На немецком языке вышла антиутопия Дмитрия Глуховского "Пост" - роман, действие которого происходит в постапокалиптической России, съежившейся до того, что ее границы проходят по Волге. Что за Волгой - неизвестно, через единственный уцелевший мост, у которого и стоит "пост", никто не ходит. Корреспондент DW поговорил с писателем, поймав его на пути в Германию, где "Пост" будет представлен на Франкфуртской книжной ярмарке.

DW: Давайте начнем с инфоповода. Роман "Пост" только что вышел в Германии. Кажется, у вас тут очень удачная издательская судьба - я сам в берлинском метро встречал людей с вашими книгами. Можно ли говорить об особых отношениях с немецкими читателями?

Дмитрий Глуховский: Я бы сказал, особые отношения со всеми читателями, которые по праву рождения оказались соседями Российской Федерации. Это Польша, Германия и все остальные сопредельные государства. Учитывая, что внутренняя политика у нас периодически становится внешней политикой и затрагивает напрямую соседей, можно понять, почему они хотят лучше разобраться в том, что творится у русского человека в душе. Я исследую тайны и загадки русской народной души всю свою жизнь. И взаимоотношения русского человека с властью, и власти с ним. Также это называется еще: думать о судьбах отечества.

- А напрямую к российской власти вы через книги не обращаетесь?

- Нет, точно нет.

- Сейчас поясню мысль. Вы часто говорите, что российские власти боятся будущего. Боятся, цепляются за прошлое, пытаются жить в "вечном настоящем". А вы в своих антиутопиях как раз и показываете тот образ будущего, который настанет, если будущее игнорировать. Буквально - границы по Волге.

- Нет, у нас и без меня достаточно людей, которые разговаривают с властью. Я не думаю, что власть, честно говоря, читает книжки. Они читают платежные ведомости, выписки из банковских счетов, стратегии, которые разрабатывают наемные консультанты. Моя задача, как я ее вижу, скорее разговаривать с обычными людьми - без попытки что-то от них получить, облапошить, дезориентировать, манипулировать и так далее. Мне кажется, есть большой дефицит в честном и прямом общении информированных людей с людьми не информированными.

- Еще о будущем. Сейчас такое время, что слова "антиутопия" или "пост" можно употреблять практически без кавычек. Ведь понятно, что время с начала пандемии - вполне себе "поствремя". Есть ощущение, что мы живем в новой реальности?

- Мир, конечно, поменялся, и будущее уже наступило. Я думаю, что все, что касается ковидных ограничений, - это история временная. Она отменится. Но те изменения, которые пришли в нашу жизнь с принципиально другим использованием цифровых технологий, прежде всего, для контроля и самоконтроля, эти вещи уже, наверное, останутся. Если трезво взглянуть на вещи, то пандемия предоставила государствам беспрецедентные инструменты для контроля за поведением людей. За тем, куда они перемещаются, требования отчетности об этих перемещениях, автоматизация этой отчетности и так далее.

- Границы снова стали важны. Раньше можно было жить в иллюзии, что их практически нет.

- Это, я думаю, временная вещь. Вместе с пандемией границы снова исчезнут. Другое дело, что Россия продолжит закукливаться. Российский режим озабочен, в первую очередь, задачей своей выживаемости, и так как улучшить уровень жизни населения он не может, то нас будут отсекать от источников информации о том, что можно жить по-другому. То есть режим видит свое спасение в отрицании альтернативных моделей. Сначала эти модели просто дискредитировались, нам объясняли, что в Украине у власти находятся нацисты, а в Европе педерасты. Но в какой-то момент сам этот факт перестает объяснять, почему же у нас так нехорошо живется простому человеку. И теперь можно просто отключить информацию о том, что происходит за пределами условного "великого файервола".

- Тоже у вас почерпнул характерное для российских властей сочетание архаики и новых технологий. Можно было пару лет назад смеяться над попытками заблокировать "Телеграм". Сейчас этот смех куда-то пропал. Очевидно, что технические возможности заблокировать все, что угодно, у российского государства имеются.

