День 27 июля 2024 года в моей исправительной колонии №14 города Вельска Архангельской области начался как всегда: в 6 утра под гимн России. Стены этой колонии хранят мрачную память о ГУЛАГе, а само место связано с судьбами многих узников совести. Здесь отбывал срок Платон Лебедев, соучредитель банка МЕНАТЕП и соратник Михаила Ходорковского. Здесь же родился Арсений Рогинский, выдающийся правозащитник и историк, основатель общества "Мемориал", чей отец отбывал ссылку в Вельске после освобождения из лагеря. Примечательно, что отец директора ФБК Ивана Жданова, Юрий Павлович Жданов, покинул ИК №14 всего за семь месяцев до моего прибытия. Его судьба, как и истории многих других политических заключенных, навсегда вплетена в летопись этих мест.
Сейчас лето 2025 года. Мне 20 лет, и я на свободе, в Германии. Однако еженощные кошмары по-прежнему возвращают меня в ту камеру, к тем ощущениям, к мыслям о тех, кто продолжает страдать за свои убеждения. Официально мой приговор по статье №275 "Государственная измена" истекает лишь в 2027 году. Еще год назад я и помыслить не мог, что скоро окажусь на свободе, и уж тем более, что буду сидеть в собственной комнате за письменным столом, работая над этой колонкой.
20 граммов мяса из-за диагноза "недовес"
27 июля 2024 года в теплый субботний июльский день я с отрядом направлялся на ужин в лагерную столовую. "Опять рыба с кукурузной кашей", - услышал я чей-то возглас, и аппетит моментально пропал. Единственным утешением были чай и хлеб, который многие заключенные, предвидя голодную ночь, прятали под китель или в карманы брюк, несмотря на строгие запреты внутреннего распорядка. Почему-то правила строго запрещали эти "вольности", но не издевательства со стороны администрации. В медчасти мне диагностировали "недовес" и назначили скудный дополнительный паек: 20 граммов вареной говядины. Эти два крошечных кусочка на желтой пластиковой тарелке лишь усиливали тоску и осознание того, что мой вес продолжит падать.
Сейчас многие моменты из заключения кажутся размытыми, стертыми, словно я смотрю на мир через запотевшее стекло автобуса. Особенно нечеткими стали воспоминания о лагерных ужинах, но ужин 27 июля 2024 года врезался в память навсегда.
Из барака можно взять только зубную пасту и щетку
Выйдя из столовой, я услышал, как меня окликнул сотрудник лагеря, попросив следовать за ним в барак. Там мне было разрешено взять лишь зубную пасту и щетку - ничего более. Мысли о ШИЗО не покидали меня, но, проходя мимо жилой части в сторону здания администрации, я понял: это точно не ШИЗО. Одноэтажное серое деревянное здание, где располагались библиотека, кабинеты начальства и оперативников, также имело камеру для этапников. Именно туда меня и поместили, как всегда, заперев дверь. Я провел в этой камере час, затем второй, третий, четвертый... К пятому часу мои ноги, устав от непрерывного хождения из стороны в сторону, заставили меня прилечь на метровую деревянную скамейку. Спустя шесть часов появился начальник колонии.
Открыв глазок, он произнес: "Еще несколько часов, и поедем. Потерпи". Мой вопрос: "На свободу?" - остался без ответа. После этого разговора меня охватил истерический смех. Я одновременно испытывал безграничную радость и не мог поверить, что это действительно мои последние часы в лагере.
Сама камера, обшитая металлическими пластинами и лишенная окон, на фоне всего пережитого за последние полтора года казалась стерильной. В час ночи за мной пришел тот же дежурный, что и забирал меня из столовой. Писать об этих моментах невыносимо. Каждая деталь, всплывающая в памяти, мгновенно возвращает меня в ту безоконную, стерильную камеру. Мы остановились у КПП, расположенного в промзоне, между столовой и зданием, куда прибывали этапы. Несмотря на июль, было прохладно, и меня охватила легкая дрожь.
Дежурный спросил, почему моя мама решила вернуться в Россию - вопрос, который я слышал уже множество раз. "Она всегда хотела вернуться на свою родину, в Майкоп. А я желал ей добра, к тому же горел желанием выучить русский язык", - ответил я. "Чем бы ты хотел заниматься после освобождения?" - спросил он тогда. "Продолжать то, на чем меня остановили - учиться", - ответил я. Именно так все и случилось. Сразу после освобождения я начал поиски места для учебы, и меня определили в немецкую гимназию. Сейчас я заканчиваю свой первый учебный год на свободе и пишу эти строки. Было непросто справляться со всем сразу, но, думаю, я успешно справился.
Важно рассказывать о политзаключенных и бороться за их освобождение
За время, проведенное в заключении, я осознал всю важность публичного освещения судеб политических заключенных. А за этот год на свободе я понял, насколько принципиальна борьба за их освобождение.
Вернувшись в Германию спустя семь лет жизни в России, я сталкиваюсь с тем, как порой сложно объяснить среднестатистическому немцу, почему поставки оружия Украине не должны прекращаться и почему в ходе мирных переговоров нельзя забывать о политзаключенных. Кажется, что среднестатистическому европейцу безразлично, когда политический заключенный харкает кровью, - ему, дескать, лишь бы обеспечить дешевый бекон к завтраку. Но это не так.
Через сутки после обмена состоялась пресс-конференция в Бонне, где я давал интервью различным изданиям, в том числе Deutsche Welle. Меня спрашивали, вижу ли я свое будущее в России. Спустя год я думаю, что мое будущее будет связано с Германией. Кстати, этот год был ужасно насыщенным - выступления в бундестаге, Европейском парламенте, ООН, интенсивная учеба. Наконец, в Баварии начались каникулы, и я лелею надежду осуществить простую, но давно желанную мечту: отправиться в горы, в поход.
Даже крошечные усилия могут спасти чью-то жизнь
Если извлекать опыт из пережитого, то лично я вижу свою задачу в том, чтобы в будущем восстанавливать культурные и человеческие связи, которые были разрушены диктатурой. Моя история - лишь одна из многих историй, и она должна стать напоминанием: будущее зависит от нашей готовности защищать ценности прав человека сегодня. Даже самые, на первый взгляд, крошечные усилия могут спасти чью-то жизнь. Даже самое простое письмо политзаключенному может дать ему достаточно сил, чтобы пережить еще один день в страшных застенках наследия ГУЛАГа.