Литературный критик и арт-куратор Анна Наринская встретилась с Константином Эггертом в Берлине и рассказала в программе #вТРЕНДde, как увольнение Трегуловой скажется на Третьяковке и почему не переживает за артиста Назарова.    

Константин Эггерт: Мы сидим в студии с черным задником. Это может быть символом похорон прежнего поколения российской интеллигенции?

Анна Наринская: Нашего с тобой поколения? Безусловно. Я считаю, что наше поколение самое виноватое, абсолютно прощелкавшее клювом все свои возможности. Уж не знаю, насколько нас хоронят, но мне стыдновато и виновато, потому что, та работа, в культурном смысле, не была проделана. Все эти крики про имперскость российской культуры, если серьезно к этому относиться, это же не к Пушкину имеет отношение, а ко мне имеет отношение. Пушкин - продукт своего времени. А я, глядя из нашего времени, должна была давать этой литературе некоторый комментарий. Я должна была перерабатывать это, а не оставлять все эти штампы, все эти, как бы сейчас сказали мои дети, токсичные отношения, описанные им. На мою молодость, когда я была уже дееспособный журналист, пришлось редкое для России время свободы. Может быть, ужасно тяжелое время, но при этом свобода слова была. Работа свободного ума на пользу людей не была проделана моим поколением. Мы слишком получали много удовольствия сами от свободы.

- Когда-то мы с тобой работали вместе в издательском доме "Коммерсантъ". Мы там жали руки приходившим на мероприятия "Ъ" "сурковым", сенатором, и прочим. Эти компромиссы тучных лет, которые допускали журналисты и творческие люди, все, кто считает себя властителями дум, мы сейчас за них платим?

- Тут будет два ответа. Первый. Платим однозначно. Второй ответ о конкретных примерах, которые ты привел. Я здесь не совсем согласна. Когда мы, например, с Сергеем Пархоменко, работали под проектом "Последний адрес", нам помогали самые разные люди. Последняя выставка, которую я делала в Переделкино, была про репрессии, которые затронули писателей. Это было сделано отчасти на олигархические деньги. Смысл меня волнует больше. Я понимаю, что у меня не так много союзников. Многие скажут, что нельзя плохими руками делать хорошие дела. Везде есть разумность и трезвость. Не хочу сказать, что я сейчас возьму Путина на какое-нибудь хорошее дело. Нет, Путин на коленях будет стоять умолять меня, я не возьму.

- А в какой момент надо было остановиться? Госпожа Трегулова, потерявшая должность директора Третьяковской галереи или артист Назаров, игравший при Хабенском, про которого, в общем, понятно, что он человек не враждебный Кремлю, они сегодня платят по счетам?

- Давайте не будем себя обманывать. При моем большом уважении к Зельфире Трегуловой, уверена, что она - в порядке, она имела величайшую карьеру. И Назаров едет с гастролями. Я им желаю всего самого хорошего. Но давайте не называть это: "Они заплатили по счетам". По счетам заплатили посетители Третьяковки, которые будут, скорей всего, там видеть теперь выставки про славу русского оружия.

- А тебе ответят: "Ну и хрен с ними. Пусть смотрят. Значит, они хотят про славу русского оружия".

- Мы с тобой здесь по разные стороны баррикад. Во-первых, я считаю, провалилась идея просвещения, в том числе и в моем лице. Я считала, что то, что я делаю, это просвещение. Теперь мы видим, что я проповедовала хору, как в греческой трагедии, когда стоишь на сцене и свой же хор получаешь. Вот что я делала. Я делала выставки про репрессии, туда приходили люди рыдали. Эти люди заранее были со мной согласны. Самообман, конечно, был. Но это не значит, что просвещение вообще не нужно. Теперь не покажут выставку Брускина про антимилитаризм и антитолитаризм. Если хотя бы один человек придет, на это посмотрит, задумается и скажет: "Боже мой, какой ужас происходит в моей стране", это уже того стоит.

- А что тогда делать?

- Мы начали с того, за что я себя виню. Ну, во-первых, я виню себя за элитизм. Мы не пытались найти язык, который был бы понятен людям. Мы с презрением относились к телевидению, тоже огромная недооценка. Я действительно считала, что никто не смотрит Первый канал. Я думаю, что сейчас действительно сделать ничего радикального нельзя. Сделать что-то, от чего все люди, которые любят Путина не будут с согласием воспринимать то, что происходит. Не будут безразличны к убийствам и бедам, о которых они знают. Это не Германия 30-х годов. Сейчас притвориться, что они не знают, к сожалению, невозможно. Что делать сейчас, я не знаю. Если бы я знала, то не уехала бы.

- Скандалы вокруг Нетребко или Гергиева. Считаешь, хорошо, что их прижимают? Это сигнал туда, в Россию?