- И технологические возможности, и возможности финансовые, потому что Google и App Store изымают приложение "Навальный" фактически по собственному желанию, не в результате внешней блокировки. То есть у российского государства есть рычаги, с помощью которых на независимых и глобальных игроков можно оказать давление. Так что мир не совсем тот, что раньше.

- А как быть с ощущением, что самое позднее, с момента объявления Навального и ФБК экстремистами власти забрали у людей право на политическую позицию? Политическая позиция стала привилегией - вот на Западе можно что-то говорить свободно. А если ты не можешь даже публично поддержать политика, потому что это подпадает под какую-то статью, то это как называется?

- Это называется репрессии, политика запугивания. Тебе врали, ты перестал верить во вранье, тебя начали запугивать. Тебя демотивируют, чтобы ты вообще в политической жизни не участвовал. Пока репрессии носят преимущественно символический характер. Но есть ощущение, что со временем они станут более масштабными и перейдут на более широкие народные массы.

- Про политическую позицию - интересно, как быстро стало вирусным ваше выступление на премии GQ, в котором вы не говорите никаких радикальных вещей. Вы цитируете Джанни Родари, максимально используете эзопов язык.

- Это, прежде всего, говорит о том состоянии, в котором находятся люди. Я бы сказал, что люди испытывают подавленность, страх, а страх - это чувство очень некомфортное. Ну сколько ты можешь находиться в состоянии страха? Тебе предлагают жить в этом состоянии и не вякать. А смех - это главный способ от страха освободиться. А так речь совершенно невинная, дурашливая, я уж точно не претендую на роль морального авторитета или ориентира. Точно не я. Но есть какие-то базовые вещи. Совсем уж очевидные. И давайте не будем о них забывать. Если вам сейчас внушают, что хорошо - это плохо, а плохо - это хорошо, то не стоит этим увлекаться.

- Есть еще один писатель, тоже остроумный, склонный к некой дурашливости и отлично владеющий эзоповым языком, который мог бы произнести похожую речь. Это Дмитрий Быков. Несколько месяцев назад было расследование Bellingcat и Insider о том, что его могли отравить агенты ФСБ. Простите, за что? Писателя, который не выходил за рамки своей профессии.

- Это тоже для меня большая загадка. Я пытаюсь узнать, у знакомых всяких людей выяснить, за что же это могло бы быть. И никто не может понять, за что. Может быть, личная неприязнь какая-то. Или испытание боевых отравляющих веществ.

- На тех, кого не жалко, что ли?

- Потому что у человека лишний вес, и проще списать на заболевание какое-то. Но вообще устранение писателя боевым ядом - это… Не то, чтобы КГБ никогда такого не делало. Просто восьмидесятые и девяностые годы были в этом плане достаточно вегетарианскими. И неприятно, что мы снова в эту парадигму возвращаемся.

- Но ты тут соломки не подстелишь, кого и что может обидеть - неизвестно. Может быть, сатирический стих или фраза из выступления.

- Да. Не подстелишь. И не знаешь. Опытным путем такие вещи только устанавливаются.

- Ох. Звучит жутковато, если честно.

- Согласен.

- Чтобы не заканчивать на этой ноте: Нобелевская премия мира - Муратов или Навальный?

- Выдали Нобелевскую премию не лично Дмитрию Муратову, а выдали ее "Новой газете". Редакция, в которой шесть сотрудников были убиты за свои расследования, это гораздо более очевидный лауреат, чем политик, который только сейчас, в принципе, до конца сформулировал цели своей деятельности и определился, кем он хочет быть. Сейчас, по итогам прошлого года, Алексей Навальный продемонстрировав невероятный пример личного мужества и, ведя себя как античный герой, кажется многим более очевидным лауреатом. Но не надо забывать, что происходило последние тридцать лет, и сколько для того, чтобы в России не наступила окончательная тьма, сделала "Новая газета".

Смотрите также: