DW: Расскажи, пожалуйста, когда ты впервые столкнулась с цензурой своей музыки.

Вера Мусаелян: Это происходило медленно и постепенно, как постепенно подогревается вода в кастрюле. Пять лет назад мы должны были выступать на московском фестивале. Это был День города. В ночь перед фестивалем звонит совершенно растерянный организатор: "Я не очень понимаю, что происходит, но мне сейчас сказали, что эту песню надо исключить". Речь шла о песне "Ты что такой". Казалось бы, не такая уж болезненная просьба. Я могла бы спеть вместо этой другую песню. Через колено меня никто не пытался сломать, но мне уже тогда показалось, что что-то не то в этой просьбе. Причина, по которой нельзя петь эту песню - упоминание фамилии Собянина. Я уже тогда почувствовала, что это цензура, что в этот момент происходит какое-то вмешательство в наше творчество, тексты, лирику, в них находят смыслы, которые я и не закладывала даже. И все это произвело на меня очень сильное впечатление. Мне стало понятно, что, если сейчас я на это пойду, значит - мне всегда смогут сказать: "Ну, ты же уже так делала, почему ты в этот раз не можешь?". Это было тогда очень важное решение. С этого момента мы больше не выступали на городских фестивалях. Нас больше не звали ни на какие муниципальные или там федеральные каналы.

- Как эта информация распространилась? Организаторы как-то общаются друг с другом?

- Конечно. Это большое комьюнити, где все друг про друга все знают. И нас всей этой историей как будто бы сделали более протестными и политическими, чем мы были на самом деле. Они придали моим песням политический смысл, которого не было.

Дальше начинается череда событий. Для меня становятся важными протестные митинги, и мне кажется, что нужно об этом говорить открыто. Потом моим мужем становится Илья Яшин, и на меня пытаются давить, я становлюсь инструментом для политического влияния, и нас начинают прессовать и запрещать концерты. И так по цепочке.

Это сейчас появился практически официальный статус "запрещенный артист". А когда нас запретили, было ощущение, как будто мы это сами себе выдумали. Ты приходишь на площадку, а тебе говорят: "Мы не можем провести ваш концерт". И только потому, что я хорошо знакома с организаторами, они честно говорят: "Нам сейчас позвонили из аппарата президента и сказали не проводить". Это все выглядело очень сюрреалистично. Мы не самая популярная в России группа. Поэтому это немного смахивало на какое-то маниакальное преследование, которое воображал себе Хемингуэй.

- И когда ты поняла, что с концертной деятельностью в России придется закончить?

- Мы же до последнего играли, делали тайные концерты до 2023 года. Мы действовали просто через секретные агентурные сети какие-то, и нам удавалось обходить самое пристальное наблюдение. До определенного момента это было интересно и весело - и для наших слушателей, и для нас. Какая-то юношеская дерзость в этом была. Все закончилось, когда мы узнали, что в тайное место, где мы играли, пришли с обыском и стали отсматривать камеры видеонаблюдения, фиксируя лица тех, кто пришел на концерт. В этот момент, мы сказали, что заканчиваем. Потому что одно дело, когда я для себя выбрала определенную жизнь - я на себя беру риски. Рисковать людьми, которые просто пришли тебя послушать на концерт, это уже совершенно другая история. Уже речь не про юношескую дерзость, это все про очень реальные сроки и реальные жизни.

- Как ты уехала?

- Это было очень сложное решение. Я никогда не хотела жить за границей. Я выбрала себе Москву, 10 лет там жила. Я взяла ипотеку и купила квартиру. И я об этом говорю именно не как про недвижимость, а как про мое внутреннее решение, что это моя точка, мой дом. Мы много лет создавали аудиторию, создавали зал. И тебя в один момент лишают вообще всего. И дома, и работы, и близкого человека, которого сажают в тюрьму. Тебя просто уничтожают по всем фронтам.

Я ходила на все суды Ильи. И когда ему объявили срок 8 лет, я поняла, что уже все. Это очень странно, просыпаться в этом Красносельском районе, где он когда-то был главой района. Где вы провели вместе столько счастливых мгновений. И вот сейчас этот человек сидит в тюрьме. Это сыграло какую-то решающую роль в принятии окончательного решения. Потому что как будто пока он был на свободе, еще была такая бессмысленная внутренняя надежда, что еще не до конца все. А когда уже его посадили, я подумала, что я тут буду делать?

Ты знаешь, я очень благодарна тому, что в нашей жизни сложилось так, что мы расстались до войны и до суда (Илья Яшин и Вера Мусаелян объявили о разводе в октябре 2021 года. - Ред.). Это было так болезненно, при том, что уже такая большая личная дистанция была между нами… Если бы это случилось, когда я была в браке, не уверена, что я бы смогла это выдержать.

- Каким был этот суд?

