Леонид Судаленко отбыл в заключении два с половиной года. Среди прочего, его обвиняли в том, что помог многодетной семье задержанного собрать деньги и купить дрова.

После освобождения Леонид провел дома две недели и уехал в Литву: милиция проверяла его дважды в день, а заниматься правозащитной деятельностью в стране стало невозможно. Вероятный второй срок, как говорит правозащитник, стал бы для него билетом в один конец. DW поговорила с Леонидом о мести за деятельность и правах человека в белорусских тюрьмах.

"Мы научились читать Муковозчика между строк"

DW: Расскажите про свой первый вечер после освобождения, как прошло воссоединение с семьей?

Леонид Судаленко: Сложно было, глаза были мокрыми, потому что вернулся домой - а близкие, которые меня ждали, сидят рядом после всего, что пережил. Я ничего не расспрашивал, просто слушал-слушал-слушал. Это было что-то необыкновенное, незабываемое время, которое невозможно передать словами. Я запомню эту встречу на всю жизнь.

- Вашей матери не сообщали, что вы в тюрьме, а говорили, что вы уехали на заработки. При встрече вы ей рассказали, что с вами произошло?

- Не рассказал, боялся за ее здоровье. Она вообще думала, что я умер и от нее это скрывают, потому что, как бы далеко я ни уехал, все еще мог бы звонить. Правда, однажды мне удалось дозвониться маме и поздравить ее с днем рождения. Близкие говорили, после этого она начала ходить, хотя долго не могла встать на ноги. Когда уезжал (в Литву - Ред.), уже с ней прощался: в ближайшее время приехать вряд ли получится.

- Вы уже почти месяц на свободе. Ситуация в Беларуси и регионе, какой вы ее увидели, сильно отличается от той, какой вы ее себе представляли в колонии?

- Конечно, там сидишь в информационном вакууме. Какие у меня были связи со свободой? Подписка на официальные газеты - ту же "Советскую Белоруссию" и областную "Гомельскую правду". Даже Муковозчика (белорусский пропагандист - Ред.) читал, понятно, что он все переворачивает, но мы научились читать между строк. Телевидение - один час в день, можно было смотреть российский телеканал РТР и белорусский СТВ. С близкими "политические" только про семью, здоровье и на бытовые темы разговаривают, иначе связь прерывается. Но обычные люди, неполитические, звонят куда хотят, без контроля, и приносят новости из интернета. Тогда становится известно, что у России не все так хорошо со "спецоперацией" в Украине, как это каждый вечер подает российское телевидение. Война в Украине по ТВ подавалась так, будто во всем виноваты украинцы, они же взорвали плотину (Каховской ГЭС – Ред.) и постреляли детей в Буче. Сейчас я вижу совсем другую ситуацию, информация отличается и нужно время, чтобы расставить все точки над "i".

"Я пробовал задавать вопросы и получал сухие ответы"

- Вы правозащитник с 20-летним стажем. Могли бы вы разложить условия содержания в заключении с точки зрения прав человека?

- О правах человека в местах, где я был, говорить не приходится, когда ты туда приезжаешь - ты никто и зовут тебя никак. Я освобождался из ШИЗО (штрафной изолятор - Ред.), где спал на полу, без матраца и постельного белья, - и мне говорили, это такие правила внутреннего распорядка. О каких правах человека можно говорить? Это пытка. Ночью температура где-то 10-12 градусов, ты колотишься, зубы стучат, каждые 30-40 минут просыпаешься, потому что холодно и затекла шея. Когда спрашиваешь, почему ты, "политический", должен выходить на работу на "промку" (рабочая территория в колонии - Ред.) в выходной, в отличие от неполитических, опять же ответят: ты подписал, что обязуешься соблюдать правила внутреннего распорядка. Но если ты это не подписываешь, будь готов поставить жизнь под конкретную угрозу - тебя не подымают в отряд, а просто полгода держат в ШИЗО, потом еще полгода, потом через суд добавляют новый срок. Можно, конечно, встать на этот путь и требовать соблюдения прав человека, но хорошо, если ты после этого выйдешь оттуда живым.

- В одном из интервью вы задались вопросом, почему для политзаключенных, вплоть до мелочей, создаются именно такие условия. Вы сами себе ответили на этот вопрос?

- Администрация не ко всем политическим относится одинаково. Когда приезжает молодой парень, который где-то что-то лайкнул и на которого нет досье в интернете, на него никто не обратит внимания. Я же заехал как публичный человек, с 20-летним стажем правозащитника - меня знали. Я понимаю, почему у меня не было свиданий: это было своего рода наказанием за мою деятельность. Как только я подавал заявление на свидание, ко мне приходили и искали малейшую зацепку, чтобы меня его лишить - расстегнутая пуговица, не та одежда, не поздоровался с представителем администрации, пересчитывали, простите, мое нижнее белье. Меня сразу сделали злостным нарушителем - когда три и более нарушений в год, а это значит ограничения, например, на ту же “отоварку” (возможность покупать продукты и товары в колонии - Ред.). Я не получил ни одного звонка с семьей в скайпе, за полтора года работы на "промке" не получил отпуск, хотя другие получали и две недели просто сидели на бараке, пили кофе и смотрели телевизор. Я видел дискриминационный подход к себе, пытался задавать вопросы и получал сухие ответы: "Леонид Леонидович, вам это не нужно знать".

"Давайте посмотрим, какую медицинскую помощь получают заключенные в IT-стране"

- За время вашего пребывания в колонии умерло три человека. Правильно ли будет сказать, что они умерли из-за условий содержания?

- Понятно, почему умер человек, у которого было онкологическое заболевание, хотя возможно, если бы он был на свободе и получал лечение, прожил бы дольше. Но непонятно, например, почему 35-летний парень лег вечером спать и утром не проснулся. Диагностики нет, даже оборудования нет - вовремя не обнаружена болезнь, которая привела к скоропостижной смерти. Только флюорография обязательная, потому что опасаются массового заболевания туберкулезом, все остальное записывают со слов. Я уже не говорю о проблемах с зубами: если зубы выпадут, будешь ходить без зубов, а как есть? На этот вопрос тебе никто не ответит. В 21 веке, если мы говорим об IT-стране со спутником в космосе, давайте спустимся из космоса на землю и посмотрим, какую медицинскую помощь получают или, скорее, не получают заключенные.

- У вас не было разочарования - все же вы, можно сказать, посвятили защите прав человека жизнь, а в результате приходится проходить через такое?

- Я могу привести множество примеров, когда с нашими инструментами нам удавалось помочь конкретным людям, и то, что государство назвало мою деятельность уголовной, - не моя проблема, а проблема государства. Сейчас я пытаюсь понять, какие механизмы можно включить в работу, чтобы более эффективно поднимать вопрос политзаключенных и помогать их семьям. Нам нужно прекратить мелкие споры, чтобы защищать политзаключенных, которые каждый день терпят за свои убеждения и за то, что мы с вами на свободе.

Смотрите также: