Советский гражданин и американец спорят, в какой стране свободнее жить. "У нас любой может выйти на площадь перед Белым домом и крикнуть: "Рейган - дурак!" - говорит американец. "Ну и что? - отвечает житель СССР. - У нас тоже любой может выйти на Красную площадь и крикнуть: "Рейган - дурак!"
За то, практически равное длине моей жизни, время, которое я знаю этот анекдот, его заключительная реплика множество раз меняла интонацию. Во всяком случае в моей голове. Когда-то "советский ответ" казался мне примером переходящей в глупость наивности, потом - примером лицемерия, потом - примером остроумного способа посылания куда следует собеседника, не желающего понимать контекст. Сейчас он мне кажется квинтэссенцией отчаянья.
Уголовное наказание за мыслепреступление
Какой протест, в принципе, возможен в ситуации полного запрета протестов? И - если продолжить эту мысль - что в этой ситуации будет зачтено как протест? Оглядываясь, я понимаю, что советский персонаж из анекдота сильно преувеличил границы своей свободы. Кричать, что "Рейган - дурак!", на Красной площади можно было только в составе организованного мероприятия. Одинокая выходка, безусловно, повлекла бы за собой протокол, если и не что-то похуже, типа принудительного психиатрического лечения. Ведь самостоятельное провозглашение Рейгана "дураком" могло быть сочтено не только зловредным намеком, но и демонстрацией неуместной вольницы.
Путинская Россия репрессирует своих граждан с куда большей пассионарностью, чем СССР времен упомянутого анекдота. Какой маневр остался у тех, кто несогласен? Что можно сделать в ситуации, когда просто мнение, соображение, оценка - все это наказуемо, и часто не каким-то там протоколом, а прямо-таки тюрьмой?
Среди бесконечного потока плохих новостей, которые мы не устаем скроллить, но в которые не успеваем вникнуть, недостаточно замеченным прошло известие о приговоре, который москвич Юрий Коховец получил за участие в уличном опросе общественного мнения.
На вопрос об отношении к войне в Украине он ответил, что не поддерживает ее, и выразил мнение, что это не оборонительная война, а агрессивная война России. За этот искренний ответ на вопрос о личном видении происходящего Юрия Коховца приговорили к пяти с половиной годам колонии по статье "фейки" об армии, в очередной раз претворив в жизнь завет Оруэлла о наказании за мыслепреступление. Искренний ответ на вопрос, что вы думаете о происходящем, в сегодняшней России оказывается уголовщиной.
Так просто попасть в палачи - промолчи?
В ситуации, когда честное высказывание искореняется силовыми методами, а артикулированная лояльность политике властей - чуть ли не единственная гарантия успеха (во всяком случае в гуманитарных и художественных сферах), особую значимость приобретает молчание.
Я прекрасно понимаю, как читается эта фраза: особую значимость приобретает молчание. Как она звучит для тех, для кого (как для меня) частью устройства внутреннего мира стал этический постулат, сформулированный в шестидесятые годы Александром Галичем: "Вот так просто попасть в палачи - промолчи, промолчи, промолчи!"
Хотя именно Галич, если слушать его внимательно, предлагает возможность освободиться от такого прямолинейного подхода. В том же самом тексте, разоблачающем молчаливое соглашательство, есть фраза, которую я в последнее время часто вспоминаю: "Сколько раз мы молчали по-разному, но не против, конечно, а за!"
Так вот, я совершенно уверена, что в сегодняшней России множество людей молчат - против. Да, этого молчания недостаточно для… да практически ни для чего недостаточно, но оно заслуживает того, чтобы быть услышанным.
Когда молчание бывает против
Иногда такое молчание удается обозначить - жестом, знаком. Один из самых ярких примеров такого обозначения - это "кейс биографии Пазолини". Чтобы не оказаться обвиненными в гей-пропаганде, издатели закрыли черными полосами места в книге, имеющие отношение к "нетрадиционной" любовной жизни итальянского режиссера. Строчки, закрашенные черным. Абзацы, страницы, состоящие из таких черных полос.
Книга о Пазолини - самый известный, но не единственный пример того, как издатели, не нарушая оголтелое (другого слова не подберешь) законодательство, все-таки обличают само наличие цензуры. Черные полосы, прикрывающие текст, демонстрируют: здесь есть нечто, что вам, российские читатели, читать не позволено.
Конечно, книгоиздание - одна из редких сфер, где такой жест возможен даже чисто технически (и даже там, думаю, дни подобной фронды сочтены). Никто не будет помечать вырезанные сцены в фильмах или сообщать, что главную роль должен был играть артист, попавший в черные списки, и на его место, в уже снятый фильм, "вставили" другого, благо новые технологии позволяют (отнюдь не единичный случай в российском сериальном производстве).
Не выступать - за, молчать - против
Российская система применяет все ресурсы, чтобы вытеснить неугодное - темы, факты, людей. Противостоять этому натиску и остаться на свободе и хоть с каким-то заработком становится все более сложно, вернее, все более невозможно.
Я не была в России уже больше года и не думаю, что скоро поеду туда опять. Но, как и многие эмигранты, я живу с головой, повернутой в ту сторону. Я переписываюсь с оставшимися там друзьями, я пытаюсь следить не только за набирающим силу валом репрессий, запретов и ущемлений, но и за все еще остающейся (разумеется) зоной "просто жизни".
Выступать против, находясь в России, по-настоящему опасно. Но пока еще можно не выступать - за. Пока еще можно - молчать против. И я считаю важным слышать это молчание.
Автор: Анна Наринская, журналист, документалист, куратор выставок, научный сотрудник IWM (Institut für die Wissenschaften vom Menschen) в Вене.
Комментарий выражает личное мнение автора. Оно может не совпадать с мнением русской редакции и Deutsche Welle в целом.