Благодаря американской певице, актрисе и продюсеру Джоанне Стингрей западная публика узнала о советской рок-музыке. Впервые приехав в СССР туристкой в 1982 году, уроженка Лос-Анджелеса познакомилась с Борисом Гребенщиковым, Виктором Цоем и музыкантами Ленинградского рок-клуба, стала их подругой и документалисткой подпольной сцены. Она сняла десятки часов уникальных архивных кадров, а из вывезенных тайком записей групп, запрещенных советской цензурой, выпустила пластинку "Red Wave", представившую Западу группы "Кино", "Аквариум", "Алиса" и "Странные игры". О своих приключениях Джоанна Стингрей написала ряд книг и выпустила несколько фильмов о звездах российского рока.

DW: В 1980-е годы советские андерграундные музыканты постоянно сталкивались с реальными рисками, цензурой, арестами. Боялись ли они? Чувствовали ли вы страх, когда помогали им?

Джоанна Стингрей: В первый раз, когда я тайком вывозила из Ленинграда в США записи "Аквариума" под курткой и тексты песен в подошве ботинок, это было очень страшно. Контрабанда рок-н-ролла кажется невинной и вроде не должна была бы быть большой проблемой. Но я помню свой страх - будто я вывозила наркотики. Постоянно повторяла про себя: "Не дрожи. Они заметят. Просто веди себя спокойно, чтобы пройти".

Так что это, безусловно, было страшно. Знаете, если бы моя дочь, например, поехала сейчас в Северную Корею и искала там андерграундные группы, я была бы в ужасе. Это действительно опасно. Но когда ты молод, и что-то трогает твою душу, ты даже не думаешь об опасности. Тебя ведет не страх, а любовь к музыке.

- Вы выросли в демократической стране, и, наверное, ваше бесстрашие имело другую природу. В СССР страх был фоновым чувством.

- Конечно. Я наивно верила, что мой американский паспорт меня защищает. Это было глупо, но мне так казалось. В итоге я стала врагом российского государства - мне отказали в визе.

Музыканты знали, что рискуют каждый день. Их могли арестовать за прическу, серьгу, поведение на концерте. Но их это не останавливало. Это был их способ жить. Заниматься этим - не их выбор, в этом было их призвание.

- Были ли ситуации, когда вы буквально сталкивались с угрозой?

- Часто было так: мы с сестрой уходили с репетиции или тусовки, и уже после нашего ухода приходил КГБ. Органы избегали прямых столкновений с иностранцами. Если соседи звонили и говорили, что слышат английскую речь или в соседней квартире американцы, люди в погонах ждали, пока мы уйдем, и потом приходили и допрашивали ребят.

Один раз меня задержали в Ленинграде, отвезли в отделение. В другой раз меня попросили о встрече с профессорами-социологами, которые на самом деле были сотрудниками КГБ. Было очень страшно. Я поняла, что вокруг меня замкнулось кольцо - в Америке из-за моих частых поездок в СССР мной интересуется ФБР, а КГБ спрашивает обо мне в России.

- Сейчас в России снова опасно петь определенные песни. Как вы думаете, чем отличаются эти ситуации?

- Я очень быстро поняла, что в СССР все строилось на компромиссах: как делать свое дело так, чтобы не попасть в неприятности, как оставаться в тени, потому что за многое можно было серьезно пострадать. И сейчас все возвращается.

В прошлом году мы сделали документальный фильм о Майке Науменко (основателе рок-группы "Зоопарк". - Ред.), и его показывали на "Первом канале". Для меня было важно снять что-то о Майке, потому что я не включила его музыку в "Red Wave", и многие говорили: как же так, как можно было не включить "Зоопарк" в "Red Wave"? "Первый канал" поставил условие, что нужно вырезать из фильма фотографии Бориса Гребенщикова. И строчку из песни Майка "Я люблю "Аквариум" - все это они хотели убрать.

У меня было ощущение, что я вернулась в СССР. И мне пришлось решать, что важнее: настаивать на своем или - ради Майка и его наследия - согласиться убрать фотографии с Борисом. Я решила согласиться, потому что для меня было важнее, чтобы как можно больше людей по всей России увидели фильм про Майка.

Но потом речь зашла о документальном фильме о Цое. Там есть мое большое интервью с Виктором на английском, где он говорит, как Борис нашел его, неизвестного начинающего музыканта, и очень помог ему. И это я отказалась менять. Поэтому этот фильм не смог выйти в эфир в России. Мне пришлось принять такое решение. И я подумала: хорошо, я просто выложу его на своем YouTube-канале, и его все равно увидят люди, для которых я и делала фильм.

В этом смысле все снова напоминает те годы в России, потому что тогда подпольные группы вообще не зарабатывали денег на своем творчестве. Когда у меня в России началась музыкальная карьера, и "Мелодия" решила выпустить мой альбом, я не получила за него ни копейки, так же произошло со следующим альбомом уже на другой студии. Ты просто делаешь свое дело и счастлив, что можешь донести свое искусство до людей. За фильм о Науменко в нынешней ситуации в России тоже не заплатят. Но это нормально, потому что мне важнее показать людям эти работы, чем заработать на них.

- Вы посвятили большую часть жизни музыке, которая говорила о свободе, братстве, гуманизме. Был ли у вас момент отчаяния, когда началась война в Украине - будто вся эта миссия провалилась?

- Знаете, мне просто было грустно. Последний раз я была в России в январе 2022 года. Я приехала на открытие замечательной выставки о Цое в Москве. По уровню эта выставка была лучше многих западных, она была сделана по образцу лондонской ретроспективы Дэвида Боуи. И в январе 2022 года Москва выглядела как Нью-Йорк: стильные люди, бегущие на работу, образованные, роскошные рестораны, лучшие отели. Я думала: боже, Россия стала таким международным, современным городом.

Журналисты спрашивали меня: что вы думаете о новой холодной войне между Америкой и Россией? И я говорила: нет, такого не может быть. В годы железного занавеса не было интернета, и тогда правительства могли кормить людей любой пропагандой. А сейчас у нас есть интернет, мы друзья, мы общаемся. Это не может повториться. И я оказалась абсолютно наивной и абсолютно неправой.

За всю мою жизнь, связанную с Россией, я поняла одно: главное слово, характеризующее Россию - непредсказуемость. Поэтому я точно не тот человек, который может предсказывать что-то об этой стране.

У меня есть друзья в Украине, есть друзья и родные в России, друзья по всему миру. Я пытаюсь смотреть на мир без границ и стараюсь не концентрироваться на властях, а сосредотачиваться на друзьях, на сотрудничестве. Именно этому научила меня Россия в 80-е, и так я живу до сих пор.

- Вы говорите о рок-н-ролльном братстве. Некоторые из ваших друзей поддержали войну. Что вы чувствуете в связи с этим? Что для вас важнее - то братство, которое вас сформировало, или нынешняя ситуация?

- Есть одна вещь, которую я поняла за эти 65 лет: я не сужу других людей. Журналисты часто спрашивают меня, что я думаю о своих друзьях, которые живут в России, делают свою музыку и, наверное, поддерживают войну, и я отвечаю: во-первых, спрашивать об этом надо их, а не меня. А во-вторых, мы все знали, что значит жить при диктатуре, и каждый из нас принимает свои решения - возможно, чтобы защитить семью, или по другим причинам.

Мы не знаем, почему эти люди делают то, что делают. Но все эти рокеры были невероятно добры ко мне, они стали моей семьей. А семью не отвергают, даже если она не согласна с тобой. Ты просто пытаешься поговорить или понять.

У нас в США - то же самое. Моя лучшая подруга в Америке была сторонницей Трампа. Ее дочь работает в Белом доме. Я терпеть не могу Трампа, на мой взгляд он - чудовищная фигура. Но мы каждое утро гуляем вместе. Четыре года его президентства мы спорили на прогулках, но мы все равно - близкие подруги.

Год назад я говорила с Африкой (художник Сергей Бугаев. - Ред.) по WhatsApp, и он сказал: "Нам просто нужен мир". Я не вижу всего, что сейчас делают мои друзья. Но для меня Кинчев (лидер рок-группы "Алиса" Константин Кинчев. - Ред.) всегда был националистом. Я не думаю, что он хочет войны. Сукачев (рок-музыкант Игорь Сукачев. - Ред.) - самый теплый, самый добрый человек, которого я знала, он любит своих детей. Я не верю, что он хочет войны.

Те, кто остался в России, делают то, что делают, по своим причинам. Я не знаю, насколько конкретно они поддерживают войну: я не видела, чтобы кто-то из моих близких друзей выступал на концертах в поддержку войны.

И если говорить, что для меня важнее - политические взгляды или братство - то братство, конечно, на 100 процентов.

- Сегодня песни Виктора Цоя используют в пропагандистских целях. Бывали ли случаи в советское время, когда его песни использовали подобным образом, пытаясь навязать людям определенные смыслы?

- Он всегда говорил: я пишу песни совсем о другом. Например, песня "Перемен!" - о том, что людям нужно выбираться из своей психологической клетки, что каждый человек должен разобраться, кто он есть внутри и что ему важно. Эти песни часто поют на протестах, они стали жить собственной жизнью. Недавно я подумала: если Виктор писал эти песни, чтобы мотивировать людей, чтобы они нашли то, что для них важно - тогда я думаю, что он бы это поддержал. Даже если он изначально не задумывал их как протестные.

Если же говорить об использовании его песен в пропагандистских целях, мне это, конечно, неприятно. Просто потому, что я хорошо знала Виктора - он был самым миролюбивым человеком. Он уважал всех. Он уважал Землю. Он уважал животных. Он хотел, чтобы люди жили в гармонии. Поэтому я совершенно не хочу, чтобы его песни использовали для чего-то, что мотивирует не к миру, а к чему-то другому.

- Бориса Гребенщикова, одного из главных российских рок-музыкантов и вашего друга, признали в России "иностранным агентом". Что вы почувствовали, когда узнали об этом?

- Меня это разозлило. Недавно мне сказали: в твоей новой книге четыре раза встречается звездочка с пометкой, что человек является "иностранным агентом" - это вроде как знак чести.

А я сказала: думаю, для Бориса это не так. Потому что Борис - из всех людей, которых я знала в России - меньше всего любит конфликты. Он не выносит, когда люди ссорятся между собой. Он всегда хотел, чтобы все жили спокойной и мирной жизнью. Поэтому, когда Бориса объявили "иностранным агентом", я знала, что ему это будет крайне неприятно.

И тот факт, что он ни разу не обозначил этот статус в своих постах, говорит о том, что он не хочет, чтобы его так идентифицировали. Он - художник и поэт. Борис никогда специально не занимался политикой или чем-то подобным. И он остается верен себе с тех пор, как я познакомилась с ним 42 года назад.

- Ваша последняя книга о России называется "Конец приключения". Будут ли следующие?

- Планируется еще одна книга. Но две мемуарные книги и семь фотокниг, по сути, уже почти полностью рассказали мою историю. Со временем, может быть, еще что-то всплывет. Я очень хотела бы когда-нибудь получить свое дело в КГБ - это могло бы открыть историю с новой стороны, о которой мы даже не подозревали. Понимаете, о чем я? При всей непредсказуемости России - даже если мне кажется, что моя история закончена, возможно, она еще не закончена. Есть прекрасная фраза: "Россия - страна с непредсказуемым прошлым".