«Я пишу историю страны утопии»: белорусская писательница Светлана Алексиевич о литературе, о любви и о «провинциальной диктатуре» Лукашенко

Северогерманский городок Оснабрюк производил в это солнечное летнее утро – в прошедшую пятницу – исключительно умиротворённое впечатление: каменные и фахверковые дома, узкие средневековые переулки, отцветающие пионы и зацветающие розы в палисадниках. И колокольный звон, разливающийся по городу с колокольни старинного собора....

Стоит ли говорить, что сегодня в Оснабрюке ничто не напоминает о событиях более чем полувековой давности, когда город на 85 процентов был уничтожен бомбардировками. Попросту говоря, Оснабрюка не стало. Среди гор дымящихся кирпичей стоял собор и полуразрушенная колокольня. Оснабрюк стал для Германии одним из символов войны. И решил назвать себя «городом мира». Хоть я не являюсь сторонницей всякого рода пацифистской патетики, но этот построенный заново старинный город производит известное символическое впечатление.

Но пора обратиться к тому, что, собственно, привело меня в Оснабрюк. Десять лет назад муниципалитет города учредил приз с названием «премия мира имени Эриха Марии Ремарка» - тем самым оснабрюкцы увековечили и память великого сынка города и автора бессмертного антивоенного романа «На западном фронте без перемен». Приз имени Ремарка, присуждаемый за миротворчество в самом широком смысле этого слова, очень быстро приобрёл особое значение среди многочисленных немецких призов и наград. В первую очередь, благодаря людям, которым он присуждался: первый приз был вручён Льву Копелеву, среди лауреатов последующих лет были выдающиеся писатели и правозащитники из Восточной Европы, Ирана и других стран, где «права человека» не всегда признавались и признаются такой же важной составляющей человеческого бытия, как и душа.

Словом, приз стал не только дежурным культурным событием и политическим жестом, но и актом моральной солидарности.
В этом году приз имени Ремарка был присуждён белорусской писательнице Светлане Алексиевич и российской правозащитной организации «Мемориал».
Как отметила член жюри и председательница литературного бюро земли Нижняя Саксония Инга Зауэр:

- Как некогда Эрих Мария Ремарк стал голосом лишённого будущего, «потерянного» военного поколения, так и Светлана Алексиевич становится голосом «униженных, оскорблённых и забытых» - будь то солдаты, превращённые в пушечное мясо Афганской войны, «цинковые мальчики», или жертвы чернобыльской катастрофы, голоса которых собраны на страницах её «Чернобыльской молитвы».

Лауреатами специального приза жюри стало общество «Мемориал», отмеченное за многолетнюю правозащитную деятельность. Получать заслуженные почести в Оснабрюк прибыл глава «Мемориала» Арсений Рогинский:

- Это честь для нашей организации, это признание того, что она делает в плане социальном и юридическом, защищая права бывших жертв репрессий, того, что она делает в плане историко-просветительском. А так же признание того, что является наиболее важным для нас, нашей актуальной правозащитной деятельности, в частности та деятельности, которая связана с чеченской войной. Мы стараемся изо всех сил показать бессмысленность и преступность этой войны. С другой стороны это признание того, что, гражданское общество в России существует.

В этом вручении действительно было много символического: и день – 22 июня, 60-летие нападения Германии на Советский Союз, с одной стороны, а с другой – день рождения Ремарка, и место, и то, что Оснабрюк вдруг превратился в место встречи старых друзей. Чествовать коллег и друзей в Оснабрюк приехали писатель Андрей Битов, председатель российского пен-клуба, и Вольфганг Айхведе, профессор и руководитель центра восточноевропейских исследований в Бремене. Его слова мне хочется привести без комментария:

- Конечно, мы собрались, чтобы воздать должное нашим лауреатам. Но эта премия имеет и ещё одно значение. Мы воздаём должное людям, которые были неудобными у себя на родине, но с тем же успехом могли оказаться неудобными и в этой стране. Приведу два примера. Помимо Аресения Рогинского, общество «Мемориал» представляет Лена Жемкова. 7 лет назад она решила заняться проблемой подневольных рабочих, батрачивших в Германии в годы войны. И получила 400 тысяч писем. Я думаю, не в последнюю очередь благодаря Лене и таким людям как она сегодня, 60 лет спустя со дня начала войны с Россией, мы наконец, начали выплату компенсаций этим людям. Это уже не только проблема России, это проблема и моей страны...