- Нет, это не сигнал в Россию. Это сигнал сюда, где это происходит. Здесь же все-таки есть понимание, что можно, а что нельзя делать в приличном обществе. Ты фашистские взгляды в приличном обществе выражать не можешь. Никто не может гарантировать, что ты там думаешь, но выходить на улицу с фашистским флагом нельзя, это неприлично. К тебе будут плохо относиться, тебя не будут приглашать за стол. Вот что происходит с условной Нетребко. Но с ней конкретно более сложная ситуация. Потому что здесь театры (и это тоже потрясающе после России) - это независимые институции. Театр может и сделал ошибку, я думаю, они жалеют уже, что с этим всем связались. Но они не хотят, чтобы был прецедент, что на них надавило министерство культуры или посол, а они сказали: "Есть ваша честь!" Поэтому для них это уже другой вопрос. Но вообще нежелание приличных людей иметь дело с людьми, поддерживающими убийства, войну и насилие, мне кажется естественным. 

- Отказ сотрудничать с Нетребко в России будет интерпретирован, как: "Вот видите! Мы были правы! Они русских запрещают, русскую культуру запрещают, великую Нетребко запретили, великого Гергиева выгнали" .

- Я вообще не вижу, как это связано. Нетребко - это конкретный человек, который совершил нечто очень некрасивое. Это абсолютно рифмуется с канселлингом Кевина Спейси. Человек совершил неприличный поступок и другие люди не хотят иметь с ним дело. Вот и все.

- Нет ли у тебя ощущения, что политическая эмиграция больше говорит про себя, про проблемы русской культуры и мало  про Украину, мало ей помогают? Они призывают понять российский народ, потому что думают о том, что через несколько лет вернутся, и кто знает, что их там ждет, поэтому надо быть поосторожней в политическом плане. Они думают о собственной выгоде и о перспективах?

- Для меня это новая мысль. То, что люди хотят через некоторое время вернуться в Россию и стать там министрами… Мне в голову даже не приходило. Хотя это не совсем невозможно, потому что после того, как кончилась война здесь, в Германии, вообще то мало, кто вернулся. Например, Томас Манн, хотя ему писали письма и просили вернуться. Но главное, это действительно раскол между теми, кто уехал и кто в Германии оставался, даже не замазанных ни в чем, был огромен. И понимания просто никогда уже и не возникло. Насчет помощи Украине есть несколько вещей. Во-первых, мы все-таки не знаем, сколько людей помогают ЗСУ. Для многих душевно сложно помогать любым вооруженным силам, внутренний пацифизм мешает. Хотя пацифизм в теперешней ситуации неправильная, на мой взгляд, вещь. Во-вторых, например, мне предлагается высказаться очень резко и публично по поводу войны. И я боюсь. У меня в России мама живет, и она старая, вдруг я должна буду приехать. Мне кажется, есть эгоизм, который вообще людям свойственен. А есть еще одна вещь, здесь важно высказать позицию. То, что многие молчат и не высказывают позицию, хотя бы на том уровне, на котором это возможно, ты мне правда сейчас открыл глаза, может быть, они просто хотят стать министрами. Меня удивляет молчание многих людей.

- Вопрос внезапный, странный. Можешь ли ты объяснить одну вещь, почему Чебурашка вдруг в России стал символом патриотизма?

- Чебурашка из этого фильма по сюжету такой кот Леопольд, он всех помирил. Есть детское слово "сюсюкать", весь этот фильм - "розовые сопли". И откуда взялось, что Чебурашка может быть символом какой-то агрессии? Проблема в том, что сейчас все является призывом к войне. Цой - "зетник", Бродский - "зетник", Пушкин - "зетник". Люди просто смотрят и говорят: "Ой, и Чебурашка тоже собирается идти в донецкое ополчение!" Мне кажется, что красота в глазах смотрящего. Вот кто-то смотрит и думает, что Чебурашка тоже берет автомат и идет воевать.

- Сегодняшнему российскому обществу вообще никакие ориентиры не нужны?

- Я с тобой соглашусь. Алла Пугачева и та оказалась никому не нужна. Пугачева, причем очень умно выступила, ее даже обвиняли, что она говорит не об украинцах, а говорит о наших мобилизованных мальчиках. И даже это никого не тронуло. "Алла Пугачева? Досвидос! Вокзал, чемодан, Израиль". И действительно, как говорил Жванецкий, если у тебя в квартире только одно окно, у него будет самый высокий рейтинг. Это оказалось абсолютно пророческим. Выяснилось, что кого ты в это окно "Первый канал" засунешь, тот и властитель дум. То есть, когда вместо Пугачевой стала петь какая-то, профурсетка, современная певица, которая поддерживает войну, никого это не смутило. Инертность людей, конечно, поражает. Отчаяние слишком большое слово. Но у меня большая грусть по этому поводу, я оказалась недостаточно умной, потому что не ожидала такого равнодушия.

Смотрите также: