Артист Михаил Шац в начале войны РФ против Украины покинул Россию и сейчас живет в Тель-Авиве. В 2012 году он активно участвовал в протестном движении и был избран в Координационный совет внепарламентской оппозиции из-за чего потерял контракты на российском ТВ. Шац нашел себя в жанре стендапа. Сейчас в Израиле он вынужден снова начинать жизнь с чистого листа.

В программе "вТРЕНДde" Шац рассказал, можно ли смеяться во время войны, почему нужно принять выбор тех, кто остался в России, каким он видит будущее русской культуры и как относится к коллегам по цеху "на контрактах".  

Константин Эггерт: Вы сейчас живете в Израиле. Как учится иврит?

Михаил Шац: Это очень интересно. Все говорят,  крепитесь, главное, что отступает Альцгеймер. Но это процесс. Сейчас уже чуть лучше стало, а в первые несколько занятий - прямо чистый первоклассник. Когда ты читаешь по слогам, и вдруг что-то начинает связываться в слова, смыслы какие-то. Интересный процесс.

- Вы уехали из России и собираетесь строить жизнь за границей, надолго?

- Я абсолютно не могу делать какие-то прогнозы. Сейчас, во всяком случае, я исхожу из того, что я здесь надолго. Как повернется ситуация, что произойдет, я не могу сказать. Но я исхожу из того, что это будет долгий процесс, и я к этому готов.

- Вы уехали из России в числе тех, кому не нравится вот эта новая путинская война. Вы тут уже столкнулись с соотечественниками, которые говорят, что Путин прав?

- Здесь большая диаспора. По статистике, сейчас в Израиле проживает около миллиона русскоговорящих людей. Больше выходцев из России. Они очень разные - по причинам, по которым они приехали: по возрасту, по образованию и по проживанию. То есть, вообще это разные люди, и среди них, несомненно, есть поддерживающие Путина. Они смотрят русское телевидение. Это, кстати, очень важный вопрос, и это очень важная штука. Они продолжают черпать информацию оттуда.

- А вы с ними спорили?

- Слушайте, я настолько устал от этого в России, что заниматься этим здесь как-то совсем глупо.

- Я перечитывал воспоминания княжны Ирины Васильчиковой. Она жила в Берлине в 1930-е-40-е годы. Идет война, но люди сидят в ресторанах, гуляют, а уже была "хрустальная ночь". А люди ходят в кино, в театр. Знаю, что вы недавно были в России? Там так же?

- Я ездил в конце апреля-в начале мая в Россию, был в Москве и в Питере. Поражает контраст между потоком информации, который постоянно черпаешь из всех источников, а вокруг все то же самое. Магазины работают, рестораны заполнены людьми, какие-то премьеры, театры, концерты, бары, дискотеки, караоке даже работает. Люди туда ходят. И это вызывает очень странное состояние, когда ты начинаешь [сомневаться] в том, что с тобой вообще все нормально, начинаешь себя проверять, может быть, ты не прав в чем-то. Но потом потом понимаешь, что это не так. Люди продолжают жить.

"Не надо их жалеть. Это их выбор"

- Их надо пожалеть, понять или же, наоборот, хочется бросить им: "Что вы делаете? Выходите на улицу! Протестуйте!"

- Нет, бросаться лозунгами и призывами я вообще не хочу. Не надо их жалеть. Мне кажется, это их выбор. Они сделали этот выбор, его надо в какой-то степени уважать. Принять его точно надо.

- Возвращаясь к мемуарам Васильчиковой: потом все эти рестораны лежали в руинах, а люди, которые сидели в этих ресторанах, говорили, что ничего не знали. Я не сравниваю Россию с нацистской Германией, но психология людей часто похожа в таких условиях. Вы как артист, может что-то понимаете про человеческую психологию. Вот что будет после этого, по-вашему, с этими людьми? Они же тоже скажут, что ничего не знали.

- Уверен, что часть так и скажет. Вообще человек устроен таким образом, что он постоянно защищает себя, он находится в агрессивной среде, рядом какие-то люди с другими мнениями, они может быть более сильные, они более властные и так далее. Человек защищает себя, он должен оправдать свое поведение. Можно только одним заставить себя подумать, что ты прав - потому что это родители, дети, школа, работа и так далее, и тому подобное. И надо их кормить, надо их растить. Театр надо сохранить. Продакшн-студию надо тоже сохранить, потому что это же куча людей. 

- Скажите, вы продолжаете работать в жанре стендап-комедии. Как смеяться в это время? Можно или нет?

- Можно. Более того, над чем угодно можно смеяться. Я вот недавно вышел на сцену. Это заняло довольно длительное время, во мне появились силы. Потому что месяца три назад, я даже представить себе не мог, что это возможно. Когда я приехал сюда, у меня где-то месяца-два ушло на то, чтобы принять это, оглянуться, как-то выдохнуть. И вот сейчас я начал выступать.

"Все, что происходит с нами, сейчас происходит из-за войны"

- Война возникает в ваших выступлениях?

- А как не рефлексировать на эту тему? Ведь она вокруг, она все равно существует в людях, существует в новостях, в том, что ты каждый день читаешь, видишь людей оттуда, читаешь ленты соцсетей и созваниваешься с кем-то и так далее. Конечно.

- А как шутить на тему войны можно?

- Она - часть нашей жизни. Все, что происходит с нами, сейчас происходит из-за войны. Я здесь, потому что война. У меня поменялась жизнь, потому что война. А кому-то вообще не повезло, кто-то погиб, к сожалению. Я ни на что не жалуюсь. Миллион драм сейчас происходит с миллионами людей.

- Многие говорят о том, что русская интеллигенция сейчас думает только о себе. Они проводят круглые столы о русской культуре, жалуются, что у них не работают карточки "Сбербанка", что они не понимают, что случилось на самом деле. У вас есть ощущение, что это эгоистичные люди, которые думают только о себе?

- У меня нет такого ощущения. Эти люди переживают сейчас такое же крушение мира, как простые люди. Не важно, кто ты. У каждого из этих миллиона людей разрушился мир. Он разрушился у Бориса Гребенщикова ровно так же, как у простого инженера из Саратова. Просто так сложилось, что Борис Гребенщиков об этом может петь, например. А инженер из Саратова и сказать ничего сейчас не может, хотя он ощущает это так же, для него это так же масштабно. И обвинять людей культуры русской в каком то эгоизме [я бы не стал].

- В Украине убирают памятники, ликвидируют русскую литературу из программ. Здесь, в Израиле, есть ли "кэнселинг" русской культуры?

- Здесь такого нет. Не отменяют никоим образом. Здесь миллион человек, говорящих и думающих на русском языке, во всяком случае, большинство из них думает на русском языке. Я думаю, нет никакого смысла отменять эти мысли.

- Как изменится русская культура в результате войны? У нас есть опыт первой гражданской войны. Получилось так, что была русская культура в эмиграции, а был Шостакович, который жил в Советском Союзе, и Прокофьев, который туда вернулся, и там тоже что-то создавали. При Путине будут продолжать создавать прекрасное?

- Cмотря, как пойдет процесс. Если смотреть, как он идет сейчас, то у меня большое сомнение в том, что будет возникать что-то яркое. Закрыты три театра. "Гоголь-центр", "Современник", "Студия Райхельгауза". Это три театра, которые позволяли себе эксперименты. Понятно, что театры сохранятся. Но люди, которые меняли театральную повестку, делали ее новой, интересной, экспериментальной, они прикручены и выброшены. По большому счету, и так во многом.

И в кино тоже. Большое кино будет в России. Люди будут ходить в кинотеатры. Что это будет за кино? О чем? Кто будет его делать? Я уверен, огромное количество режиссеров и актеров останется в России, но им будет разрешено говорить только в определенном контексте об определенных темах. Но эта культура искусствено будет сформирована под определенную политическую повестку, по определенным политическим правилам. А значит, она не живая. Живая культура развивается сама, пробивается в каких-то непонятных областях и промежутках.

При Путине тоже "появится Тарковский"  

- Мы с вами хорошо помним поздний Советский Союз. Была киноэпопея Озерова "Освобождение", а были фильмы Ларисы Шепитько. Был Валентин Пикуль, а были романы Юрия Трифонова. Значит, будет Федор Бондарчук и появится новый Тарковский?

- Наверняка, появится, потому что вот это никто зарегулировать не сможет никогда в жизни. Поверьте, появится Тарковский, я вообще не сомневаюсь в этом. Вы вспомнили  про эпопею "Освобождение", а я как раз я школьником был, ходил и смотрел. И мне было ужасно интересно посмотреть масштабные съемки. Но, например, мой отец, который зацепил войну и закончил ее в Берлине говорил мне: "Вот это хорошее кино", но он никогда это не говорил про "Освобождение", а вот про "Хронику пикирующего бомбардировщика" - говорил, что это хорошее кино.

- Сегодня Путин Великую Отечественную войну сделал практически столпом, на котором стоит вся русская история. На это наложилась пропаганда нынешней агрессии против Украины. Путин что-то такое поймал в национальном характере, в нынешнем моменте, что удержится долго?

- Я не большой аналитик, но мне кажется, что все эти вещи, это такая ностальгия по прошлому, которое Путину или его окружению хочется вернуть. Они смотрят в эти годы, когда были молодыми, когда их родители были живы. Когда казалось, что все вокруг хорошо, но здесь подправим чуть-чуть, будут хорошие дороги, будут полные магазины. То есть вся эта проблема в том, что эти люди не хотят, чтобы наступило будущее. Мне так кажется, это самая правильная сердцевина этого ответа. 

