О возвращении на родину депортированных украинских детей, их травматическом опыте и о том, как воздействовать на российскую власть, шла речь на конференции "Война России против детей", которая проходила в Риге с 31 января по 1 февраля. Точное число украинских детей, которых депортировали с оккупированных РФ территорий за два года войны России против Украины до сих пор неизвестно. По данным украинских властей, это 19,5 тысяч детей. Домой удалось вернуть пока лишь 388 из них. 

Между тем  в ежегодном докладе о деятельности российского уполномоченного по правам ребенка Марии Львовы-Беловой за 2022 год говорится, что с начала вторжения РФ "приняла" 4,8 миллиона жителей Украины, в том числе более 700 тысяч детей. Утверждается, что большинство несовершеннолетних приехали в Россию с родителями или родственниками. Незаконная депортация детей с оккупированных территорий Украины в Россию стала основанием для выдачи Международным уголовным судом (МУС) в Гааге ордера на арест Владимира Путина и Марии Львовой-Беловой.

Первая леди Украины Елена Зеленская, выступая на конференции в Риге, подчеркнула, что общество должно слышать не только статистику, но и личные истории детей. DW записала свидетельства украинских детей, а также политиков Латвии, переживших похожий травматический опыт в советский период. 

Сашко, 13 лет, Мариуполь:

До войны я жил в Мариуполе с мамой и сестрой. Мы не успели выехать - поезд, на котором мы должны были уехать, взорвали. Нам пришлось остаться в Мариуполе. Через одну-две недели у нас не осталось еды, тогда пропало и электричество. Нам пришлось просить еду у военных. 24 марта я играл у дома, а мама была в гостях у соседей. К этому моменту родственники забрали сестру к себе, мы оставались с мамой вдвоем. Пока я гулял, начался обстрел, я спрятался за бетонной стеной, потом забежал на лестничную площадку. Взрыв. Осколок попал мне в глаз.

Врачи нас взяли на завод Ильича, который превратили в военный госпиталь. Там я провел две недели. К этому моменту госпиталь окружили российские войска. Солдат ВСУ забрали, а нас начали пропускать через фильтрационный лагерь. Нам обещали, что после этого отпустят. Маму забрали в одну из комнат, а меня - люди, которые представились сотрудниками службы по делам детей. Они сказали, что заберут меня у моей мамы и отвезут в российскую семью. Нам даже не дали попрощаться. У меня отобрали телефон, и не позволили связаться с моей бабушкой. "Когда нужно, тогда и дадим", - сказали мне. Меня повезли в госпиталь в Новоазовске, это были очень тяжелые три дня в моей жизни, а затем в Донецк. В туалете детского дома мои друзья дали мне телефон, по которому я дозвонился до своей бабушки. Она смогла меня забрать. Теперь я мечтаю найти свою маму - Козлову Снежану Михайловну.

Вайра Вике-Фрейберга, экс-президент Латвии (1999-2007)

Я покинула Ригу в шесть лет, за три дня до появления Красной Армии в городе, а вернулась в родной город, когда мне было уже 60 лет. Это был очень длинный путь, который я прошла вместе со своей семьей, вдали от дома. Моя бабушка повторяла, что не стоит оглядываться на свое детство. "Если будешь это делать, то никогда не вернешься", - говорила она. Я понимала, что вернусь, но это будет уже не мой дом. Но что было самым болезненным - в будущем я больше никогда не видела свою бабушку. Мы слышали истории украинских детей: они потеряли ощущение своего дома, территорию безопасности, часть семейной идентичности. Изгнание болезненно, потому что теряешь свои корни.

В 1944 году, когда мы уехали из Латвии, попали в ужасное место - карантинный лагерь в Германии. Через три недели моя младшая сестра умерла. Точно могу сказать про свой опыт: если ты выживаешь, у тебя развивается вина выжившего. Самое целительное было встретить других детей, вернуться к рутине, в которой ты обретаешь чувство безопасности: знать, где ты проснешься, где заснешь. И, конечно, быть вдали от взрыва бомб. Я вспоминаю одно письмо, которое получила от человека, пережившего подобное. Он тоже уехал ребенком из Латвии во время Второй мировой войны. Его мать говорила, что "война - это ненормально. Но когда она закончится, то мы вернемся к нормальной жизни".

В пятилетнем возрасте он это принял, и уверен, что это помогло ему преодолеть травму. Первая важная ступень, на мой взгляд, для украинских детей и их родителей - международный суд, который осудил действия России, прежде всего, президента этой страны. Россия пытается отнять детей, навязать им другую культуру. Но важно понимать, кто ты и откуда, где есть ложь, а где правда. Недавно я видела сон про тот карантинный лагерь. Это очень неприятный для меня сон, он напоминает об этой травме. Но, несмотря на это, я научилась жить.

Иван, Мариуполь, 17 лет (сирота):

Когда началась война, мой старший брат Алексей сказал, что нужно запастись едой, водой. Это оказалось не зря: через какое-то время пропал свет, газ. Наш опекун - Антон Викторович (директор мариупольского колледжа Антон Билай. - Ред.) - приносил нам еду. Но позже связь с ним пропала, за нами приехала полиция и отвезла ближе к Драмтеатру. Наш день состоял из поисков еды и воды. Мы видели авиаудар по Драмтеатру 16 марта, это самый сильный взрыв, который я когда-либо видел. Видел много раненых. Я благодарен своему брату, который присматривал за мной, потому что мне было очень страшно.

Так продолжалось до 20 марта, после чего мы решили уйти из города. По дороге наткнулись на блокпост, где военные нас обыскали. Не знаю, что они хотели найти, но нас пропустили. Нашей целью было попасть в Запорожье, на подконтрольные Украине территории. К сожалению, какая-то женщина, узнав, что мы без присмотра, позвонила в опеку. Мы попытались сбежать, но на остановке нас поймали российские военные. Они угрожали нам оружием. "Еще попытаетесь сбежать, будут большие проблемы", - сказал один из них. Меня забрала опека, а брату позволили уехать в Украину. Это было правильное решение, если бы он поехал со мной, то его бы забрали в российскую армию. В больнице я смог позвонить по телефону и сообщил о себе всем родственникам. Некоторые дети, которые оказались вместе со мной в палате, помнили номера своих родственников. Их, как и меня, забрали домой.

Сандра Калниете, депутат Европарламента, писатель:

Мой опыт намного мягче, чем опыт украинских детей. Я родилась в 1952 году в семье депортированных латышей в Сибири. Я была ребенком "врагов народа", поэтому мне было суждено жить в плену без права на передвижение. Когда меня впервые зарегистрировали, то отец сказал матери: "Мы дали жизнь еще одному рабу". Родители были убеждены, что я потеряю свою идентичность. Но потом умер Сталин и началась оттепель, моей семье позволили вернуться домой. Но там я была абсолютно другим человеком.

Я вернулась в свою родную страну, к своим близким. В советской школе мои мозги были абсолютно промыты, меня пытались трансформировать в Homo Soveticus. Но в Латвии я почувствовала свою культуру, начала критически смотреть на большевизм. Несмотря на коммунистические репрессии, русификацию, Латвия сохранила себя как европейскую страну и подготовила себя к свободе. Я бы сравнила свою биографию со сказкой про Золушку: родилась в плену в Сибири, а потом (в должности главы МИД Латвии. - Ред.) подписывала договор о вхождении Латвии в Европейский Союз. Очень важно видеть моральную границу между хорошим и плохим, это поможет сохранить себя, свою культурную идентичность. Думаю, в противостоянии тоталитаризму, я поняла во всей глубине ценность прав человека, свободу СМИ. В борьбе за эти ценности я стала политиком и писателем. И я абсолютно убеждена: если бы Латвия не отстояла свою независимость после полувека советского тоталитаризма, то моя жизнь была бы совсем другой.

Илья, 11 лет, Мариуполь

На тот момент (полномасштабное вторжение России. - Ред.) мне было 9 лет. Я жил со своей мамой и братом в Мариуполе (его мама погибла. - Ред.). До войны все было хорошо: у меня были друзья, школа и дом. Мне очень нравилось в моем городе, он был очень тихим. Но потом начались взрывы. Однажды мы переночевали у наших соседей, потому что в наш дом попала ракета. Затем снаряд попал в квартиру, где были мы. Меня ранило в ноги, а мою маму в голову. Я понял, что моя мама мертва, когда соседка попыталась нащупать ее пульс. Смерть мамы намного больнее, чем те ранения, которые я получил.

Мою мать похоронили во дворе нашего дома. Российские солдаты вошли в город и объявили эвакуацию. В Донецке я пробыл около месяца, где мне сделали несколько операций и процедур. Врачам пришлось пересадить часть кожи на ноге без всякой анестезии. Несмотря на серьезные раны, на меня давили. Мой лечащий врач говорил, что я могу говорить "Слава Украине", но добавлять, что в составе Российской Федерации. Про меня сделали сюжет на телевидении, который увидела моя бабушка, у нее получилось забрать меня. В будущем я хотел бы стать доктором - это почти как солдаты. Только работа у них немного другая - спасать жизни.