- Это фарс. Абсолютный. И все это понимали. Ты прямо как будто читаешь Кафку "Замок". Ты такой: "Ну это же не может быть правдой!". Ну как это? В моменте все равно все были улыбчивые, старались Илью поддержать. Как поможет то, что ты будешь там печально и угнетенно сидеть? Старались улыбаться, пока еще были силы на улыбку.

- Сегодня от своих коллег-музыкантов ты слышишь новости из России об ужесточении цензуры?

- Изнутри все не ощущается так, как здесь. Приезжаешь в Москву, а там нормально живут люди. Как будто уже все отболело, ранка затянулась даже. Нашли способ жить: о происходящем не говорят, не думают. И это нормально. У меня абсолютно нет желания потыкать им в эту рану.

- Между уехавшими и оставшимися разрыв становится все больше. У Михаила Козырева выходят передачи о том, кто из его коллег, друзей-артистов оказались предателями и присягнули новой власти. И тут я увидела в твоем интервью непопулярное сегодня высказывание, что музыканты не должны быть героями.

- Я не очень понимаю, почему к людям в экстремальных условиях предъявляют такие требования, как будто бы они все выбирали себе быть Ильей Яшиным или Алексеем Навальным. То есть мы даже, когда все было хорошо, не готовы были быть героями. Но почему-то в ситуации, когда тебе грозят реальные пытки и тюрьма, мы вдруг требуем от людей какого-то невероятного героизма. Это очень странно. Это противоречит всей психологии и биологии человека.

- Недавно у группы "АлоэВера" вышел клип "Новости" - первый с начала войны. Он состоит из фотографий, последних, сделанных перед отъездом из России.

- Сама песня была написана в два куплета, в два дня. Первый куплет - в первый день войны. Второй - в октябре, когда случилась следующая самая масштабная бомбардировка. Артем тогда себе поставил на телефон приложение, которое стоит у ребят в Украине, которое сообщает о воздушной тревоге. И мы слышали каждую ночь, как они сейчас просыпаются, и тоже вставали вместе с этими звуками.

Клип к этой песне придумала режиссер Лиза Верхозина. Мы попросили наших слушателей прислать нам последнюю фотографию, которую они сделали на телефон перед отъездом. Мы получили десятки фотографий: самолеты, вид из окна, фотографии с ребенком, с собакой, какие-то простые вещи. Для всех это был момент панического ужаса, страха, непонимания, какой-то абсолютной растерянности. И когда это все собралось в одну картинку, конечно, спокойно этот клип смотреть сложно. Он очень сильный, и я считаю, что очень правильно, что он есть.

- А у тебя есть такая фотография последняя?

- Да, мы с другом вместе сфотографировались, когда я уезжала. Такое селфи получилось.

- Как сейчас ты себя чувствуешь в Берлине?

- Как будто меня положили в живительный раствор нормальной жизни. Только приехав сюда, я вдруг поняла, что я всегда нахожусь в лютом состоянии тревоги и готовности к плохому. В какой-то момент такой жизни ресурсы твоей психики истощаются. У нас был в начале этого года концерт в Белграде на мой день рождения, где меня выносили в гробу. И не потому, что это красивый образ, а потому что после всего, что со мной произошло за год, я ощутила, что меня больше нет. Впервые в моей жизни было такое, что я была не уверена, что вообще буду петь. Потому что я не знала, как петь про легкость и радость, когда внутри меня просто труп. Я не понимала, ни кто я, ни чем я буду заниматься, ни что я буду делать. А потом я написала песню, и когда не стало Алексея Навального, я эту песню выложила в открытый доступ. Это была колыбельная, которую я написала для себя, переживая свои внутренние, очень болезненные процессы. И вот через эту песню, через этот образ, через творчество мне удалось как будто бы переродиться.

Сейчас я снова пишу песни, снова чувствую радость, мне очень интересно смотреть на мир вокруг, на людей, которые живут здесь. Видеть наши различия, видеть наоборот, в чем мы одинаковые.

- В чем именно россияне и немцы одинаковые?

- Например, наше представление о вот этой европейской улыбчивости, это все полная чушь. Я вижу их такую пассивную агрессию, похожую на нашу, с которой они научились бороться. Вся эта немецкая точность - это абсолютная фикция, ее просто не существует, и у них у самих очень много шуток на этот счет. У нас очень много общего: эта история с Берлинской стеной, системой слежек, с бытом, который и у нас был в СССР. Что они пережили страшные времена нацизма и войну, которые они смогли признать, это для меня тоже, вообще-то, очень-очень близко. Те же самые здания отвратительные, которые выглядят как тюрьмы, советские однотипные, ужасные (на территории бывшей ГДР. - Ред.). И они придумали, что с ними сделать, чтобы это выглядело по-человечески. У меня такое ощущение было от Берлина, что это Москва, которая получилась. Это люди, у которых получилось.

13 июля в берлинском WABE Theater пройдет сольный концерт группы "АлоэВера".