После полномасштабного вторжения России в Украину, которое началось почти год назад, пытки и жестокость по отношению к гражданскому населению зафиксированы во многих городах и деревнях, попавших под российскую оккупацию. Донецкий журналист Станислав Асеев стал свидетелем подобных преступлений еще раньше - во время войны в Донбассе. В своей книге "Светлый путь: история одного концлагеря" автор рассказал о двух с половиной годах, которые он провел в плену у пророссийских сепаратистов. Большую часть времени его содержали в тайной тюрьме "Изоляция" в Донецке.

Как отмечает писатель, сегодня "Изоляция" - это иллюстрация того, во что может превратиться любая территория, оккупированная Россией. Актуальность книги Асеева осознают и в Германии, где еще в 2021 году в издательстве ibidem вышел ее перевод. На встрече с писателем в Кельне в начале февраля Асеева спрашивали не только о плене и пытках, но и о возможном наказании виновных в военных преступлениях в Донбассе и Украине в целом. DW поговорила с писателем во время его нынешней поездки по Германии.

DW: В 2021 году, когда вышла ваша книга об "Изоляции" на немецком, вы уже представляли ее в некоторых немецких городах. На этот раз вы представили ее снова - теперь в Кельне. Немецкая публика сейчас реагирует иначе?

Станислав Асеев: Да, по-другому. В прошлый раз было очень тяжелое восприятие среди немцев вообще термина "концлагерь" в сравнении с нацистскими лагерями. Но речь идет о концлагере именно современной России, и это наталкивалось на критическое восприятие: правда ли то, о чем идет речь в книге, есть ли дополнительные доказательства? Но после 24 февраля 2022 года то, о чем идет речь в книге, абсолютно укладывается в общую логику российского террора. Поэтому "Изоляция", этот концлагерь, пытка электрическим током - это уже частица общей мозаики российского террора, и она не кажется чем-то уникальным или невозможным после Бучи, Изюма, Ирпеня, Мариуполя и других военных преступлений, которые уже совершили россияне (с момента полномасштабного вторжения. - Ред.).

- Чему нас сегодня вообще может научить ваша история?

- "Изоляция" - это ответ на вопрос, возможен ли вообще компромисс с Российской Федерацией, к которому нас толкают многие политики на Западе. Если искать компромисс для подписания какого-то договора, то это означает, что мы, цивилизованный мир, соглашаемся с созданием современного концлагеря на оккупированной территории. Это ведь не единственный случай, где такое делают с людьми. На всех оккупированных территориях находят пыточные. И любой политический компромисс с Россией означает, что мы соглашаемся на пытки электрическим током людей, которые остаются на той территории и не согласны с российским режимом. Это главная идея и книги, и вообще моей истории.

- Вы называете "Изоляцию" концлагерем, а в книге - даже "донецким Дахау". Уверены ли вы, что ваши сравнения с событиями в нацистской Германии уместны?

- Бесспорно, это трудная дискуссия. Термин "концлагерь" не является монополией немецкой истории, ведь первые в Европе концлагеря появились именно в советское время. У нас есть документы 1920-х годов, когда в советской судебной системе выносили приговоры и речь шла о "направлении в концентрационный лагерь". Концлагеря существуют и сегодня, например, развитая сеть есть в Северной Корее. Мы об этом очень мало знаем, но точно знаем о фактах существования.

Поэтому когда речь идет об "Изоляции", не имеется в виду нацистский концлагерь смерти. Она, скорее, похожа на немецкие концлагеря начала 1930-х годов, куда бросали немцев, не согласных с нацистским режимом. Ведь в "Изоляции" концентрируют именно людей, так или иначе представляющих угрозу тоталитарному режиму так называемой "ДНР". Кроме того, в "Изоляции" нет правил, которые есть в официальных тюрьмах. Там абсолютный беспредел, абсолютное использование заключенных в качестве рабов, фактически живой силы. Там постоянный конвейер, пытки электрическим током. И все эти признаки как раз говорят о том, что мы имеем дело с современным концентрационным лагерем.

- Во время дискуссии в Кельне вы говорили, что вы знаете, что "Изоляция" сейчас точно существует. Известно ли вам что-нибудь о судьбе сегодняшних заключенных? Изменилась ли пыточная после полномасштабного вторжения и аннексии Россией этих территорий?

- К сожалению, о внутреннем режиме и администрации, современной администрации "Изоляции" и положении заключенных неизвестно вообще ничего. Но то, что она существует, мы знаем потому, что весной 2022 туда попал один человек из так называемого фильтрационного лагеря в Мариуполе. Оттуда были вывезены в Донецк два человека, один отпущен, но перед тем, как его отпустить, в его присутствии сказали, что другой человек поедет в "Изоляцию". Но что там сейчас делают с людьми и сколько их там, очень сложно сказать.

- Вы указываете в книге и вообще неоднократно говорили, что изменились внутренне во время этого заключения. Можно ли сказать, что сейчас вы такой же, каким были до него?

- Нет, нельзя. И я думаю, что так уж никогда нельзя будет сказать, ведь когда два с половиной года видишь постоянное насилие одного человека над другим, причем без границ, видишь, на что способен один человек по отношению к другому, то в какой-то момент у тебя атрофируются обычные чувства эмпатии к чужой боли и страданиям. Так что даже когда тебя отпускают, все это не может вернуться один к одному по сравнению со временем до плена. У меня действительно изменился характер, стал жестче, крепче. Но я работаю над этим, потому что я понимаю, что это не является нормой для меня, стараюсь все же держать это под каким-то контролем.

- Когда вы писали свою книгу, то, очевидно, не могли знать о том, как история Украины будет развиваться дальше. Что вы сейчас видите для себя главной задачей?

- Сейчас все мои презентации (на Западе. - Ред.) так или иначе связаны с вопросом поставки оружия. На примере "Изоляции" вы можете понять, что у нас не получится никакого компромисса с Российской Федерацией, и в Украине это ясно понимают. Мы понимаем: если будет компромисс или, тем более, если мы проиграем, то "Изоляция" накроет всю нашу страну. Ведь Российская Федерация - не просто противник, которого в какой-то момент можно уважать. Тот стиль войны, который избрала Российская Федерация после полномасштабного вторжения, не оставляет вообще простора для любых компромиссов. Это вырезанные города, это пыточные, это системные концлагеря и фильтрационные лагеря. Это сотни и тысячи военных преступлений. И соглашаться после этого на какой-либо компромисс просто невозможно. С помощью книги я пытаюсь донести именно эту мысль.

- Едва ли ни самым главным своим достижением после написания этой книги вы считали арест бывшего коменданта "Изоляции" Палыча (Дениса Куликовского). Вы до сих пор видите это как свое самое большое достижение с тех пор и наибольший вклад в справедливость?

- Бесспорно, вместе с Христо Грозевым, моим другом из Bellingcat, мы его нашли и заставили украинские спецслужбы, которые раньше пошли с ним на соглашение и отпустили в обмен на информацию, арестовать это, фактически, животное. Потому что это - главный палач, комендант "Изоляции", человек, который пять лет непрерывно, каждые сутки кого-то пытал, насиловал и убивал. Именно эти три вида преступлений, если не брать во внимание издевательство над человеческим достоинством, ему сейчас инкриминируют в суде. Ведь, в том числе, и благодаря этой книге, приведшей к огласке темы "Изоляции", спецслужбы не смогли ничего замолчать и, что называется, "порешать". Ведь тогда - в ноябре 2021 года - "Изоляция" уже звучала на всю Украину и некоторые западные страны. Поэтому в том числе и из-за этого у Службы безопасности Украины не было другого выбора, как его арестовать.

- Несколько месяцев назад вы создали фонд, цель которого - собирать информацию о предполагаемых военных преступниках в российской войне в Украине. Чего удалось достичь на данный момент?

- Этот фонд начался как раз с задержания Палыча - этого коменданта "Изоляции". Тогда я задумался о том, как можно добраться до людей, которые за пределами Украины или находятся на неподконтрольной Украине территории. В основу фонда я положил идею выплаты финансового вознаграждения за информацию об этих людях. То есть я решил объединить практику США, которые выплачивают на государственном уровне вознаграждение за информацию о террористах, а также Израиля, который искал нацистских военных преступников столько, сколько они существовали на этой земле, вывозил их из разных уголков планеты.

Если вы зайдете на наш сайт, то увидите несколько категорий военных преступлений России, включая "Изоляцию", Бучу, кейс MH17. В каждой категории есть список людей, официально подозреваемых украинскими органами в совершении этого преступления. Под каждой фамилией изображена кнопка "Вознаграждение" и общее количество денег, которое собрал фонд в качестве частных пожертвований. На сегодня это немного больше 9000 долларов. Эти средства мы готовы выплачивать осведомителям. Во-первых, за информацию о самом военном преступлении, то есть дополнительных доказательствах военного преступления, которых еще нет в уголовном деле. Во-вторых, за передачу военного преступника кем угодно государству Украина. И, в-третьих, за его локацию, за его актуальный адрес, в том числе на фронте. В этом случае мы будем эту информацию оперативно передавать нашим спецслужбам.

- Во время дискуссии в Кельне вы, говоря о военных преступниках, сказали, что "нужны не трибуналы, а действенные механизмы привлечения к ответственности". Как они должны выглядеть?

- Это очень четкие шаги. Во-первых, мы должны четко юридически определить, что такое военный преступник. Второе - это легализация трансфера военных преступников или подозреваемых в совершении военных преступлений на национальные и международные суды с любой точки планеты. Это очень важный элемент, чего сейчас нет. К примеру, сегодня вынесен приговор Гиркину в суде в Гааге. Ему дали пожизненное за кейс MH17. Если наши спецслужбы, например, завтра его вывезут из Москвы с мешком на голове и привезут его в Гаагу, нам скажут: "Это незаконно, это похищение человека". То есть он должен либо сам прийти на суд и сесть на пожизненное, либо Россия должна его выдать по процедуре экстрадиции. Ни первого, ни второго не будет.

И третий пункт - это создание структуры типа Интерпола, которая будет заниматься только военными преступлениями, их расследованием и, соответственно, привлечением к ответственности таких людей, как Гиркин, если процедура экстрадиции не работает. И только после этого можно говорить о каких-то судах и нужно ли их вообще создавать. Ибо пример Гиркина - это прекрасный пример того, что ничего не работает. Вы можете ему давать хоть десять прижизненных приговоров. Он каждый день там читает в Петербурге и Москве лекции в кафешках. То есть все это абсолютно недейственный механизм сегодняшней мировой архитектуры безопасности.

Смотрите также: