь вполне уместна. Гейне сочетал своем даровании глубокий и тонкий лирический талант со страстным публицистическим сарказмом. Для поэтического дара Гейне, который жил в переломную эпоху, характерна борьба противоречивых общественных и эстетических начал. Поэт-романтик, он подвергал трезвому анализу события окружающей действительности; провозглашая принципы реалистического искусства, в то же время считал себя приверженцем "вольной песни романтизма". Творчество Гейне связано с классической традицией немецкой литературы и оказало огромное воздействие на развитие мировой поэзии. Особенный интерес лирика Гейне вызывала в России, его переводили Лермонтов, Тютчев, Фет, Плещеев, Михайлов, Мей, Блок, Алексей Константинович Толстой, Маршак. Стихи Гейне перекладывали на музыку не только Шуман, Вагнер, Мендельсон, но также Чайковский.

На севере диком стоит одиноко
___На голой вершине сосна
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
___Одета, как ризой, она.

И снится ей все, что в пустыне далекой,
___В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
___Прекрасная пальма растет.

Это Лермонтов. И Гейне. Это – одна из жемчужин немецкой поэзии. И русской. В общем, понятно, почему мы решили посвятить сегодняшнюю передачу Генриху Гейне.

Что он был за человек? Биографию поэта вы можете прочесть в любом его сборнике, в энциклопедии, но сухие строки – когда и где учился, в каком городе и под влиянием каких событий написал те или иные стихи – не передают его живого портрета. А мы рискнём это сделать, вырвав (вполне субъективно, не спорю) отдельные факты его жизни и творчества.

Генрих Гейне родился 13 декабря 1797 в Дюссельдорфе в еврейской семье. Отец его был торговцем сукном, но коммерцией занимался спустя рукава. На счастье Гейне (который, кстати говоря, при рождении получил имя Гарри) его поддерживал материально – и не только в юные годы – богатый дядюшка из Гамбурга. Юность Гейне пришлась на время наполеоновской оккупации раздробленной тогда Германии. Причём, французская оккупация, как ни парадоксально это звучит, обернулась во многом благом для страны: она «навязала» немцам прогрессивные идеи, в т.ч. новые принципы гражданского и религиозного равенства. Они на всю жизнь сделали Гейне «либералом» в традициях Французской революции и поклонником Наполеона. Одно из самых популярных его стихотворений – баллада «Два гренадёра»:

Во Францию два гренадёра
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли,
Дойдя до немецкой земли.

Придётся им – слышат – увидеть
В позоре родную страну…
И храброе войско разбито,
И сам император в плену…

После нескольких лет учёбы в частной еврейской школе и католическом лицее (снова, казалось бы, несочетаемые вещи!) мать решила приобщить Гейне к коммерции. Но стажировка в банке и у бакалейного торговца потерпела фиаско. Последней надеждой был тот самый богатый дядюшка – Соломон Гейне, начинавший когда-то посыльным и ставший благодаря собственным талантам миллионером. Однако у племянника таких способностей не оказалось. Кроме того, тот воспылал страстью к своей кузине Амалии. Такого зятя Соломон не хотел. В конце концов, он решил оплатить Гейне учёбу в университете, заодно отправив его подальше от Гамбурга и от дочери.

Проблемы дядюшки на этом, однако, не кончились. Из Гёттингенского университета племянника выгнали за дуэль. Потом он вдруг увлёкся поэзией вместо того, чтобы серьёзно заниматься юридическими науками. Но Соломон поставил железное условие: финансировать Гарри он будет только при условии, если тот станет адвокатом. Адвокатом Гейне не стал, но стал – из Гарри – Генрихом. Он крестился, перейдя в протестантскую веру. Что, однако, не помогло ему сделать карьеру. Его сочинения раздражали власти куда больше, чем еврейское происхождение. Сложности с австро-прусской цензурой начались у поэта очень скоро и продолжались всю его жизнь. В 1835 году прусский рейхстаг внёс его произведения в список запрещённых книг. В конечном итоге, Гейне уехал из Германии именно по этой причине и последние годы жизни провёл во Франции. В предисловии к своей «зимней сказке» «Германия», там же впервые опубликованной, Генрих Гейне писал: «Я предвижу галдёж фарисеев национализма, которые разделяют антипатии правительства, пользуются любовью и уважением цензуры и задают тон в газетах. Я слышу их пропитые голоса: «Ты - предатель отечества!» Успокойтесь. Я люблю отечество не меньше, чем вы. Из-за этой любви я и провёл тринадцать лет в изгнании».

Самое знаменитое стихотворение Гейне – это, конечно, «Лорелея». Точнее говоря, названия этому стихотворению сам автор вообще не дал. Но баллада о нимфе Лорелее (или правильней, ближе к немецкому оригиналу, - Лорелей), расчёсывающей длинные волосы золотым гребнем и заманивающей своим пением рыбаков на скалы, давно зажила собственной жизнью, с собственным именем. Она переведена на множество языков – больше, чем «Фауст» Гёте. На английский язык одним из первых переложил «Лорелею» Марк Твен. А русских переводов я насчитал около десятка. А сколько написано о Лорелее, по мотивам стихотворения Гейне! «Лорелея, девушка на Рейне, Старых струн забытый перезвон. Чем вы виноваты, Генрих Гейне? чем не угодили, Мендельсон?» Это Маргарита Алигер. А вот саркастический, высмеивавший всё и вся Николай Глазков, создатель «самиздата»:

Лучи золотистого солнца
Блестят на высокой скале,
И Рейн безмятежно льётся
По древней немецкой земле.

И Гейне, когда жил на Рейне,
С высоким утёсом дружил,
Об этой скале Лорелее
Хорошую песню сложил.

И дальше – пародийная история о том, как американская военщина захотела взорвать эту скалу.

Балладу о Лорелее много раз перекладывали на музыку, оно стало основой оперных и балетных либретто. Даже нацисты, сжигавшие книги Гейне и запрещавшие их (причем не столько за то, что их автор – еврей, сколько из-за содержавшихся в них клеветнических измышлений, порочащих нацистский общественный и государственный строй), даже они не решились вычеркнуть из истории немецкой поэзии это стихотворение. Его продолжали включать в школьные хрестоматии по литературе и во времена «третьего рейха» - только без имени автора. Таким образом, Генрих Гейне удостоился высшей чести: его творчество даже национал-социалисты признали народным. Впрочем, «Лорелея» стала народной песней задолго до прихода Гитлера к власти.

Не знаю, о чем я тоскую,
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.

Дохнуло прохладой. Темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.

Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.

Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.

Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным;
Но видит ее одну.

А скалы кругом все отвесней,
А волны – круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей”

К поэтам-классикам принято относиться с почтительностью, исключающей бурные проявления чувств, то есть – с прохладцей. Их портреты висят в школьных кабинетах литературы, их мудрые лики взирают на нас сверху вниз. Они сохраняют дистанцию, то есть не близки нам, не современны.

Но Гейне даже внешне не похож на «стандартного» классика. Ни бороды, ни усов… Бледное лицо, голубые глаза, тёмно-русые локоны… Гейне любил пёстрые жилетки и модные шейные платки. Он был настоящий франт и донжуан. Однажды знаменитый австрийский драматург Франц Грильпарцер зашёл к Гейне в гости в Париже и застал его в постели с двумя гризетками. Позже Гейне, уже маститый поэт, женился на молоденькой продавщице обуви, француженке Кресанс Мира, которую он всю жизнь называл Матильдой (Гейне объяснял это тем, что от её настоящего имени – Кресанс, когда его произносишь, першит в горле). Матильда была необразованной, едва умела читать. Гейне это вовсе не смущало. «Прекрасно! – говорил он. – Она полюбила меня не как знаменитого поэта, а как человека». Последние годы жизни, когда он, терявший зрение и полупарализованный, был прикован к постели и страдал от сильных болей, Матильда ухаживала за ним. Гейне завещал ей всё своё состояние при условии, что она снова выйдет замуж. Жена пережила его на 27 лет и, по преданию, умерла в тот же самый день, 17-го февраля.

Сам Генрих Гейне, между прочим, был начисто лишён какого-либо почтения к авторитетам и канонам. Путешествуя по Германии, он заехал и в Веймар, где встретился с живым (тогда живым) классиком – с Гёте. Сколько раз Гейне представлял себе эту встречу с великим поэтом! Но почему-то вдруг решил совершенно неуместно пошутить. На вопрос мэтра, над чем он сейчас работает, Гейне вдруг ответил: «Над Фаустом». А Гёте как раз в муках переделывал вторую часть своего «Фауста», и ему это вовсе не показалось смешным. Он холодно кивнул: аудиенция была закончена. Гёте позже запишет в своём дневнике лаконично: «Был Гейне». А Гейне вспоминал о жёлтой коже гётевского лица и шамкающем беззубом рте мэтра.

Да разве классик напишет так: «Ах, как мечтаю я жить в уединённом, скромном домишке с цветами за окном и вековыми деревьями у крыльца! А если Господь снизойдёт до того, чтобы сделать меня абсолютно счастливым, то пусть на этих деревьях болтаются в петле шесть-семь моих злейших врагов».

Правые и левые экстремисты всегда относились к Генриху Гейне с подозрением. Он не вписывался ни в одну из привычных схем. В ГДР всячески подчёркивали его парижское сотрудничество (даже как будто дружбу) с Марксом, цитировали политические фельетоны и чаще всего – слова о будущей победе коммунизма, «ибо коммунизм (это дословно) владеет языком, понятным всем народам». Воинственная песня силезских ткачей, ткущих могильный саван буржуазной Германии, входила в агитационные репертуары всех псевдо-брехтовских народных театров.

Однако лучшие стихотворения Гейне никакой «политики» не содержали и борьбу пролетариата за светлое будущее начисто игнорировали.

Когда тебя женщина бросит – забудь,
Что верил её постоянству.
В другую влюбись или трогайся в путь.
Котомку на плечи – и странствуй.

Увидишь ты озеро в мирной тени
Плакучей ивовой рощи.
Над маленьким горем немного всплакни,
И дело покажется проще».

В общем, понятно, почему Добролюбов считал, что сущность поэзии Гейне – «сказать с рифмами какую-нибудь бессвязицу о тоске, любви и ветре». А Писарев безапелляционно заявлял: Гейне – дилетант, прежде всего дилетант политический, и о всего им написанного останутся лишь «его сарказмы, направленные против традиционных доктрин, против политического шарлатанства, против национальных предрассудков». То есть, поясним мы, - политические фельетоны, но никак не стихи. Ошибся, ошибся мрачный критик! Это его сегодня мало кто вспоминает, а творчество Гейне живёт. И остаётся удивительно современным. Цитаты из произведений Гейне встречаются в самых неожиданных контекстах. Один из современных российских публицистов, например, говоря о сегодняшней ситуации в стране, предлагает перефразировать слова Гейне о том, что Пруссия – это не государство, у которого есть армия, а армия, у которой есть государство. Автор переиначивает эти слова на российский лад так: сегодняшняя Россия – это не страна, у которой есть чиновники, а чиновники, владеющие страной.

Но больше всего меня поразило то, что некоторые строки Гейне, написанные больше полутора веков назад, могут быть прекрасными аргументами в споре о том, кто прав, а кто виноват в истории с карикатурами, которые так оскорбили часть мусульманского мира. Сатира непочтительна ко всему, она смеётся надо всем, не признавая запретных тем и святынь. Такова европейская традиция свободы. Мы найдём в стихах Гейне насмешку над раввинами и католическими монахами, над Богом и чёртом:

А нынче мир весь как распался:
Всё кверху дном, всё сбилось с ног,
Господь Бог нА небе скончался
И сатана в аду издох.

Стихотворных шаржей на пророка Моххамеда Гейне не писал, зато исключительно непочтительно сравнивал свою подружку с Богоматерью:

Сиял мне в старом храме
Мадонны лик святой.
Он писан мастерами
На коже золотой.

Вокруг неё – цветочки,
И ангелы над ней.
А волосы, брови и щёчки –
Совсем, как у милой моей.

Замечу ещё раз: не двадцать первый век и даже не двадцатый – девятнадцатый. Да ещё первая половина. И никакой фатвы в отношении Гейне за столь вопиющую фривольность в отношении Богородицы Ватиканом не принималось, на костре его не сжигали и даже публичного извинения перед всем христианским миром никто от него не требовал.

Вот такой он – современный поэт Генрих Гейне.

Наша передача о нём подошла к концу. Чем завершить её? Конечно же, строками поэта.

Когда земное будет сочтено,
измерено и взвешено давно -
в толпе ли, в радости ли, в горе,
в песках пустыни, в дальнем море
погибну я - мне всё равно.

Но где бы я ни умирал,
хочу, чтоб в очи мне сиял
свет звезд в час смерти быстротечный -
свет звезд - безжизненный и вечный,
как истина, которую я знал.