"Оккупация означает страх. Страх является тотальной, всепроникающей эмоцией", - цитирует эксперт берлинского аналитического центра Global Public Policy Institute (GPPI) Юлия Фридрих (Julia Friedrich) одного из украинцев, описывающего опыт жизни в российской оккупации. Эксперт проанализировала серию интервью с людьми из разных регионов Украины, которые рассказывали о своей жизни в оккупации в период после полномасштабного вторжения России и почти до конца 2023 года.

Выводы ее исследования, являющиеся частью проекта "Консолидация де-факто режимов: сравнение постсоветских случаев", опубликованы на сайте Global Public Policy Institute во вторник, 30 июля. Другие составляющие этого проекта, который осуществляется под руководством профессора Андреаса Хайнемана-Грюдера (Andreas Heinemann-Grüder) и при поддержке фонда VW Stiftung посвящены изучению коллаборационизма и деятельности российских спецслужб на оккупированных территориях Украины.

Как рассказала в интервью DW Юлия Фридрих, ее часть исследования сосредоточена на изучении личного опыта украинцев с оккупированных Россией территорий после полномасштабного вторжения в 2022 году. Выводы исследовательницы основываются на 17 интервью с мужчинами и женщинами, которые жили в условиях оккупации до момента, когда их либо освободила украинская армия, либо когда они бежали с оккупированных РФ территорий.

"Российская оккупация имеет четкую стратегию"

Главной целью работы было изучить личный опыт разных людей и понять, как устанавливается оккупационная власть, какой эффект оказывает оккупация на местные общины, понять системность, тенденции и взаимосвязи, рассказывает Юлия Фридрих.

Главный вывод, к которому пришла эксперт, - в том, что российская оккупация имеет четкую стратегию. "Даже если сначала российская оккупация была местами хаотичной, она преследовала четкую стратегию, направленную на стирание украинской идентичности, постоянное изменение демографии и интеграцию украинских территорий в административно-экономические структуры России все более необратимыми способами", - отмечает эксперт.

При этом чем дольше длится оккупация, тем труднее изменить тенденции, описанные в исследовании, а именно насильственную интеграцию украинских территорий. И тем труднее местному населению воздерживаться от действий, которые могут быть квалифицированы как коллаборационизм, например, когда речь идет об оформлении российского паспорта, о работе на оккупационную власть или о сотрудничестве с ней.

На жителей оккупированных территорий оказывается давление, делая жизнь в условиях оккупации очень сложной, а то и вовсе невозможной для тех, кто не имеет российского паспорта, говорится в исследовании. Например, в публикации приводятся слова респондента, прожившего в Херсонской области около 18 месяцев  в условиях российской оккупации, рассказывающего, что "принудительная паспортизация была унизительной" и что люди со слезами выходили из паспортного отдела.

Решение о том, оставаться в оккупации или бежать, зависит от очень многих факторов и личной ситуации, поэтому тот факт, что кто-то решил оставаться на оккупированной территории, вовсе не означает, что этот человек лоялен к оккупационному режиму, отмечает эксперт.

"Насилие - неотъемлемая составляющая оккупации"

Еще один важный вывод - насилие является неотъемлемой составляющей оккупации. Насилие, вызванное войной, целенаправленное или неизбирательное, было ключевым для опыта жизни в оккупации, констатирует Юлия Фридрих. 

"Применение насилия российскими войсками против местного населения было и есть систематическое. Оно прежде всего направлено на тех, кого считают "проукраинским", однако может применяться и неизбирательно, особенно на ранних, обычно более хаотических этапах оккупации", - говорится в исследовании. Чтобы понять, "почему в отдельных местностях были зафиксированы масштабные зверства окупантов", нужны дальнейшие основательные исследования, добавляет эксперт.

В то же время, хотя никто из опрошенных не упомянул в интервью о случаях изнасилований как о собственном опыте, "систематическое применение изнасилования как оружия на войне российскими войсками, включая сочетание с пытками, является хорошо задокументированным", отмечается в публикации.

Хотя насилие и запугивание были и остаются неотъемлемыми составляющими российского оккупационного режима, один из респондентов описал это как одну из составляющих подхода "кнута и пряника". Примером "пряника" он назвал использование гуманитарной помощи. По словам опрошенных, оккупационные власти прибегали и к другим "пряникам", например, к повышению пенсий. Эта стратегия, по всей видимости, в некоторых случаях сработала. "Многие граждане изменили свои взгляды, особенно пенсионеры", - отмечается в ответах респондента из Херсонской области.

Оккупация, независимо от того, сколько она длится, имеет катастрофическое влияние на социальные связи, приходит к выводу Юлия Фридрих, но в то же время отмечает, что рассказы опрошенных о взаимопомощи, сплоченности соседей являются обнадеживающими свидетельствами. Несколько опрошенных рассказали о том, что люди сблизились, помогая друг другу, о защите домов соседей от мародерства. Также в интервью говорилось и о помощи больным соседям, о том, как делились водой и едой.

В то же время, один человек, переживший оккупацию в Киевской области, рассказал, что видел "не только хорошие стороны людей". "Когда на магазины совершались нападения, это были не только россияне", - упоминается в этом интервью. Насилие и оккупация в целом подпитывает недоверие и подрывает социальную сплоченность, отмечается в исследовании.

В центре внимания судьбы людей

Рассказывая о своей исследовательской работе, Юлия Фридрих отмечает, что тогда, когда некоторые из интервьюируемых охотно изъявляли желание рассказать свою историю, кому было важно поделиться пережитым, также были и люди, которые наоборот не хотели говорить, поскольку боялись, что снова могут оказаться в оккупации.

Говоря о неожиданных моментах во время работы над опросами, эксперт вспоминает случай, когда один из респондентов из Харьковской области прервался во время онлайн-интервью, чтобы показать ей устройство для пыток, которое использовали оккупанты, когда его пытали. Как подытоживает в разговоре с DW Юлия Фридрих, свидетельства о личном опыте пережитой оккупации в контексте уже имеющихся исследований и отчетов позволяют сделать важные выводы относительно российской оккупационной практики.