- Другой пример. Я не знаю более ярого и последовательного противника западной политики на Балканах, чем мой друг Арсений Рогинский. Для него антимилитаризм – это универсальное понятие. Так что ещё раз: мы воздаём честь неудобным людям. И это хорошо...

Светлана Алексиевич приехала получать премию из Италии, где она живёт и работает вот уже более года. У себя на родине, в Белоруссии, писательница оказалась шпионкой и преступницей. Правда, в достойном обществе другого классика белорусской литературы – Василя Быкова, против которого в «царстве Лукашенко» развёрнута настоящая кампания травли. Со Светланой Александровной мы расположились для интервью в Ратуше Оснабрюка под огромным фотопортретом Эриха Марии Ремарка. Что и определило мой первый вопрос:

- Светлана Александровна, видите ли Вы, и в чём Вы видите свою эмоциональную связь с Ремарком, с его традицией?

- Я думаю, что то, что я делаю вот уже больше 20 лет, я пишу свою историю страны «Утопия». Я пишу историю маленького человека и великой утопии. Хочется запечатлеть действительно, что же это были за люди, люди социализма, люди вот этой веры. Почему она кончилась такой огромной кровью. Я думаю, что в каком-то смысле я оказалась нужным человеком в нужное время и в нужном месте. Со временем наши годы, наше время обрастёт какой-то мифологией, какими-то догадками или уничтожающими всякий смысл резюме. Я думаю, что такого рода живые свидетельства – романы голосов самих людей хранят достоверность того времени. Это было и есть смыслом моей жизни, поскольку я свою историю пишу и как бы дописываю. А Ремарк был тот писатель, который оказал огромное влияние на моё мировоззрение. Я помню, как первые мои книги, особенно первую – «У войны не женское лицо», которую два года не печатали, пока к власти не пришёл Горбачёв. Обвиняли меня именно в пацифизме, ремаркизме. Я действительно многому научилась у Ремарка. Я научилась у Ремарка может быть главному – любить человека, вот этого маленького, жалкого, растерянного человека.

- В одном из своих интервью Вы процитировали, что человеческая жизнь это, в сущности, и есть одиночество, которое прерывается редкими мгновениями счастья. Это счастье, что это? Может быть любовь? Ваша последняя книга, если я не ошибаюсь, посвящена именно любви?

- Я думаю, что без мысли о смерти, конечно, всегда пройдёшь мимо. Мимо истины, мимо смысла. Пытаюсь понять, почему нам не за что уцепиться. Почему вот сейчас вдруг все носят крестики. Как бы мода на религию. Или опять взбухла вся эта русскость – разговоры о великой России, правда они кончаются Чечнёй, опять таки кровью. То есть человеку нужно за что-то уцепиться. И мне всегда казалось, что точку опоры надо найти в собственной жизни, смысл собственной жизни. Может быть, если мы вернём ценность своей жизни, научимся обживать этот материальный мир. То, что для запада это дорога назад, а для нас обжить его, это огромное культурное психологическое пространство. Это новая жизнь. Мы ведь люди культуры борьбы, то есть для нас всё, что можно взять в жизни, нам всегда надо защищать. Всегда присутствует элемент насилия. Мне же казалось, что плодить ненависть со знаком плюс, или со знаком минус, это уже не выход их положения сегодня. Сегодня человек очень растерян, и должна сказать, что искусство и литература собственно ему не помогает. Она не имеет новых идей, а старые идеи уже не работают.

- Вы коснулись идеи обживания материального мира, справедливо указав, что для запада это в известном смысле путь назад. Как Вы знаете здесь, в том числе в Германии, существует мощная критика капитализма. Она существует не первый год, и именно в последнее время выходит на какой-то новый виток, приобретая некую новую серьёзность. Существуют попытки перенесения этого дискуссии, этой критики, на российскую почву. Как Вы думаете, возможны ли они вообще, и не являются ли они источником анти-западных настроений, которые возрастают в России?

- Ну, во-первых, у нас и не капитализм. Никто не знает, что у нас. У нас какой-то постсоциализм. Такой мутант, что никто не знает ему определения. Поэтому непонятно на что это накладывать. Другое дело, что идеи будущего неопределённы. Никто не знает чего проецировать. Стало ясно, что голландцами и немцами мы если не никогда, то ещё не скоро станем. У нас ментальность другая, память другая, культура другая. Слишком быстро мы рванули из одного мира в другой, совершенно не представляя, что свобода как внутреннее состояние человека и общества, нельзя завести как финскую бумагу или немецкий шоколад, что это гораздо более долговременный процесс. Наверняка надо было найти какие-то микшированные формы перехода, может быть социал-демократию, во всяком случае, всё это сделано очень не профессионально. Во всяком случае, всё, что касается гражданского общества. Всё получилось безграмотно и жестоко по отношению к простому человеку. Найти свой путь? Но, когда начинаешь разговор об особом русском пути, всё это кончается изоляцией. Всё это кончается опять-таки кровью, или каким-то развалом. Это достаточно опасные моменты, которые говорят о том, что мы не готовы к будущему. А западный опыт, Вы совершенно правы, мы как бы уже отмели и началось как раз обратно антизаподничество. Поскольку всё это не уложилось в наши русские представления о том, что праздник свободы должен был мгновенно случиться. То есть у нас много проблем с самим собой.

- Вы только что прилетели из Минска. Как Вам там дышалось?

- Грустно, потому что Беларусь сегодня очень драматическое место. Его драматизм заключается в том, что у нас как бы прошлое законсервировано совершенно окончательно. Если Россия огромная. Россия разная, в России есть вольный такой архипелаг. Там всё можно найти, там много времён в одном. А в Белоруссии это императорское президентство, провинциальная диктатура, безкультурная власть. Вот если сейчас опять будет президент Лукашенко избран ещё на один срок, то для белорусов, и так уже опоздавшей нации, будет очень тяжело.

- Сейчас в последние годы. Может быть, можно говорить о последнем десятилетии многие русские, украинские, белорусские авторы получили возможность подолгу жить на запале, не думать о хлебе насущном. Как Вы думаете, повлияет это как-то на развитие русской литературы, российской литературы? Что даёт Вам лично возможность подолгу нходиться на западе?

- Вы знаете, я уже много лет много езжу, мои книги выходят в десятках стран, я получала много премий. Благодаря этому у меня тоже была некая возможность чувствовать себя свободным человеком, делать то, что я считаю нужным для своего внутреннего мира. И когда политическая ситуация усложнялась, как сейчас, когда газеты, телевидение называли меня шпионом, агентом, литературным полицаем, врагом, не патриотом. Но Вы знаете что, это «нормальное» состояние для писателя у нас: конфликт с властью и ещё более серьёзный конфликт – конфликт с массовым сознанием. Поскольку особенно я в своих книгах занимаюсь демифологизацией. Я работаю с такими серьёзными мифами, как миф о Второй мировой войне, миф о великой империи. Это мифы, которые так просто никто не отдаст. Маленький человек тем более, поскольку мифы работают на уровне подсознания, там, где слово уже не достаёт. Я думаю, что я в каком-то смысле защищена. Защищена не только признанием, как эта премия, например, это тоже в каком-то смысле защита, и в прямом и в переносном. Но я защищена скорее тем, что я давно космополит, человек мира. Для меня мир, особенно после Чернобыля, после этой книги, которую я написала. Тогда я много вещей обдумала. Мир это действительно Земля маленькая. Мир сегодня это круг каких-то определённых идей, работающих уже повсюду. Вот это моя защита. Мне открылся мир, как бы душа расширилась. Я прекрасно понимаю, что баррикада опасное место для художника, если он там долго находится, то он видит только мишень. Портится зрение, слух. А мир более яркое, более красочное явление. Для того чтобы быть писателем, и работать со словом, надо мир представлять как тайну. То, о чём Вы говорили, эти возможности и дают мне это.