- Добавлю только к этому списку, "а всяким там условным Шацам, Пугачевым и всем остальным открыть выезд". Откуда тогда возьмется Тарковский при Путине, если все уедут?

- Все точно не уедут. Конечно, много народу останется по разным причинам. Кто-то не захочет, а кто-то сочтет для себя моральной обязанностью остаться там.

- Вы боитесь за будущее России?

- Страх - это немножко не то чувство. Я переживаю за него очень сильно. Я много думаю об этом. Я всегда был осторожным пессимистом. И, к сожалению, я все больше и больше скатываюсь в еще более пессимистический взгляд на вещи.

- О прошлом. Вы баллотировались в Координационный совет оппозиции. И это породило, в том числе и такой ответ властей, когда вы стали терять контракты. Скажите, вы сейчас пошли бы в какую-то активную политику или жалеете ли, что пошли тогда?

- В такой конструкции вопроса на него невозможно ответить. Это не будет искренним ответом, потому что я не знаю, как бы я поступил. Я могу ответить только на часть вопроса. Стал бы я сейчас активно заниматься политикой? Нет. Не стал бы, потому что, мне не нравится политика. Тогда она мне тоже не нравилась. Просто я чувствовал моральную обязанность пойти. Они обращались к нам - вам нужно обязательно туда пойти, потому что это привлечет гораздо больше народу к этим выборам. И мы думали, ну ладно, раз привлечет, давайте пойдем. А потом нас избрали благополучно.

Мы даже обогнали Ксению Анатольевну Собчак по голосам. И что дальше? Мы пришли, увидели огромное количество не очень понятных для нас людей, разных взглядов и иногда крайне националистических. Я еврей, сидел там рядом с представителями "Русского национального конгресса". Это было довольно странное собрание людей с не очень понятной повесткой и целью, по большому счету. И все это закончилось довольно быстро и печально для всех участников этого мобильного авангарда "Прекрасной России Будущего". Я тогда подумал, зачем все это было в принципе. Но в тот момент мне казалось важным выполнить какое-то моральное обязательство.

"Собчак мотивировало стремление сделать что-то хорошее" 

- Вы упомянули Ксению Собчак. Как вы относитесь к ней сегодня?

- Ксения Анатольевна, феномен, на мой взгляд. Во первых, она делает интересный контент, я восхищаюсь ее бизнес-жилкой. Есть вещи, которыми можно восхищаться, оценивать ее. Очень злюсь на нее за то, что она баллотировалась в президенты. Мне кажется, эта вещь, которую не надо было делать.

- Это вопрос о том, сотрудничаешь ли ты с системой вообще или нет, который стоял вокруг умного голосования, предложенного Навальным. Идея голосовать, вы пытаетесь пробиться и расшатать систему или вы ее легитимируете? Признавая выборы, которые на самом деле не выборы. И вот Собчак - она не ширма режима?

- Не думаю, что состоялось совещание, на котором Ксении Анатольевне сказали: "Ты должна стать ширмой". Я думаю, что все-таки каждый человек, которому открывают дверь и с которым ведут разговор, думает, что ему удастся стать хорошей частью этой системы. Ее мотивировало стремление сделать что-то хорошее в этой старой, отработанной системе, быть совершенно другим пазлом. Думаю, что это было из хороших побуждений сделано. Я не думаю, что она пошла на сделку с дьяволом, на дьявольских условиях и исходя из своих дьявольских замыслов. Думаю, она исходила из хороших соображений.

- Ваши коллеги, которые зависят контрактами от государственного телевидения, будут смешными для людей? 

- Они будут жить дальше, работать, и они будут смешными для многих людей. Для миллионов, которые остались и будут потреблять их юмор. Мое отношение к ним изменилось. Я не в том смысле, что я не подам руки. Никогда руки не подам только тем людям, которые что-то сказали в поддержку этой войны. Но мне их жалко. Я ловлю себя на этом ощущении. Мне их жалко, потому что они гораздо масштабнее и интереснее, чем они подумали о себе. Я понимаю, что им было бы тяжело. Но они потеряли гораздо больше, чем сейчас, сохранили, как мне кажется. Мне кажется, они упустили какой-то человеческий шанс, и они могут потом об этом очень сильно пожалеть.

- А вы, покинув прежнюю жизнь, ни о чем не жалеете?

- Я не могу сказать, что я не жалею о чем-то. Мне ужасно иногда хочется поехать в Питер. Мне хочется повидаться с кем-то в Москве. Я жалею об этом, но я свой выбор сделал. Поэтому я буду биться до конца. Это точно.

Смотрите также: